Такой же маленький, как ваш

И я её понимал. Я тоже в своё время боялся высоты. Но в армии меня об этом никто не спрашивал. Меня просто загоняли на строительные леса высотных зданий, просто показывали, какую работу я должен выполнить, и просто наказывали, если я этого не выполнял. Отсюда напрашивался вывод, что боязнь высоты есть сугубо моя личная проблема, с которой мне необходимо бороться, воспитывая в себе нужные качества.

Как-то на одном объекте строили мы здание высотой в двадцать четыре этажа. День почти закончился, солдаты переодевались для поездки в часть, а я и мой товарищ Паша – оба мы призвались всего пару месяцев назад – одевшись, прогуливались невдалеке.

– Слушай, – спросил Паша, – ты когда-нибудь катался на люльке?

– В раннем детстве, – сказал я. – У бабушки была старинная люлька, которую она подвешивала на крюк в избе.

– Да не на такой. На строительной.

И он указал на некие приспособления у стены. Это были «люльки». Люлька похожа на балкончик, который благодаря установленному двигателю и закрепленным на крыше здания тросам перемещается вверх и вниз. Нажмёшь кнопочку – «балкончик» поднимается на нужную тебе высоту, нажмёшь другую – медленно опускается. Не хочешь да прокатишься.

– А успеем до отъезда? – усомнился я.

– Пять минут туда, пять минут обратно.

То есть подразумевалось, что пяти минут нам должно хватить подняться до крыши двадцатичетырёхэтажного здания, и столько же времени понадобится, чтобы спуститься назад.

Я согласился. Я перекинул ноги через ограждение своей люльки, и сердце моё учащённо забилось: подняться на такую высоту в такой несерьёзной конструкции! Я понял, что отправляюсь на испытание своей воли, которая должна побороть во мне одно, а воспитать нечто совсем другое. И нажал кнопку. И зашумел двигатель. И люлька, оторвавшись от земли, поползла вверх. А справа в полутора метрах от меня запустил двигатель Пашка, который, похоже, тоже трясся от страха.

Удивительно, но оказалось, что чем выше поднимается человек, тем лучше начинает работать его голова, тем чётче становятся мысли. Оторвавшись от суетного, здесь, между небом и землёй, ты начинаешь большее замечать, большее понимать, о большем задумываться. Стоило, например, нам миновать верхушки деревьев, как мы подумали, что неизвестно, вообще, закреплены или нет на крыше тросы? А также заметили, что на стене, по которой мы поднимаемся, нет ни единого окна. И поняли, что в случае чего снять нас оттуда будет невозможно. Но поняли мы также, что именно в такие минуты мальчики становятся мужчинами, и сказали себе: «Вперёд!», в смысле, «Вверх!» А про себя подумали: «И скорей бы вниз».

А ещё мы поняли, почему люлька называется люлькой: от ветра она имеет обыкновение раскачиваться, и чем сильнее дует ветер – а он дул всё сильней и сильней – тем сильнее становится качка, которая добавила нам некоторую порцию дополнительных ощущений. Заметили мы сверху также машины, прибывшие за солдатами, догадались, что не успеем на посадку, ибо запланированных пяти минут не хватит, чтобы добраться и до середины стены, но, посовещавшись, решили продолжить своё полное пьянящей романтики путешествие.

И вдруг на высоте приблизительно семнадцатого, может восемнадцатого этажа романтика кончилась. Вдруг на высоте семнадцатого-восемнадцатого этажа произошло вот что: на моей люльке заклинило трос. То есть одна сторона «балкона» продолжала двигаться, а другая замерла на месте.

Это очень легко себе представить, если положить на дощечку какой-нибудь предмет и один край дощечки приподнять. Что произойдёт с предметом? Он скатится и упадёт. В данном случае роль предмета была отведена мне. С той лишь разницей, что у предмета в ту же секунду обнаружились невероятно цепкие руки (всё-таки от родственников-обезьян нам не стоит открещиваться слишком категорично).

Благодаря рукам, а также дикому испугу, он, в смысле я, стремительно добрался по поручням до пульта управления люлькой и нажал кнопку «Стоп». Движение прекратилось. Рядом щёлкнул тумблер – это Паша, увидев происшедшее, в ужасе выключил свой двигатель. И наступила тишина. Я осторожно осмотрелся: мы с люлькой висели под углом примерно сорок пять градусов на страшной высоте. Нас раскачивал ветер и ударял об отвесную стену.

– Паша, что делать? – прошептал я.

Паша молчал.

– Паша!

– Попробуй ещё раз включить, – глухо сказал он.

Я дотянулся до кнопок и нажал на «Пуск».

Люльку подбросило так, что я чуть не перелетел за борт. И всё повторилось вновь: один край пополз вверх, а другой остался неподвижен, ещё более увеличивая опаснейший наклон. Но кроме того, конструкцию начало трясти. Судорожно ткнув пальцем в пульт, я остановил смертельный аттракцион.

И услышал за спиной шум. Из неудобного положения мне стоило большого труда оглянуться, чтобы увидеть то, чего я себе и представить не мог: оставив меня, Паша поехал вниз!

– Ты куда? – спросил я.

– Сейчас, – сказал Паша. – Сейчас, сейчас.

– Пашка!

– Сейчас, сейчас.

Я видел, как он спускался всё ниже и ниже, как достиг земли. Как побежал к дожидавшейся нас двоих машине, возле которой нетерпеливо расхаживал старший лейтенант.

Лихорадочно осмысливая происшедшее, я вдруг понял: «А ведь Пашка прав. А ведь прав Пашка! Один он мне помочь не сможет, между люльками слишком большое расстояние. Нужно позвать всех и что-нибудь придумать».

Хотя что тут можно придумать, я не представлял. Вниз было не прыгнуть (мама дорогая!), вверх не подняться, сбоку не подлезть.

«Ничего, они опытные», – ободрял я себя и, борясь с головокружением, косился на землю, где там мой друг?

Друг, между тем, стоял, понурив голову, перед старшим лейтенантом и, очевидно, выслушивал разнос. Потом суетливо подбежал к машине, перепрыгнул через задний борт и скрылся под тентом. Я ждал. Ждал, когда старший лейтенант помчится докладывать о случившемся командованию объекта. Когда дежурный полковник крикнет зычным голосом: «Группа спасения, ко мне!», и многоопытные спасатели, выслушав приказ командира, кинутся на спасение попавшего в беду молодого воина.

Я ждал. Но внизу ничего не происходило: никто не мчался с докладом и не кидался меня спасать, старлей как ходил, поглядывая на часы, так и продолжил своё нервное хождение.

И тогда я с ужасом понял: Паша ничего ему не сообщил! Пашка, боевой, можно сказать, товарищ, просто, бросив меня, удрал и ничего не предпринял для моего спасения! Я мог бы задуматься над глубокими вопросами дружбы и предательства, но задумываться не стал. Я запаниковал.

Как они теперь узнают, что я здесь? Кричать? Не услышат. Махать руками, чтобы заметили? Но кто имеет обыкновение просто так разглядывать отвесные стены близлежащих зданий? И кроме того, если я буду махать руками, кто станет вместо меня держаться за поручни?

И тут старлей голову поднял. Может быть, уловил мои отчаянные мысленные послания, а может, посмотрел случайно. Но он поднял голову, а потом медленно за неё схватился. Он стоял и смотрел на меня снизу вверх. А я висел и смотрел на него сверху вниз. Я увидел, как он обернулся к машине, как из неё выскочили старослужащие солдаты и тоже уставились на меня. Потом они начали что-то горячо обсуждать. Пашу старлей не вызвал, значит, не понял, что мы были вместе.

В том же составе – старослужащие и старший лейтенант – «группа спасения» направилась к зданию.

«Никого лишнего привлекать не хотят, – догадался я. – Понятное дело, ЧП. За это старлею будет такое!»

Какое за это будет мне, я не думал. Меня занимал лишь способ, которым намеревались воспользоваться спасатели.

Способ оказался простым. Один из старослужащих поднялся в Пашиной люльке до моей высоты и хрипло произнёс:

– Прыгай сюда!

– Ты что, – донёсся до меня собственный голос. – Здесь далеко. Я не перепрыгну. Я вниз ёб…усь .

– Не ёб…ся, – сказал спасатель (а может, думал я после, это сказал мне Спаситель?). – Жить захочешь – полетишь.

И кто там утверждал, что люди не летают, как птицы? Я, например, полетел. Не очень отчётливо помню, но раз я оказался в соседней люльке, то как это могло произойти иначе? Очевидно, взял и полетел.

– Что ты там делал? – угрожающе растягивая слова, спросил на земле старлей.

– Застрял.

– Понятно, что застрял! Что ты до этого делал?

– Ехал.

Видно было, что он всеми силами старается сдержаться.

– Куда ехал?

– Наверх.