Снежные псы

Соплемет как-то притащил Перец. Сказал, что навестил нашу базу еще разок – там ремонт какой-то, ну, или строительство какое развернуто, Ван Холл все не успокоится. А как он, Перец, прибыл на базу под ночным покровом, так его тут же и прижучили. Единственное, что он успел утащить, так этот соплемет. И соплегенератор к нему. Раньше соплегенератора не было, и я сделал вывод, что технический талант Дрюпина не стоит на месте, что Дрюпин продолжает наполнять мир смертоносными штукенциями. Значит, там все в порядке. Хотя, кажется, изначально соплемет придумывался для разгона демонстраций. Но против мишек он тоже помогает.

Сопли Дрюпин придумал отличные – на морозе не сворачиваются. Всепогодные сопли, мне уже посчастливилось испытать. Ехал я как-то к военным складам на своем верном снегоходе… Склады-то на самой окраине города, иначе как на снегоходе к ним не подобраться. Так вот ехал-ехал, вдруг бах – прямо по курсу из-под снега белый гад как выскочит!

Могучий такой, чуть ли не в тонну. Крутанул я руль, снегоход урылся, я и вылетел, плюхнулся в снег. Прокатился немного, тут же вскочил. А этот уже ко мне летит. Я даже подумать ничего не успел, выстрелил. Потом гляжу – он извивается метрах в пяти от меня. Весь покрыт мелкой сопливой сеткой. Извивается, пытается коготками подцепить…

Вот-вот, пусть поизвивается, это откроет ему глаза на то, кто тут выше стоит в пищевой цепочке. Сопли теперь два часа не отпустят.

Хотел его объехать, но потом решил произвести небольшую экзекуцию. Подошел к гаду, и всю Берту ему в ляжку разрядил. Шесть выстрелов. Больно, но совершенно безвредно – на нем столько жира было, что пули застряли, воткнувшись на сантиметр. Затянутся салом через неделю. Зато теперь он к нашему огороду близко не подойдет…

А хотел в ухо. В ухо ему стрельнуть хотел, да. С тех пор старался ходить без револьверов. Чтобы не провоцировать в себе агрессию. Правда, кроме мишек тут и стрелять не в кого, а против мишек лучше соплемета оружия нет. Белый медведь – самый страшный сухопутный хищник. Ах да, я, кажется, уже говорил…

Надо держать себя в руках. Надо. Спрашиваю у Перца – почему бы не призвать сюда красных волков? Они бы мишек поотогнали. Нельзя, отвечает. У волков в глазах четвертаки, они начинают замерзать.

Они замерзают, а я должен тут жизнью рисковать! Из-за этих паскудных…

Все. Все. Надо успокоиться.

Я перестал думать о белых медведях. Каждое такое тяжелое утро на меня наваливаются мысли. Преимущественно белых оттенков. Про белых медведей, про белых соек, про белок, про белых…

Рывком, по-суворовски, скатился с лежанки. Задержал дыхание, затем резко подпрыгнул и повис на перекладине. Вывинчивание из спальника – особое искусство, я овладел им не сразу. За ночь спальник будто прирастает, причем повсеместно – и к спине, и к животу, и к ногам. Сдирать его лежа мучительно и морозко, потом, после такого сдирания жить тяжело, поэтому я придумал другой способ.

Повисев немного и вернув в порядок кровообращение, я произвел следующие манипуляции: повис на одной руке, а другую высунул наружу и отключил обогрев, распустил «молнию». После чего принялся дергаться и извиваться, стараясь выдохнуть гораздо сильнее. Через минуту спальный мешок валялся на полу.

Пару раз подтянулся, сделал подъем с переворотом и спрыгнул вниз. Пол холодно гукнул, в пятки стрельнуло холодом. Восстание свершилось. Я поглядел на часы.

Часы тоже замерзли. Еще давно. Когда город был перенесен сюда дебильным усилием чьей-то дебильной фантазии (не исключаю, что это был, кстати, сам Перец). Так вот, когда город был перенесен сюда, тут все позамерзало. Город и так северный был, а здесь его холод усилился. Но усилился не просто дальнейшим понижением температуры, а как-то качественно усилился, разом.

Будильник показывал шестнадцать сорок, на электронных часах было 16.43. Время остановки. Время остановилось, огонь замерз. Мертвый огонь раздражал почему-то, выглядел на редкость противоестественно. Поэтому я снял с лампы стекляшку, ткнул язычок пальцем. Пламя рассыпалось на мелкие оранжевые кусочки.

Вышел в коридор, вернулся со спиртом. Забросил дрова в буржуйку, облил горючим, поджег. Сначала спирт прогорел снаружи, затем подпалил дрова внутри, через десять минут печь стала выдавать тепло. Я сидел рядом, повернувшись спиной к жару, улыбался и ежился. Хорошо. Сварил кофе, выпил. Тоже хорошо.

Согревшись, а вернее сказать, окончательно разморозившись, я стал собираться. Взял лишь самое необходимое, самое насущное, а потом отправился на зарядку. Револьверы не взял.

Зарядка важна – нельзя терять форму. Перец утверждает, что здесь форма набирается сама, со временем. Чем дольше ты тут находишься, тем быстрее твоя реакция, тем лучше ты владеешь оружием, быстрее бегаешь, ну и так далее. Я Перцу не очень верю. Хотя он свои слова подтверждает – ни разу не видел его тренирующимся. Он либо чем-то занят, либо пропадает где-то, либо на топчане валяется. И сколько раз я ему ни предлагал побороться – ни разу не смог победить. Стрелять он, конечно, не умеет, но во всех остальных физических дисциплинах мне до него далеко. И на мечах, и на топорах, и на ножах, и мордобой обычный, во всем этом с Перцем мне не сравниться. Реакция у него действительно необычная.

Но он ведь и сам ненормальный, аршином общим не промерить. Хотя тут никого не промерить…

Я, посвистывая, спускался по лестнице. Не, можно было и выпрыгнуть – невысоко, третий этаж, а внизу сугроб. Я часто в сугроб прыгаю. Только сегодня мне чего-то не хотелось прыгать. А я что-то стал слишком доверять своим ощущениям, не хочется прыгать в сугроб – не прыгай.

Спустился до второго этажа и вышел в окно – первый все равно был завален снегом, пробовал я в нем прогрызть ход, но снег плотный.

Под окном меня дожидался снегоход, машина смерти. Это я к тому, что снегоход признан самым опасным видом транспорта, с него регулярно кто-то слетает, причем обычно насмерть расшибаясь.

Откинул капот, полил спиртом, подпалил. Не подпалишь – двигатель не заведется, придется идти пешком. До центра пешком минут двадцать. Недалеко, конечно, но опасно. В снегу, когда его много, образуются пустоты, что-то вроде пузырей. Провалишься в такой пузырь – потом сиди, пока не вытащат. Я один раз просидел пять часов, уши снова отморозил. А снегоход над такими пузырями пролетает, так что лучше на снегоходе.

Дернул стартер, двигатель застрекотал, я покатил к центру. Съехал под горку и оказался на площади Победы.

Площадь Победы. Название не я придумал, она на самом деле так называется. Тут вообще у каждой улицы названия, все как полагается. Площадь Победы, улица Гагарина, бульвар Пищевиков. Все, как в нормальном городе. На площади Победы стоит памятник. Танк на большом куске гранита, а рядом большая полковая гаубица. И у танка, и у пушки из стволов торчат железные цветы. Мне не очень нравится такое решение, но куда памятник денешь? Но все равно проезжать мимо приятно почему-то, наверное, потому, что я никогда не жил в настоящем городе, я помню только свою дурацкую базу. А тут город. И настоящая квартира. Я живу не в норе, а в квартире, как люди. Пусть Перец в норе сидит, а я хочу, чтобы вид был из окна. У меня вот прекрасный вид – белая пустота до горизонта, а на горизонте, далеко-далеко, горы. Горы всегда розовые. И утром, и днем, и вечером. Отличный вид. А в норе только полумгла и запах Яшкиной похлебки. Правда, тепло, но я никакое тепло не променяю на хороший вид. Если бы не холод, я бы даже рисовать начал, но нельзя – краски тоже замерзают. А в норе, где не замерзают, вдохновение не берет.

Но я, кстати, нашел выход – я теперь фотографирую. Завел себе хороший фотик и фотографирую, а потом, когда придет время, перерисую.

Ну да я отвлекся. Площадь Победы.

Я протарахтел мимо танка, спустился к пешеходному мосту. Красивое такое сооружение, в пушкинском духе. Изогнутое дугой, ажурное, как раз для того, чтобы экзальтированные барышни вниз кидались. Фонари опять же такие, будто только что с Невского проспекта вырваны.

Через мост ехать не хотелось. Стоял, наверное, с минуту, смотрел. Слушал, как в фонарях гудит ветер. Ветер сегодня гудел как-то чересчур успокаивающе, что было подозрительно. Сегодня у меня вообще подозрительное какое-то настроение… Кстати, на мосту они на меня уже два раза нападали. Да, очень удобное для нападения место – с моста никуда ведь не удерешь, только разве что вниз прыгнуть. А тут высоко. И сегодня у меня не день прыжков, недаром все-таки я в окно не выпрыгнул.

Через мост я не поехал, свернул влево, откатил метров двести в сторону и стал спускаться в овраг. И тут же понял, что допустил ошибку – овраг был затянут туманом. Не целиком затянут, только понизу, но все равно.

По дну оврага течет ручей. Само собой, странный ручей – горячий. Вокруг снега, а ручей горячий, как в Исландии. Я сначала думал, что тут гейзер есть, но гейзера не нашел, ручей просто из земли тек, вот и все. Будто там внизу трубу прорвало.

Иногда от этого ручья поднимается туман. Сегодня как раз туман.

Возвращаться уже было нельзя: если бы я сейчас повернул, они догадались бы, что я жду нападения, а если они догадались бы, что я жду нападения, то я оказался бы в совершенно уж проигрышной ситуации. Слишком много «бы». Поэтому я отпустил тормоза и стал скользить вниз, в молоко. Когда молоко перешло в сливки, я включил фары. Фары и еще подогрев сидений – снегоход у меня отличный, и ручки подогреваются, и сиденья.

На это они и попались.

Я съехал. Снегоход оставил метрах в десяти от воды, а сам подошел к самому берегу. Специально. В тумане ничего не видно, максимум на полметра. Но это мне. Они видят. У них в башке тепловые и звуковые локаторы, как у летучих мышей, потому и видят в темноте. Примерно так. Красная полоса и размытая красная точка. Красная полоса – горячий ручей, красная точка – я. А на самом деле работающий снегоход. Все просто.

Я сидел на оттаявшем камне, разглядывал длинные извивающиеся водоросли и красных меченосцев, охотившихся по дну на трубочников. Снег, внизу красные меченосцы, а за спиной так тихо, по-деревенски, щебечет мотор…

Звук исчез.

Началось.

Туман колыхнулся, и я почувствовал за спиной его движение, но реагировать не стал. Постоял еще немного, вглядываясь в густую ватную субстанцию.

Снегохода не было. Только что он стоял здесь, трещал на холостом ходу, и тут же исчез. Растворился, и стало тихо.

Началось. Эти гады уперли снегоход!

Не удержались. Как всегда. И как всегда я их обштопал. Хотели меня утянуть, а утянули снегоход.

Как пели мои любимые «Анаболики», «было у бугра три сына, старший был ваще скотина, средний правильный чувак, младший вовсе был…». Чудак, короче, был младший. А они все чудаки, куда им против меня!

Я хохотнул, перепрыгнул на другой берег и побежал вверх по склону.

Город начинался, едва заканчивался овраг, я резво выскочил из тумана и нырнул в ближайший двор. Постоял, отдышался, проглотил на всякий случай антифризный шарик. Отсюда до площади Центральной уже совсем немного, и добрался я без всяких приключений. Видимо, эти типы в ярости разбирались со снегоходом.

Терзали его, терзали.

Площадь Центральная – большая площадь. Вообще-то даже пустырь: вокруг дома разноцветные (тут почему-то все разноцветное), а в центре снежный городок. Снежный городок был гигантских размеров, он занимал почти все пустырное пространство. Невысокая стена по периметру. В четырех местах, видимо, по частям света, прорезаны ворота с арками и ледяными фонарями, выполненными в виде разноцветных Тадж-Махалов. В центре ледяные фигуры. В основном сказочной направленности. Горки еще разные, ледовый дворец, а возле ворот с черными таджмахальными фонарями огромная горка, высотой до половины пятиэтажки. А наверху этой горки почему-то маленький бульдозер – такая вот фантазия.

Я вошел в центральные ворота. Наверняка сейчас они за мной уже опять наблюдают. Прячутся по крышам, втягивают воздух. Буду вести себя как ни в чем не бывало. Типа, заблудился в тумане, а снегоход потерял, потом вернусь, найду. Это их, конечно, с толку собьет, это их, конечно, озадачит. Они ведь глупенькие еще совсем.

По плану у меня зарядка. Физические упражнения здесь просто необходимы. Здесь кислорода гораздо меньше, чем в нормальных местах. То ли вымораживается он, то ли вверх поднимается, то ли, наоборот, углекислый газ опускается, но дышать тяжело. А сердце необходимо наполнять кислородом, без кислорода оно портится.

Лучший путь обеспечения миокарда кислородом – аэробика, недаром же она так называется. Поднять пульс, поднять дыхание, поднять тонус мышц. Буду делать зарядку, а они за мной будут охотиться. Повеселимся.