– Зачем?
– Чтобы потом спуститься.
– По машинам! – страшно крикнул старлей.
И я кинулся в машину.
– Пашка, гад, – нашёл я своего «боевого товарища», когда забрался под тент, – ты чего слинял?
– Испугался я, – повинился Пашка. – Сильно испугался.
– «Щас, щас», – передразнил я его.
Паша смущённо хихикнул.
«Шас, щас», – повторил я.
Пашка засмеялся громче.
– Меня самого, – признался я, – до сих пор трясёт. Я ведь высоты боюсь.
Пашка покатился со смеху. И всю дорогу до части мы с ним хохотали, не переставая, и не могли успокоиться.
А старлей ничего никому не сказал, ему бы за это такое было!
…Поэтому я понимал Олины чувства во время полёта и не был в претензии, что за столь короткий промежуток времени, пока катер вёз нас обратно, она успела мне столь многое сказать. В том числе и то, что категорически отказывается от привилегии носить голубой десантный берет! Я вначале убеждал её этого не делать, а потом поразмыслил, да и сам от берета отказался: чего я буду один по квартире в головном уборе ходить?
Итак, дни нашего отдыха были событийно и эмоционально насыщены. И новые ощущения по прошествии времени если не стёрли, то несколько сгладили первоначально неприятное впечатление от наших хозяев. Мы приняли псевдо-люксовые условия проживания как данность, а заплаченную за них сумму как свершившийся факт и в целом премило провели отпускное время. И если вначале я и думать не хотел о том, чтобы ехать обратно до Новороссийска «на Славе», то теперь ничего против этого не имел, тем более, что он вновь предложил свои услуги.
По дороге мы со Славой, забыв взаимные обиды, разговорились почти по-приятельски, хотя я немного нервничал: за час с небольшим до отхода поезда у нас ещё не было билета на племянницу Галю. Как на службу ходили мы в железнодорожные кассы Геленджика, но так и не смогли купить всего один билет на фирменный поезд «Новороссийск – Москва». У нас даже закралось подозрение, что такого поезда вовсе не существует, что это фантом, плод нашего расплавленного солнцем воображения, но нет, в расписании поезд значился, а не существовало только мест на него. Поэтому оставалась последняя надежда: купить недостающий билет на вокзале непосредственно перед отправлением.
– Что ж, – сказал я Славе в Новороссийске, рассчитавшись, – спасибо за всё. И до свидания.
– Подождите, – остановил меня Слава, – вы мне должны ещё за прошлую дорогу, когда приехали.
– Как это, за прошлую дорогу? – не понял я. – Мы ведь за неё уже платили.
– Нет, вы платили только за проживание.
Взгляд у Славы казался чистым, но, если приглядеться, там можно было обнаружить муть и осадок, как в его домашнем вине. Я должен был помнить об этом. Но, к сожалению, думал о другом. Мысли мои витали у касс железнодорожного вокзала, где предстояла битва за билет. Я протянул Славе требуемую сумму и в ту же секунду, словно очнувшись, вспомнил, где и когда уже давал ему её. Но Славик, схватив деньги и не прощаясь, нырнул в машину и дал ходу. Надо было у него, подлеца, хоть что-нибудь из дома спереть.
А у железнодорожных касс битвы не случилось. Билеты на наш, представлявшийся фантомным, поезд продавали свободно. Оказывается, их раньше просто придерживали, не выставляя в продажу, а теперь выставили. Я вначале этого не понял.
– Что? Есть билет?! – заорал я. – Дайте скорее, я его забираю!
И забрал. Но оказалось, что если б я не горячился, то купил бы билет не в первый попавшийся вагон, а прямо в наш, в нём, оказывается, тоже были места. И задаваться вопросом, откуда они взялись, не имело смысла. Я ведь знаю, что железная дорога вредит мне персонально.
А вдруг не персонально? Я повернул голову. У соседнего окошка стоял пенсионер и очень возмущался. У другого окошка возмущалась женщина. Так что получалось, нас уже трое! Может железная дорога нас специально собрала в одном месте в одно время, чтобы вредить всем троим? Ну, как в книгах у Эдгара По или Агаты Кристи? В пользу этой догадки говорит тот факт, что я, женщина и пенсионер ехали потом в соседних купе. И в нашем вагоне (вагоне фирменного поезда, где билеты, между прочим, стоят в два раза дороже) оказался неисправен туалет. Ну разве это может быть случайностью? Не в предыдущем, заметьте, вагоне, не в следующем, а именно в нашем! И запах в коридоре стоял такой, что лучше было туда не высовываться.
Но не на тех глупая железка напала. Что мы, туалетов неисправных не нюхали? Нюхали! Мы люди закалённые и, бывало, нюхали такое, что другим представить трудно. Главное – нам удалось доехать до конечной станции. До Москвы.
Глава 32
«Московские вокзалы – ворота города», – писали авторы романа «12 стульев». (Вроде, непримечательная фраза, но в качестве цитаты представляет меня интеллигентным начитанным человеком). Всё, что вы в предвкушении новых впечатлений намеревались увидеть в Москве, представлено уже здесь, на вокзалах: толпы народа, претенциозная архитектура, метрополитен, бойкие продавцы пирожками, крупные торговые центры, откормленные таксисты, многочисленные бомжи, агенты турбюро, фастфуды и рестораны. Говорят, есть планы организовать на вокзалах передвижные художественные выставки.
Но я московские вокзалы недолюбливаю. Это чувство зародилось у меня в период младенчества – не собственно моего, а нашей фирмы – и, как многие детские впечатления, осталось в душе навсегда. В ту пору нам, младо-предпринимателям, приходилось предпринимать немалые физические усилия, перевозя на себе грузы из Москвы в Сбоков.
И вот, бывало, идёшь усталой предпринимательской походкой на свой поезд, тащишь на руках тяжеленные коробки, и тут откуда ни возьмись «двое из ларца одинаковых с лица» – наряд вокзальной милиции.
– Старшина такой-то и сержант рассякой-то, – представляются они. – Предъявите ваши документы. А также документы на груз. Так, хорошо. А где счета-фактуры, а почему печать плохо видна, а откуда мы знаем, что в коробках именно то, а совсем не другое? Пройдёмте, гражданин, в отделение, будем вызывать ОБЭП. Знаете, что такое ОБЭП? Это, гражданин, отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Этот отдел, гражданин, сейчас с вами, экономическим преступником, будет бороться. Он, гражданин преступник, сейчас вас поборет. Не хотите бороться? На поезд торопитесь? Так кто же вас, гражданин, держит? Заплатите и идите спокойно на свой поезд.
И мы, младо-предприниматели, платили. Сколько запросят, столько и платили.
Вы ведь слышали про «оборотней в погонах», как их называют в Министерстве внутренних дел? Про ужасных преступников в рядах нашей милиции? Вот они, эти самые оборотни, в больших количествах на московских вокзалах и водятся. А также черти, вурдалаки и прочая милицейская нечисть. И главное, поймать их не удаётся.
– Нет, – говорят «охотники за приведениями» из Управления собственной безопасности, – не видим никого.
И неудивительно, нечистую силу голыми руками не возьмёшь! Тут хитрость нужна. На что упыри слетаются? На запах свежей крови. Вот на этом-то их и надо брать! Поставьте челнока с сумками, или коробками посередь зала, и не пройдёт пяти минут, как к нему со всех щелей полезут «оборотни», страшные и голодные. Как там у Пушкина:
На могиле кости гложет милицейский вурдалак…
Говорите, у Пушкина «красногубый вурдалак»? Это хуже, у меня страшнее.
Так вот, когда милицейские вурдалаки на челнока повылезут, тогда и мечи в них осиновые колья, тогда и щипай петуха, чтоб кукарекал. Тогда и рапортуй об успешно проведенном мероприятии по поимке «оборотней в погонах».
Я понимаю, самим охотникам до такой хитроумной операции не додуматься, поэтому я готов обсудить с Министерством внутренних дел условия передачи им своей идеи. Вы, кстати, не знаете, в МВД хорошо за идеи платят?
Иногда, впрочем, мы на вокзальных милиционеров не обижались. Идёшь, напоминаю, усталой походкой на свой поезд, тащишь тяжеленные коробки, и вдруг… Есть, понимаешь, среди них такие, которые умеют радоваться жизни. Вот увидел он тебя, и всё лицо его засветилось счастьем! Он, может, тоже устал, он, может, почти отчаялся встретить удачу, и тут – ты!
Громко издаёт он торжествующий клич, ударяет себя по ляжке, а напарника по плечу – мол, поспевай, дружок – и срывается что есть сил к тебе: рот до ушей, коленки острые в стороны летают, курточка задрана, чтоб не мешала, причиндалы между ног в такт бегу болтаются – влево-вправо, влево-вправо (я про резиновую палку и наручники). И столько в нём искренности, столько радости и задора, что и сам ты, глядя на него, заулыбаешься: ну, не тебе, так пусть хоть кому-то сегодня повезло! И усталость как рукой снимет, и с лёгким сердцем отдашь ты ему деньги. А то ведь ещё поторгуешься (со временем мы научились с ними торговаться), да пошутишь.
И между прочим, почему только на вокзалах? Когда у нас для поездок в Москву появилась «Газель», про вокзалы мы почти забыли, а с ними и про вокзальных «оборотней». Мы теперь имели дело с другими нечистыми. С теми милиционерами, которые, как заправские рыбаки, вылавливали нашу «Газель» в водоворотах столичных улиц.
Вначале, видя иногородние номера, машину задерживали, или, если угодно, подсекали, сотрудники госавтоинспекции. Потом, удостоверившись, что подсекли то что нужно, они отправляли «Газель» в вышеупомянутый ОБЭП. И вот там с нами уже беседовали.
Звонит мне водитель из Москвы в Сбоков, передаёт трубку какому-нибудь капитану, и тот начинает:
– А где счета-фактуры, а почему печать видна плохо, а откуда мы знаем, что в машине именно то, а совсем не другое? Ну и что, что торопитесь, ну и что, что груз нужен. Думайте, как процедуру ускорить.
В общем, всё то же самое. Но недобрые воспоминания почему-то остались только от вокзалов. Видимо, действительно, детские ощущения – самые сильные.
Некоторые нас, правда, упрекают за то, что мы даём деньги милиции. Видный юрист Барщевский, например, прямо говорит, что этим мы развращаем милиционеров. Помилуйте, да как же их не развращать, если они сами того настоятельно требуют? Да ещё и мстить начнут, если откажешься с ними такое проделать.
Когда я работал в «Альтоне», ждали мы к Новому году большегрузный автофургон парфюмерии и косметики из Франции. Новый год это, ну что вы! Одиннадцать месяцев не торгуй, а к Новому году ставь прилавки. И наши руководители вложились, закупили во Франции товар на приличную сумму, надеясь в праздники заработать.
Но вот двадцать пятое декабря, а машины нет. Двадцать шестое, двадцать седьмое декабря. Дней для торговли уже не остаётся! Позвонили поставщикам во Францию. Те сообщили: «Машина вышла в срок, такого-то числа пересекла российскую границу. Последний раз водитель выходил на связь из Москвы. Будем ждать».
Какой там, ждать! Тридцатое число! Где, блин, машина? Она давно должна быть здесь! Товара по закупочным ценам на тридцать тысяч баксов! Обратились в милицию, запросили все службы, все посты ГАИ – нет, доложили те, запрашиваемого автофургона. Пропал, точно и не было его.