Ни к чему тебе всё это, и былого не вернуть.
Заночуй, а там с рассветом выбирайся как-нибудь.
Оплывают воском свечи, пусто на сто вёрст вокруг,
то ли утро, то ли вечер, капель гулкий перестук.
Подступает полночь злая, и во тьме приходит страх,
кто-то прячется в сарае и шевелится в кустах.
Ждать, тоску превозмогая, нету сил. Задремлешь ты…
…Некто глянет, не мигая, на тебя из темноты.
Не упрямься, стань покорным.
Не спасёшься взаперти.
Он войдёт – огромный, чёрный —
в нежить злую превратит.
Им натаскан и послушен,
алчным демонам под стать,
будешь человечьи души в непогоды отбирать.
Станешь, мрачной силой послан,
не отбрасывая тень,
выть тоскливо на погостах мёртвых русских деревень,
страшен, никому не нужен…
…Утро. Петушиный крик.
И таращится из лужи на тебя седой старик.
Витька-киномеханик
Заполошного киномеханика Витьку Быстрова
все в деревне за глаза звали Быстрёнышем.
Жену его, флегматичную статную русскую женщину,
на щеках которой играл странный бурый румянец,
работавшую библиотекаршей, а потом завмагом,
соответственно именовали Лидкой-Быстрихой.
Ей это деревенское прозвище совсем не шло,
поскольку не ходила она, а будто павой выплывала,
но вот жуликоватому и мелкотравчатому мужу её,
которого в деревне недолюбливали за хитрость,
кличка Быстрёныш шла необычайно,
поскольку был Витька маленького роста,
шебутной, заводной и пронырливый,
вечно носился, как угорелый, на велосипеде туда и сюда
якобы по своим важным киномеханическим делам.
Деревенские прозвища – самая благодатная тема
для монографий досужих исследователей.
Прабабку Степанова Аксинью Дмитриевну Зорину
величали как положено – бабой Зоринихой,
он писал ей в детстве трогательные жалистные письма:
«Дорогая моя любимая бабушка Зоринишка…»
А вот родственников её, тоже Зориных,
сверстницу Степанова Надьку, дядю Мишу и тётю Нюру,
почему-то в деревне прозвали Христюхиными,
жила-де когда-то давно такая баба Христюха,
а почему так её саму прозвали и каким-таким боком
Зорины той Христюхе приходились, поди теперь разбери…
Прозвища закреплялись с детства, по случаю,