Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте»

Только начало июня, а в Москве уже жарко. Я замотанная, не выспавшись, немытая – ужас! И в таком виде – на первое свидание! С американцем!

Дотащились от метро до гостиницы. Ну, Саше, как ребенку, ничего, ей все было интересно, она головой во все стороны крутит. А я через двери прямо в холл и стремительно вперед – сама не знаю куда. И вдруг слышу откуда-то сбоку и уже сзади:

– Светлана!..

Оказывается, там, когда входишь, слева есть ювелирный магазинчик. И Сэнди там стоял, ждал нас. Я, как его увидела, бросила эти сумки и с такой радостью кинулась ему на шею – сама от себя не ожидала. И с этой минуты я ни разу ни о чем не пожалела. Он такой крупный, большой – у меня с первой секунды возникло ощущение, что теперь – наконец! – у меня есть защита. Ведь я восемь лет живу одна, а воспитывать ребенка одной женщине куда как непросто. Но теперь… Господи, какой это кайф для женщины – почувствовать, что у нее есть защита! Это чувство постепенно появлялось у меня еще во время нашей переписки с февраля по июнь, но я боялась поверить в это, боялась обмануться, ошибиться. А нынче, после нашей встречи, реальность стала буквально замечательной. Не знаю, как зарождается любовь у других – говорят, каким-то импульсом, искрой, – но ко мне она пришла именно в эти дни и именно от этого ощущения Сэнди как моего мужчины-защитника… В его присутствии я как-то разом освобождалась от этого постоянного груза стопроцентной ответственности за каждый свой шаг, каждое решение – он так легко, играючись, брал это на себя, что от его постоянных «no problеms», «fine», «take it easу, my dear» я просто молодела, просто молодела…

Конечно, первые день или, может быть, два дня я еще чувствовала, что меня изучают. Но потом… Хотя нет, смешно, весело нам было буквально с первой минуты. Я пыталась говорить по-английски, он пытался говорить по-русски. Мы ничего не понимали, потому что нацарапать какую-нибудь фразу по-английски я уже могу, но произнести…

Поднялись в наш номер на двадцатый этаж. Я ушла в душ, оставила Сэнди и Сашу вдвоем. А когда вышла из душа, смотрю: он показывает ей приемы дзюдо, у него, оказывается, по дзюдо черный пояс. И Саша до того быстро выучила какой-то прием – буквально назавтра, когда Сэнди стал снова показывать Саше приемы дзюдо, она бросила его через себя на ковер, и они оба хохотали, как дети!

Очень оказался жизнерадостный человек. За день перезнакомился со всей гостиницей и всем – и уборщицам, и администратору, и официантам в ресторане – меня предъявлял и хвастал: «Смотрите, какая у меня жена красавица, какая она замечательная, я так счастлив!»

И всю неделю, на которую он прилетел в Москву для нашего знакомства, мы просто бродили по городу, катались по Москве-реке, на метро, на троллейбусах. В Америке, оказывается, нет троллейбусов, а в Оклахоме нет и метро. И все трое мы были совершенно счастливы. Саша его сразу приняла, про меня и говорить нечего, а Сэнди вообще все нравилось в Москве, он со всеми пытался говорить по-русски. Мне он привез электронный японский переводчик, а второй такой же был у него с собой. Набираешь текст и тут же получаешь перевод. И еще Сэнди очень много фотографировал – здания, памятники, мосты.

Как-то зашли в храм Василия Блаженного, а там есть такой аттракцион: монетку прокатывают под прессом с каким-нибудь видом Москвы, и получается эдакий сувенир. Бизнес на этом там замечательный делают, но у женщины, которая им заправляет, было такое выражение лица, как будто она нас всех ненавидит. Я взяла монетку и говорю Сэнди: «Иди прокатай, это же интересно». А он: «Не пойду, там нехорошая женщина сидит». То есть и в этом они оказались очень схожи с моей дочерью, у Саши тоже обостренное чувство добра и зла.

При том он не был экстравагантен, как многие иностранцы. Нет, он был просто веселый и жизнерадостный человек. Ну например, мы привезли ему в подарок казахскую чабанскую войлочную шапку. Так он ее с ходу надел и так ходил по Москве. Как казах. Или заходим в обменный пункт. Там сидит женщина, затюканная, как обычно. Он ей говорит: «Привет!» Она с квадратными глазами отрывается от дел, смотрит на него – не понимает. Он ей опять: «Привет!» По-русски. И улыбается. А она с ним не здоровается, хотя и видит уже, что иностранец. А все равно смотрит на него как на психа. Москвичи вообще особый народ. Они горды тем, что родились в Москве. Это они считают своим основным достоинством.

В один из вечеров мы пошли в дельфинарий. Саше очень понравился дельфинарий, мне тоже. Там не только представление, но и поплавать можно с дельфинами. За отдельную плату. Сэнди и сам плавает как дельфин, а тут он был просто счастлив подарить нам такое шоу – поплавать с дельфинами.

А еще его очень интересовала история Второй мировой войны. Поэтому один день мы провели на Поклонной горе. Ходили, смотрели этот музей под открытым небом, всю эту технику, танки, пушки. До вечера…

Последний день в гостинице «Украина» начался, как обычно, с роскошного завтрака. Самолет Сэнди отправлялся из Шереметьево днем, поэтому мы решили собрать вещи и к 12 часам отправиться в аэропорт.

У Сэнди был огромный чемодан, поскольку его русские друзья в Оклахоме передали своим родственникам кучу подарков. Саша залезла в этот пустой красный чемодан и заявила, что готова лететь в Америку таким образом. Мы с трудом уговорили ее вылезти оттуда. Потом мне взбрела в голову мысль проверить – а помещусь ли я в чемодан? Попробовала. Свернулась калачиком – и поместилась под восторженный визг дочери и веселый смех Сэнди. Но выбраться из чемодана оказалось значительно труднее, чем залезть в него.

Тут Сэнди впервые назвал меня Персик и спросил, не передумала ли я выходить за него замуж. Я ответила категорическим «Нет!». Тогда он достал анкеты, которые, как оказалось, привез с собой из Америки, велел расписаться в рамочке и забрал их с собой, чтобы отправить в иммиграционную службу в США.

После этого мы собрали вещи и освободили номер. В Шереметьево остаток времени перед отлетом провели в кафетерии на первом этаже – Сэнди пил кофе, я – чай, а Саша пила сок и ела мороженое. Саша сфотографировала нас. Было грустно расставаться, поэтому мы старались развеселить друг друга воспоминаниями о каких-то веселых эпизодах. Сэнди сказал, что немедленно пришлет список документов, необходимых для оформления «визы невесты».

Вскоре объявили о начале регистрации на его рейс. Расставаться не хотелось, было грустно, у Саши на глазах блестели слезы. Сэнди поцеловал нас и прошел в зал.

Я смотрела ему вслед и думала: «Господи, а ведь я его люблю, просто люблю…»

Я и Саша – мы стояли у барьера до тех пор, пока он не скрылся за перегородкой.

ИЗ ПРЕССЫ(хроника)

00.50–01.20. В районе захваченного здания слышны одиночные выстрелы.

Подъезжают реанимационный автомобиль и машина медицины катастроф, а за ними – несколько автобусов. В оцеплении шепчутся: «Готовится штурм»… На самом деле началась эвакуация пациентов из соседнего с ДК Госпиталя № 1 для ветеранов войны. Целую вереницу бабушек, закутанных в одеяла, сажают в автобусы и увозят. Во двор госпиталя заезжают оперативные машины, в том числе машина Ястржембского. В госпитале расположится гражданский штаб Лужкова, штаб ФСБ, штаб ГУВД и штаб не то МЧС, не то прокуратуры. Кроме того, каждый новый генерал, приезжая, норовит создать свой штаб…

С соседнего дома спецназовец увидел троих людей на крыше ДК. В ночной бинокль он рассмотрел, что это гражданские люди – заложники. Несколько офицеров «Альфы» пошли им на выручку. На крышу вместе с группой спецназа поднялся военный доктор. Он сделал укол упавшей в обморок девчонке, она дрожала от холода и страха. С помощью подвесной системы их эвакуировали на землю.

Террористы отпустили беременную Оксану Игнатовскую. Как рассказал телеканалу НТВ по телефону один из заложников, люди, находящиеся в ДК, встретили это решение бандитов аплодисментами.

ОКСАНА ИГНАТОВСКАЯ, 25 лет, студентка медицинского университета:

У меня был день рождения, и муж купил билеты на 19 октября, но оказалось, что это дневной спектакль, а он учился (он у меня работает и учится в институте), поэтому он поехал и поменял билеты на 23-е. И мы пошли в театр.

Мы сидели в 9-м ряду партера, крайние места. Рядом, за шторами, были боковые двери, над ними написано «Выход». Когда влетели эти девушки-чеченки, то получилось, что прямо на нас, потому что мы сидели с краю. Раздались выстрелы, люди в камуфляжной форме смешались на сцене с летчиками-танцорами в похожей форме, и у меня от выстрелов в животе все сжалось, я подумала: «Какой придурок создавал этот сценарий – не все же могут спокойно реагировать на выстрелы».

Потом они сказали, чтобы мы звонили родственникам, говорили про захват и требовали вывода войск из Чечни, но мы с Колей не стали никому звонить, отключили звонок и поставили на «вибро», чтобы звонками не нервировать этих чеченцев. После того как по телевизору сообщили о захвате, нам стали звонить родители и друзья. Мы отвечали: у нас ощущение, что все быстро разрешится. И только после двенадцати ночи муж стал нервничать, поскольку у меня уже большой срок.

Когда я сидела в очереди в туалет, мимо прошел один чеченец, увидел меня и сказал: «Не волнуйся, мы сейчас тебя выпустим». Но наверное, забыл. Прошло минут 40 – никто из них на меня внимания не обращает. Девчонка-чеченка, стоявшая рядом, была очень агрессивна, постоянно пистолетом перед лицом размахивала, показывала свою власть. Другие, правда, были доброжелательнее, воду мне давали…

Потом мимо нас шел Бараев, Коля подошел к нему, сказал: «У меня жена на девятом месяце беременности, выпусти ее, пожалуйста!» И попросил меня подняться, чтобы я показала живот. А к тому времени по телевизору уже говорили, что нас избивают, что в зале в проходах кровь. Поэтому Бараев разрешил мне выйти с тем условием, чтобы я сказала: они никого не убивают и не бьют, а журналисты говорят ерунду. Бараев объявил всему залу: «Мы сейчас отпустим эту женщину, мы не убийцы». В зале зааплодировали. Тут другой чеченец крикнул: «Что вы здесь цирк устраиваете? Сейчас вообще никого не отпустим!» И сразу стало тихо. Чеченцы мне сказали: «Давай быстрее, выходи!» – и открыли дверь из зала. Я спросила, в какую сторону мне идти. Там, в фойе, все было разворочено, столы навалены, я не пойму, где выход. Они говорят: «Налево». Я пошла налево, смотрю – некуда идти, стена. А они выглядывают из двери, говорят: «Нет-нет, направо!» Я развернулась, пошла направо, а там лестница, загороженная перевернутым столом. Один меня предупредил: «Когда будешь выходить, подними руки, а то там снайперы, могут тебя подстрелить». А другой: «Да ладно, что ты ее пугаешь! Она же светлая, и одежда у нее светлая. Они и не подумают, что это наша».

Когда я спускалась, никого не было ни на лестнице, ни на первом этаже, только все двери были в дырках. Вышла из здания – кругом свет, машины стоят с включенными двигателями – какие-то микроавтобусы. Я думаю: «Господи, куда же мне идти?!» Хотела пойти вперед, но услышала издали голос: «Идите направо». Смотрю направо – там все оцеплено, вдали милицейские машины и журналисты, а возле госпиталя для ветеранов стоит милиционер. Когда я подошла, они увидели мой живот и стали кричать: «Она заминирована! Она заминирована!» Я говорю: «Нет! Да вы что! Если бы я была заминирована, я бы сказала!» У меня отняли сумку и отвели в госпиталь, в штаб. Там сразу подбежал доктор, дал нашатырь, повел наверх. На втором этаже было очень много мужчин – кто в гражданской одежде, кто в камуфляже, погоны не видны. В кабинете мне дали бумагу с планом зала, спросили, кто где стоит, сколько их. Я не могла точно сказать – я же их не считала. Ориентировочно женщины-захватчицы стояли в проходах через полтора метра. Прикинула: человек 15 женщин и столько же мужчин. Начали спрашивать, какое у них оружие. Я таких тонкостей не знала. Вспомнила, что, когда начали стрелять и люди прятались под стулья, они говорили, что этот «калашников» – такое оружие, которое попадет туда, куда надо. Меня спросили: «Откуда вы знаете, что в зале все заминировано?» Я ответила: «Они так говорят. На сцене стулья стоят заминированные и много сумок. И еще мы видели, что в стене они открывали какие-то люки и девчонки-шахидки туда что-то пихали. На поясе у них взрывчатку видела…»

Беседа проходила в отдельном кабинете на втором этаже, снаружи была слышна какая-то стрельба. Потом журналисты, которые пытались с первого этажа пробиться в штаб, говорили между собой, что это федералы стреляли по машинам чеченцев – якобы если эти машины перестанут работать, то у чеченцев не будет энергии для взрыва здания. То есть все показывали свою армейскую грамотность…

Вскоре мне позвонили родственники, сказали, что приехали за мной. Но из-за этой стрельбы ни их к штабу не пропускали, ни меня к ним не выпускали. И только когда стрельба прекратилась, один из офицеров вывел меня за оцепление.

НИКОЛАЙ ИГНАТОВСКИЙ, 26 лет:

С Оксаной мы дружим с 16 лет. Хрупкая девочка с васильковыми глазами – я встретил ее возле дома, в соседнем парке. У нее был боксер Джек, а у меня боксер Джина. Мы стали вместе гулять в парке, потом пошли общие знакомые, большая компания. И вот уже два года мы женаты. Когда террористы ее выпустили, я заплакал от счастья. Через какое-то время мне позвонила мама и сообщила, что с Оксаной все в порядке, что они ее встретили. Я остался сидеть на своем месте. Позже чеченцы велели сесть ближе к середине, к бомбе…

ИЗ ПРЕССЫ(хроника)

01.49. С улицы Дубровской возле Театрального центра убрана абсолютно вся техника, включая БТР, а также пожарные машины. Несколько милицейских автомобилей получили повреждения в результате стрельбы. В настоящее время машины остаются только на площадке напротив центра, это автомашины зрителей, захваченных в заложники. С крыши наиболее близкого к центру дома милиционеры удаляют всех представителей СМИ. Возможно, штаб готовит какую-то операцию. Или у них есть сведения, что какую-то операцию готовят чеченцы.

01.50. Представители 200-тысячной чеченской диаспоры в Москве заявили, что готовы предложить себя в заложники вместо зрителей мюзикла «Норд-Ост». «Мы, московские чеченцы, готовы стать заложниками террористов, какой бы национальности они ни были… Более того, мы готовы вместе с группой «Альфа» с оружием в руках пойти на штурм театра, чтобы отбить заложников», – заявил в прямом эфире телеканала НТВ А. Магомадов, представитель Чеченской Республики при Президенте РФ.

02.00. По улице Мельникова, в доме № 2, в помещении ПТУ № 190 открыт пункт оказания психологической помощи родственникам заложников.

02.10. По сведениям, поступившим от заложников, террористы готовы отпустить 50 человек, если к ним приедет Ахмад Кадыров. За два часа до этого Кадыров заявил, что не собирается сдаваться боевикам и что захват заложников – «это демонстративная акция, направленная на принуждение федерального центра к переговорам».

02.25. По данным «Газеты», спецподразделения готовятся к штурму. По периметру Театрального центра расположились снайперы. Предположительное время штурма: 4–5 утра.

В связи с этим готовится эвакуация жителей домов, примыкающих к Театральному центру. В районе метро «Пролетарская» подготовлено несколько десятков автобусов для возможной эвакуации заложников из здания Театрального центра после штурма. Водители автобусов сообщили, что на случай неблагоприятного развития ситуации в прилегающих переулках находится бронетехника. Впрочем, эти автобусы могут понадобиться и в случае, если террористы в результате переговоров получат «коридор», как это было в Буденновске.

03.25. Бывший секретарь Совбеза Иван Рыбкин в прямом эфире призвал террористов сложить оружие.

03.32. Несколько минут назад на 1-й Дубровской улице произошла потасовка между подростками-скинхедами и неким мужчиной, который пытался заснять их на видеокамеру. Однако до избиения дело не дошло. Пьяные молодые люди приказали мужчине продолжать съемку и, позируя перед объективом, хором начали выкрикивать «Зиг хайль!». Они явно провоцировали милицейское оцепление, но милиционеры не стали предпринимать никаких действий.

03.40. Владимир Путин отменил ранее запланированные встречу с канцлером Германии Герхардом Шредером в Берлине и поездку в Португалию.

04.07. Бандиты выпускают еще одну заложницу. Девушка в черном свитере выходит из вестибюля на улицу и поднимает руки. Так и идет, но потом останавливается. А к ней уже бегут спецназовцы. Девушка рассказывает: «Я буфетчица. Уже закончила работу, пошла в туалет, и вдруг испуганная уборщица вбегает за мной, плотно закрывает дверь. Потом женщины-террористки, обвязанные боеприпасами, ворвались в туалет, привели нас в зал. Только в четыре часа ночи мне разрешили выйти – я сказала, что беременная. Я и в самом деле в положении. «Отпустите ее! – взмолилась за меня уборщица. – Ради Аллаха!» «А она ради Аллаха потерпеть не может?!» – пригрозил один, его Асланом называли. Но все-таки отпустили».

04.20. Одна из заложниц выходит на связь по телефону и просит не штурмовать здание, которое начинено взрывчаткой. Она сообщает, что люди измотаны, «находятся на последнем издыхании», заложникам «катастрофически не хватает воды». Примерно в это время – звонок в службу новостей Ren TV. Журналистам сообщают номера четырех телефонов, по которым можно связаться с заложниками. В дальнейшем все сведения поступают от заложницы Марии Школьниковой, которая «озвучивает» стоявших с ней рядом бандитов. Информация мгновенно попадает в эфир и на ленты новостей. Таким образом мир узнал, что террористы требуют журналистку Анну Политковскую и иностранных послов и что они допустят внутрь представителей Красного Креста и «Врачи без границ».

04.30. Представители правоохранительных органов пытаются вновь выйти на связь с террористами. Безуспешно.

05.00. Спецназ ФСБ получил приказ: выдвинуться на новый объект. Неужели другой теракт? Оказалось: они уехали в другой район Москвы, где находится точно такое же здание, как и Театральный центр, построенное 30 лет назад. На этом объекте им предстоит тренировка на случай штурма ТЦ.

05.00. Аслаханов во второй раз пытается вступить в контакт с террористами.