Степанов догадался, что речь идёт не о валенках —
оказалось, вместе с ними он привёз на завод биде,
из-за этих сантехнических штучек уже два года
не могли сдать в эксплуатацию главный корпус,
вернее, сдали, но обязались обеспечить в срок,
который давно уже истёк.
Лимберг вечно что-то лепетал,
на базе разводили руками: «Москва не даёт!»
а Степанову, тому просто повезло, вот и всё…
Но начальство думало по-своему, иначе —
вскоре Степанов стал начальником бюро,
начал ходить вместо Лимберга на планёрки,
потом тот ушёл переводом на завод,
который собирались строить в городе Зея.
Новый начальник Степанова, пожилой дядька,
научивший его житейской мудрости,
воспитавший в нём руководителя, говорил так:
«Не надо крови, не спеши никогда менять людей,
делай себе команду из того говна, что досталось.
Воспитать коллектив, способный творить чудеса —
в этом вызов, в этом твоя главная задача, парень!»
Кстати, именно он преподал Степанову первый урок,
и касался тот именно злополучных валенок.
В один прекрасный день новый начальник
собрал все заявки от цехов завода на валенки,
пригласил инженера по технике безопасности,
и тот через неделю вынес ошеломляющий вердикт —
валенки были положены только узкому кругу лиц,
и вышло таковых – не поверите! – два десятка!
Вот, а некоторые ругают Советскую власть,
которая была далеко не дура, между прочим,
всех и каждого валенками отнюдь не баловала…
С Евдокией Степановной всё оказалось просто.
Степанов привозил товар поздно, оставлял до утра,
вечером хитрая кладовщица возвращалась с зятем,
открывала склад и брала себе всё, что вздумается —
просто из подлости – а утром возникала недостача…
Он поймал «росомаху» на горячем случайно —
засиделся как-то на работе допоздна, вот и всё.
Степанов не тронул её – дело своё она знала отменно.
Ну, само собой, кое-что притыривали водители,
через год Степанов заматерел, кое-чему научился,
обмануть его стало теперь весьма трудно,
дело порой доходило до драки,
как-то раз разъярённый его неуступчивостью шофёр
«забыл» Степанова в кузове
и вёз таким макаром километров двадцать,
не давая тому спуститься в кабину – а был январь,
но обозлённый Степанов повидал в жизни и не такое.
Ах, как горько этот шофёр сожалел о содеянном…