Кусатель ворон

– Я ищу новые формы, – сообщил Пятахин.

– Это видно. Продолжай, у тебя получается.

Жмуркин поощрительно похлопал Пятахина по плечу, Пятахин кивнул и направился к немцам. Я хотел его остановить, но передумал, пускай. Немцам полезно будет, посмотрят, как мы тут живем, в следующий раз три раза подумают, прежде чем по утрам к нам соваться.

– Он как-то не похож все-таки, – сомневался Жмуркин. – На поэта.

– Есенина тоже не сразу приняли, – сказал я. – И ничего. Вообще-то он хороший поэт, стихи свои читать не любит.

– Это достоинство поэта? – спросил Жмуркин.

– Самое главное. Когда поэт начинает читать свои стихи… Одним словом, это хуже ядерной войны. А наш поэт молчит. Это надо ценить. Ну, если, конечно, попросить, он, может, и читанет что…

Завизжала Александра, Пятахин загоготал. Видимо, он сейчас демонстрировал нашим иностранным друзьям свое яростное искусство.

Автобус опять подпрыгнул, Пятахин громко закашлялся. Александра уже закричала что-то вроде «хильфе-хильфе-помогите».

– О, придурок-то! – провозгласил громко Дубина. – Сейчас сдохнет!

Со своего места Лаура Петровна поднялась и направилась к месту инцидента. Пятахин хрипел.

– Одаренная молодежь, – вздохнул Скопин-Жмуркин. – Я знал, что так и будет. Разберись, а?

Жмуркин устроился в кресле и натянул на голову шапочку с наушниками и наглазниками. Я подумал, что зря не захватил мотошлем, это очень удобная вещь для отсечения: надеваешь – и уже ничего не слышишь, не видишь, – нет, зря оставил.

Пятахин хрипел. Я пошел разбираться.

Ко мне подбежал красный от смеха Гаджиев.

– Пятахин лягушку сожрал, – счастливо сообщил он. – Колесо в канаву попало, он и проглотил!

Гаджиев захохотал. По татаро-монгольски, хлопая себя по коленкам и подпрыгивая от удовольствия.

Пятахин стоял по центру прохода и краснел лицом. Александра смотрела на него с ужасом, Дитер и Болен с тевтонским интересом. Лаура Петровна растерянно.

– Она там шевелится… – прохрипел Пятахин. – Я не хотел.

– Дебил, – констатировала Лаура Петровна и вернулась к своему креслу.

Пятахин осторожно потрогал себя за живот.

– Его сейчас стошнит, – прокомментировал Гаджиев.

– Что происходит? – вопросила Александра. – Зачем он скушал лягушку?

– Он, наверное, француз, – предположила Снежана.

– Французы жареных любят, а он сырую слопал, – возразил Дубина.

Иустинья Жохова отложила чтение, строго посмотрела на нас.

– Она шевелится, – повторил Пятахин.

– Животное, – сказала Жохова осуждающе.

– Зачем? – повторила Александра.

– Загадочная русская душа, – объяснил я. – ЗРД, если короче. Настасья Филипповна, помнишь такую?

– ЗРД, – кивнула Александра. – Кушать лягушка… Пятахин – это Настасья Филипповна?

– В какой-то степени да…

Александра вдруг побледнела, схватилась за живот и кинулась к туалету.

А Жмуркин говорил, что закаленная.

– Пятахин! – позвал Жмуркин. – Пятахин, тебе сегодня сухой паек не выдаем!

И все засмеялись.

– Скотина, – презрительно сказала Жохова. – Тупая бессмысленная скотина.

– Говорят, лягушки могут целый час не дышать, – вспомнил Гаджиев.

– Она что, целый час теперь будет шевелиться? – захныкал Пятахин.

– Да не дергайся, – успокоил Дубина. – Она минут через пять уже перевариваться начнет, затихнет.

Пятахин икнул.

Баторцы в дискуссии участия не принимали.

Пятахин снова икнул.

– Я же говорил – переваривается…

Пятахин кинулся к туалету. Дернул за ручку.

– Занято, – ответила изнутри Александра.

– Остановите автобус! – простонал Пятахин и принялся дергать ручку туалета сильнее. – Остановите!

– Найн! – прохрипела из кабинки Александра. – Не надо!

Пятахин кинулся в корму автобуса.

– Остановите! – велел Жмуркин. – Дядя Леш, останови, а то поэт нам всю амуницию заблюет.