Александр II. Жизнь и смерть

В допотопные докомпьютерные времена старой и тогда ещё научной фантастики порой можно было наткнуться на эпизод, когда герой фантастической книжки берёт из кристаллотеки некий информационный кристалл, вставляет его в какой-нибудь миелофон и «читает» книгу. Понятно, что с появлением персоналок носители инфо отказались от перфоленты и перфокарт и приобрели сначала форму дискеты, потом диска, и, наконец, флешки. И какая только форма не встречается у современных флешек! Но вот будь моя воля, так для записи этой книги я бы выбрал форму одного из платоновых тел...
Какая многоплановая и многомерная книга! Тетраэдр... гексаэдр... октаэдр... додекаэдр... икосаэдр... Всех вариантов углов, граней и плоскостей её событийного и смыслового ряда попросту не втиснуть в стандартные платоновы тела.Дальше платоновы тела и всё остальноеТЕТРАЭДР. Историческая составляющая. Конечно же Радзинский в своём исследовании опирался прежде всего на известные и однозначно трактуемые факты и документы. Факты, устные и письменные свидетельства очевидцев и прямых участников событий, а также на документы эпохи. Иногда он указывает нам источник той или иной информации, иногда просто даёт понять, что то или иное событие и происшествие, изложенное им, имеет под собой документальную основу. Но помимо документальной «твёрдой» основы Радзинский умело и широко пользуется и методами экстраполяции, научно-исторической гипотезы, аналогии и прочими, вполне уместными при выстраивании тех или иных гипотез и трактовок. И в этом смысле такие приёмы вполне уместны в книге, являющейся всё-таки не научно-историческим трудом, но вполне себе документально-художественным изложением.ГЕКСАЭДР. Художественная плоскость. Вместе с тем Радзинский широко и талантливо использует и средства, свойственные чисто художественной литературе. Авторский стиль богат эпитетами, сравнениями; язык Радзинского наполнен эмоциями как самого повествователя, так и читателя (невольно заражаешься эмоциями и самого рассказчика Радзинского, и героев книги, и порой просто начинаешь переживать за судьбы царственных и нецарственных персонажей повествования, т. е. продуцировать эмоции сам). Автор широко употребляет в книге диалоги, что чаще является признаком художественной книги, но вместе с тем эти диалоги так естественно вписаны и в событийный ряд, и в саму логику исследуемого времени, что кажутся практически «подслушанными».ОКТАЭДР. Приключенческая мерность. Несмотря на практически стопроцентную достоверность рассказываемых событий и происшествий, книга довольно сильно и плотно начинена приключениями. И в этом нет никакого противоречия, ведь называем же мы приключенческими книгами повествования о разного рода реальных воздухопутешествиях, горовосхождениях, мореплытиях и пещеролазаниях. В особенности, если с участниками этих документальных и реальных путешествий происходят самые настоящие приключения, т. е. происшествия невероятные и удивительные. Вот и в этой книге такого рода приключенческость имеется и в немалом количестве и в изрядном качестве. Потому что все эти военно-исторические страницы и главы книги, все эти любовно-романтические связи и полуавантюрные с налётом уже детектива проступки царственных отроков и вьюношей иначе как приключениями не назовёшь. И чехарду дворцовых переворотов XVIII века. Да и всю эту череду неудачных покушений на жизнь самодержца тоже... Как бы кощунственно это не звучало.ДОДЕКАЭДР. Политическая плоскость. Тут и механизмы политической регуляции, тут и закономерности естественно-исторического развития социума с переменой социального строя и механизмов его принудительного давления и переключения.
Политический террор, его зарождение и развитие. Точнее часть людей, в том числе и автор утверждают, что все эти покушения на жизнь царя являлись террористической деятельностью. Не знаю... Дело в том, что террор как метод воздействия имеет своей целью устрашение тех или иных субъектов и групп. В деятельности народовольцев же цели устрашения кого бы то ни было. А целью было — политическое убийство монарха, имея ввиду, что вслед за этим вспыхнет народное восстание и царизм как политический режим рухнет... Впрочем, конечно в широком смысле просто принято политические убийства называть террористическими актами...
Политические партии социалистического типа. Конечно, говорить утвердительно о зарождении политической партии социалистического или коммунистического типа в описываемый исторический период пока преждевременно, однако на самом деле все эти политические социалистические революционные группы и союзы типа «Земля и воля» и «Народная воля», а также другие группировки уже обладали некоторыми признаками той партии, которую впоследствии будет строить Ульянов-Ленин. И все вот эти первые шаги по формированию таких политических групп, по шлифовке и уточнению принципов их формирования, по формулированию принципов их существования, целей и задач, политической программы и прочему, без чего партия не может называть себя партией — всё это Эдвард Радзинский рассматривает детально и подробно, в мелочах и нюансах, в тонкостях и с филигранной точностью. И это всё и безумно интересно и... и одновременно страшно... И особенно страшно, когда мы читаем эпизоды с идеями патологического революционера Сергея Нечаева!ИКОСАЭДР. Военная плоскость книги. Российская империя вела в XIX столетии несколько войн и разными государствами. Преследуя разные территориальные, политические, имперские цели. Навскидку — война с Бонапартом, Крымская война, Русско-турецкая война, кавказские войны... И Радзинский не просто повествует нам о тех или иных перемещениях героев книги в связи с их участием в военных действиях, но рассматривает всю предпосылочную военно-политическую составляющую этой конкретной военной кампании, показывает нам движущие силы исторических событий, прорисовывает ближние и дальние цели не только Российской империи, но и её сателлитов и союзников, а также соперников и конкурентов, т. е. даёт развёрнутый анализ обстановки. Не превращая при этом книгу в учебник по истории или в стратегический и тактический монографического типа трактат, а оставаясь в рамках весьма художественного, интересного и интригующего повествования. И эта сторона, эта плоскость книжного содержания особенно интересна и важна сейчас, на нынешнем этапе реальности, когда опять бурлят и клубятся пылевые облака от грозовых политических и военных фронтов...4-МЕРНЫЙ СИМПЛЕКС. Любовно-лирическая, романтическая грань. Личная жизнь главного героя книги Александра II Романова и связанные с его личной жизнью нюансы и интимности личной жизни самых разных лиц, многих исторических персон и личностей. При этом, даже затрагивая самое сокровенное — интимную жизнь разных людей, начиная с Екатерины Великой и заканчивая уже сыном и племянниками Александра II — Радзинский делает это достаточно тактично и не спускаясь в чернуху и порнографию. И сложно кого-то тут упрекать и осуждать за супружескую неверность или юношеское распутство — прежде всего потому, что все они были людьми своей эпохи и своего положения, и вряд ли могли свободно выйти из предназначенной им роли. Мы же ведь живём в своём времени и строим свои личные интимные и романтические отношения так, как считается нормальным и принятым в современности... И неизвестно, что и как потом скажут про нас и про наше время, про наших Кончит Вурст, Мадонн, Моник Левински и прочих известных всем и неизвестных никому людей...ТЕССЕРАКТ или ГИПЕРКУБ. Широта охвата и глубина проработки затронутых в книге тем. Особенности авторского стиля таковы, что коли он берётся показать нам жизнь самодержца Российского Александра II, то начинает он свой рассказ не с момента рождения младенца Саши, а с предыстории семьи Романовых, с рассмотрением нескольких предыдущих поколений этой венценосной фамилии. И показывает нам события с детальной глубиной, показывая нам отдельные важные по мнению автора события семейной жизни настолько откровенно, насколько это важно для понимания книги в целом и смысловых её нюансов в частности. И вот эти широко-глубокие приёмы по мере чтения встречаются с завидным постоянством, раскрывая нам всю глубину авторского замысла, убеждая нас в правоте его подхода к раскрытию темы книги, и в правдоподобии и вероятность достоверности авторских трактовок, предположений и гипотез.N-мерное НЕЧТО. Личное мнение автора. Радзинский вовсе не является сторонним наблюдателем и бесстрастным пересказчиком. Все мы помним его авторские телепередачи, и знаем, с какими богатыми модуляциями, с каким прищуром глаз и с какими точно выверенными жестами он рассказывает о событиях вековой давности. Понятно, что можно просто изображать и эмоцию и своё отношение к рассказываемому, но всё-таки мне кажется, что Радзинский к кому-то из своих героев относился снисходительно, а к другим с дружеским участием и сопереживанием; кого-то недолюбливал и осуждал, а о ком-то искренне сожалел и сочувствовал. И можно разделять его, авторское, отношение к повествуемому, а можно быть совершенно иного мнения и содержании и книги и трактовок и гипотез, высказанных Радзинским, но вот что практически невозможно, так это остаться совершенно равнодушным и невовлечённым — если так, то нужно немедленно идти к врачам и проверять кровь на наличие гемоглобина...Не берусь определять истинную форму нашей виртуальной многомерной многогранной флешки — соотношение всех указанных и оставшихся за кадром нашего разговора о книге смысловых оттенков. Да это и не нужно, потому что самое важное своё предназначение книга выполнила — пробудила мощный интерес к эпохе, расставила какие-то смысловые акценты и ударения на тех или иных событиях и явлениях, заставила задуматься о своих собственных взглядах и убеждениях, в том числе и политического оттенка.

Мой интерес к династии Романовых настолько безграничен, что я готова зачитываться подобной литературой. Откуда возникла такая заинтересованность сказать трудно, хотя ладно, я знаю откуда. Но сейчас не об этом.⠀Книга далась мне легко. Несмотря на внушительный размер и не менее внушительный охват истории и времени, в моей голове выстроилась четкая последовательность всех дат и событий, с описанием жизни и быта.⠀Знаете, я не люблю сухие факты. Вот он правил тогда-то, это привело к тому-то, было убито столько-то, так не интересно. Такая подача отбивает всякий интерес и потому неудивительно, что зачастую люди, при слове "история" отрицательно качают головой и бормочат что-то вроде "скучно".⠀Здесь такой проблемы нет. Читая о жизни великого Царя-освободителя, вы узнаете не только о судьбе его семьи и страны, дворцовых интригах и переворотах, без которых невозможно было существование  династии Романовых, но и о судьбах людей никому неизвестных, но значительно повлиявших на становление истории. О великих писателях и политиках, принадлежавших той эпохе и оставивших высказывания о происходящем в своих мемуарах.⠀В книге не восхваляется правление Александра II и не критикуется самым жестким образом (хотя порой мне казалось, что автор хочет ткнуть носом императора и прокричать "Да сделай же ты по-другому!"). Она дает возможность самим сформировать свое мнение и отношение к годам давно прошедшим, основываясь на собранных фактах, исторических записях, мемуарах и дневниках.

Книга посвящена эпохе Александра II. Автор напомнит читателю историю семьи Романовых, остановится на годах правления отца будущего царя-освободителя, Николая I, расскажет о его воспитании, окружении, реформах, общественной жизни России, сдобрив всё байками, легендами, рассуждениями.Александр II – это тот царь, который отменил крепостное право, даровал народу всякие свободы (его отец строил тоталитарное государство) и за дела свои стал жертвой террористов-народовольцев, организовавших на него аж семь покушений, в том числе в Зимнем дворце. Радзинский придерживается мнения, что в заговоре была замешана царская полиция, с чем, учитывая все обстоятельства, не согласиться сложно. Вот обо всём этом читать было очень интересно. Кроме того, автор рассказывает о судьбах и взглядах писателей того времени – Достоевского, Толстого, Тютчева, Некрасова, Жуковского, Ключевского, – что позволяет увидеть более полную картину. Это как раз то, чего мне так не хватало на школьных уроках истории.Но Александр II и царь, имевший не только кучу любовниц при живой императрице, что было в порядке вещей, но и на пятом десятке влюбившейся в одну из них – Екатерину Долгорукую. Он жил с ней больше десяти лет, и в конце концов они даже обвенчались. И Радзинский смакует подробности сексуальной жизни, причём всех – не только семьи Романовых (Александра II, Николая I, Елизаветы I, Екатерины II), но и народовольцев, и каких-то второстепенных лиц.И хотя, на мой взгляд, степень желтушности зашкаливает, до его «Записок стукача» всё же далеко: там приводится «дневник» императора (я полагаю, вымышленный), на страницы которого тот изливает свои чувства к Екатерине Долгорукой. И это отнюдь не стихи в её честь, а откровения, касающиеся изменений в его штанах при виде её лика. Короче, каких-то физиологических подробностей здесь, слава богу, нет, хотя к концу книги Радзинский всё-таки поделится сплетнями, что якобы накануне седьмого покушения Александр II взял её на столе, и это был их последний раз, и это так грустно… К сожалению, я тот скучный человек, которого интимная жизнь других людей совсем не волнует, но для кого-то это будет, наверное, плюсом.Еще из минусов – чересчур пафосный стиль повествования.И, исходя из всего вышесказанного, должна, к сожалению, признать, что читать Радзинского – выше моих сил. Но формат аудиокниги оказался вполне приемлемым. Почему бы, моя дома полы, не узнать что-то об истории государства Российского?

Старшие классы, урок истории. Проходим, вероятно, Гражданскую войну в России. Моя любимая учительница и одновременно классная руководительница Марина Владимировна в привычной своей неторопливой, убаюкивающей чуть даже манере повествует о событиях давно минувших дней. Я чувствую себя отлично, я обожаю уроки истории тогда гораздо больше, чем даже уроки литературы. Я рисую, не отвлекаясь ничуть от речи учительницы, я листаю учебник и натыкаюсь на портрет красивого (на свой тогдашний вкус) мужчины; читаю подпись – адмирал Колчак. Александр Колчак – белый вождь перед будущей товарищем Ритой.Немногим раньше я сдаю годовой экзамен и выбираю, конечно, историю. Марина Владимировна позволяет объять малую часть пройденного – выбрать царствование одного самодержца, изучить только это, зато подробнее. Я выбираю, конечно, Александра II: он один из монархов вызывает мою симпатию – он отменил крепостное право, развязав многовековую петлю на шее народа. Теперь я думаю, что, может, столь сильной симпатии он и не заслуживал, ведь право человека на свободу – право естественное. Но тогда выбор монарха для экзамена был однозначен, однозначен выбор книги и теперь, в «Долгой прогулке», подборке из Радзинского.Повествователь из него блестящий, безусловно. Портреты современников – как живые; выдержки из писем, дневников – как же я это обожаю! Как подробно и талантливо преподносится социокультурная обстановка эпохи! Это блестящее время для литературы, это Некрасов, Толстой и Достоевский, это Герцен, звонящий в свой «Колокол» из Лондона и многое-многое другое прелюбопытнейшее. Тогда появляется невнятное, вечно размытое определение «интеллигенция», появляются «гласность» и «оттепель». Тогда самодержец пугает сановитых ретроградов своими реформами, брата его, Константина Николаевича, и вовсе кличут «якобинцем».И все же царь постоянно колеблется, периодически сдает назад, и все его сомненья, весь его неустойчивый (7 покушений!) период царствования подробно описан Радзинским. Если в случае с «Историей Франции» из предыдущего задания я жаловалась на отсутствие лирических отступлений, то к книге Радзинского может быть одна только обратная претензия: мало о реформах, об их подготовке, почти ничего об их составе и развитии, школьный учебник, «Википедия» - и те дадут побольше информации. Непростительно. Зато лирики… Когда начинался обеденный перерыв, я откидывалась на офисном стуле, приговаривая: «Ну, девочки, у меня наконец начинается про любовницу императора».Мне не очень по душе далеко идущие параллели, мол, «декабристы разбудили Герцена» (Н. Коржавин), а он всех остальных, в том числе террористов. Герцен не проповедовал террора, так можно и на Сэлинджера повесить убийство Леннона. И что «в письма запечатывали смерть, лайнеры в Египет угоняли» (В. Корнилов) с тех пор, как на Екатерининском канале смертельно ранили Александра II. За исключением похожих рассуждений, мне понравилось. История сложна и противоречива. В который раз уже убеждаюсь в этом. Смутьян Радзинский разбудил во мне то самое чувство 2009 года:

Если бы стала ты,
как расчет в математике,
точной,
если бы буквы твои,
раз раскалившись,
стыли,
я заменила бы сразу
гранитными точками
все ватно-воздушные
многоточия
и запятые.Дальше...Если бы знать правду;
что не напрасно
я разбираться пытаюсь,
плутая
в твоих эрах;
чтоб не метаться в стороны
«белых» и «красных»,
победителей и побежденных,
сломивших устои, реакционеров…

Мои бесконечные «если бы»
что тебе? –
Не поведешь и бровью,
до Христа все познавшая
и эти веков двадцать.

И мне остается
вести разговор с тобой дальше,
История!
Осознавая
привычку твою –
повторяться.