Сталин. Жизнь и смерть

В примечаниях к сочинениям Ленина о Красине сказано глухо: «Руководил техническим бюро при ЦК». И даже после революции Крупская напишет уклончиво: «Партийцы знают теперь ту работу, которую вел Красин по вооружению боевых отрядов… Делалось все это конспиративно. Владимир Ильич больше чем кто-либо знал эту работу Красина».

Великий террорист Леонид Красин – член ЦК РСДРП, учился в Петербургском технологическом институте. Блестящий инженер, красавец, прославившийся успехами у женщин. Но главной страстью этого донжуана были бомбы. Бомбы для революции.

«У него была мечта создать бомбу величиной с орех» (Троцкий). Бомбы требовали много денег. И Красин находил самые разные способы их доставать.

В мае 1905 года на вилле в Ницце поселился Савва Морозов, знаменитый богач и меценат, много помогавший революционерам. Он был тогда в тяжелой депрессии. Красин приходит к Савве. После этого визита Морозов завещает свой страховой полис актрисе Марии Юрковской-Андреевой. Она не только актриса, но и агент большевистского ЦК. Вскоре Морозова находят с пулей в сердце. Застрелился? Застрелили?

Возможно, ответ знал Красин…

Но история с морозовскими деньгами на этом не кончилась. Николай Шмидт, племянник Морозова, владел большой мебельной фабрикой. Он был тайным членом РСДРП и в дни революции 1905 года устроил восстание рабочих… на собственной фабрике, за что и был посажен в тюрьму. Он не раз объявлял прилюдно, что все его огромное состояние завещано любимой партии. В 1907 году он покончил с собой в тюрьме при странных обстоятельствах.

И… никакого завещания не оказалось! Наследниками стали две его сестры. Но у Красина был свой подход к ситуации. Сначала к старшей, Екатерине, был подослан большевик Николай Андриканис – и он успешно женился на ней, но, к сожалению, денег партии не отдал. Тогда к младшей, Елизавете, подсылают молодого большевика Василия Лозинского (партийная кличка – Таратута). Он вступил с ней в связь и обеспечил ее показания на суде в пользу большевиков. «Вы бы смогли? И я бы не смог… Тем-то Таратута хорош, что ни перед чем не остановится, – говорил Ленин члену ЦК Николаю Рожкову. – Это человек незаменимый».

«Незаменимый… ни перед чем не остановится» – еще один урок, который усвоит Коба в ленинских университетах. «Учимся понемногу, учимся»…

Процесс по шмидтовскому наследству большевики выиграли и получили огромную сумму. На изготовление красинских бомб, на подготовку налетов и грабежей шли морозовские и шмидтовские деньги. И возвращались с процентами. Теперь мастерские бомб Красина открываются в провинции. «Алхимия Красина сильно демократизировалась», – острил Троцкий.

И хотя революция умирает, крови в эти годы куда больше. В 1905 году террористы убили 223 человека, в 1907-м – уже 1231. Чем больше нуждались в деньгах революционные партии, тем больше убийств и экспроприаций.

С красинскими бомбами действовал в это время и молчаливый Коба. Мы можем только гадать, когда Ленину пришло в голову использовать в «бомбовой работе» преданного грузина. Ленин правильно оценил его организаторский талант, блеснувший в кровавых демонстрациях в Грузии, и способности конспиратора. И Ленин соединил хитроумного Кобу с легендарным Камо.

«Он был им словно околдован»

Камо – партийная кличка Симона Тер-Петросяна. Его смелость и физическая сила были легендой в партии. За Камо числились захваты транспортов в Батуми, в Тифлисе… Но мало кто знал: с некоторых пор Камо был не один. Рядом с ним – его давний друг. Друг и повелитель.

Ибо у них было общее прошлое.

Симон, как и Коба, жил в Гори. Богатый дом его отца находился недалеко от лачужки Кобы. С детства маленький Симон стал послушной тенью властного Сосо.

«Отец бесился: что нашли вы в этом голодранце Сосо? Разве в Гори нет достойных людей? Не доведет он вас до добра. Однако тщетно – Сосо притягивал нас к себе как магнит. Что же касается брата, он был им словно околдован», – вспоминала сестра Камо Джаваира.

Симон – сама дьявольская изворотливость, сила, жестокость. И этот бесстрашный, обладавший фантастической гордостью человек терялся в присутствии Кобы, становился странно зависимым. Даже кличка Симона – результат издевательской шутки Кобы. Как-то он поручил ему отнести пакет. Привычно коверкая русский язык, Симон спросил:

– К камо отнести?

– Эх ты, «камо», «камо», – засмеялся Коба.

За тень насмешки над Симоном любой расплатился бы жизнью. Но от Кобы он сносил все. Голем не может сердиться на хозяина. Симон согласился стать Камо.

Так Коба «родил имя, которое вошло в историю» (Троцкий).

Но нападение на Эриванской площади превосходило все подвиги Камо. Этот великолепный спектакль от начала до конца сочинил Коба и точно, по заданным нотам, исполнил Камо. Это был первый спектакль, поставленный Кобой, который прогремел на всю Европу.

«Швейцарские обыватели были перепуганы насмерть… только и разговоров о русских эксах», – сообщала с восторгом Крупская из Швейцарии… «Только дьявол знает, как этот грабеж неслыханной дерзости был совершен», – писала тифлисская газета «Новое время». И тут, видимо, Коба не утерпел. Если остальные террористические подвиги он совершал в любимой им безвестности – о его участии в этом ограблении вскоре знала вся партия.

После «эриванского дела» многие большевики отправились в тюрьмы, даже опытный Камо, приехавший в Берлин, был тотчас арестован. Но Коба опять странно неуязвим!

Ограбление на Эриванской площади было лишь одним из его террористических подвигов. Иремашвили писал: «До этого он принимал участие в убийстве военного диктатора Грузии генерала Грязнова. Генерал должен был быть убит террористами-меньшевиками, но те медлили. И Коба организовал его убийство и очень веселился, когда меньшевики объявили это своим делом».

Павленко говорил отцу: «Сталин искалечил руку во время одного из эксов, он был ловок и храбр. Во время захвата денег в Тифлисе он был среди нападавших на экипаж».

Но Коба никогда не забывал партийных решений о запрещении террористической деятельности. Вождю партии и страны не пристало быть удалым грабителем… Вот почему, став Сталиным, он будет тщательно скрывать деятельность Кобы. Но о ней слишком хорошо знали. В 1918 году меньшевик Мартов заявил, что Сталин не имеет права занимать руководящие посты в партии, так как «в свое время был исключен из партии за причастность к экспроприациям». Коба потребовал разбирательства. «Никогда в жизни, – говорил он, – я не судился в партийной организации и не исключался. Это гнусная клевета». Но несмотря на негодование, Коба не заявил прямо о своем неучастии в терроре. Мартов настаивал на вызове свидетелей, приводил факты (в частности, об участии Кобы в экспроприации парохода «Николай I»). Однако вызвать свидетелей с охваченного войной Кавказа не удалось. Дело затихло.

Но прошлое Кобы всегда тревожило Сталина. И многие товарищи Кобы по разбойным нападениям закончат жизнь в сталинской тюрьме. И главный его соратник по удалым делам – Камо – уйдет из жизни раньше всех.

Это произошло сразу после возвышения Кобы, когда он стал Генеральным секретарем партии.

15 июля 1922 года Камо ехал на велосипеде по Тифлису, и на пустой дороге на него наехал автомобиль, столь редкий тогда в городе. «Удар был настолько силен, – писала тифлисская газета, – что товарища Камо отбросило в сторону, и, ударившись головой о тротуарную плиту, он потерял сознание… В больнице, не приходя в себя, он скончался».

«Товарищ Камо погиб именно в тот момент, когда товарищи уговорили его заняться мемуарами и с этой целью приставили стенографистку… Какая насмешка судьбы!» – сокрушался на его похоронах Мамия Орахелашвили, один из руководителей Закавказья.

Насмешка судьбы? Или печальная усмешка его прежнего друга?

Любовь

Но тогда, в дни далекого 1907 года, Коба, как писал палестинский революционер Асад-бей, «был прямым и честным, довольствовался малым. Все остальное отсылал Ленину».

Все эти темные годы он живет, точнее, скрывается в Баку, на нефтяных промыслах. Видимо, это было решение Ленина, который с тех пор будет всегда заботиться о верном Кобе. «По воле партии я был переброшен в Баку. Два года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня», – писал Коба.

«Революционная работа в нефтяной промышленности» действительно шла. Вместе со своими боевиками он накладывал «денежные контрибуции на нефтяных магнатов», угрожая поджогом промыслов. Иногда и поджигал, и тогда багровое зарево и клубы дыма неделями стояли над промыслами. Устраивались и забастовки, кстати, выгодные владельцам промыслов – они повышали цены на нефть, за что платили тоже…

Но сам Коба вел полунищую, бродячую жизнь – все средства аккуратно посылались Ленину. Приходилось нелегко: теперь он был женат, и жена родила ему ребенка.

На явочных квартирах в Тифлисе он встретил революционера Александра Сванидзе (партийная кличка Алеша), который познакомил его со своей сестрой. Ее звали Екатерина – так же, как мать Кобы. Ее предки были из того же селения Диди-Лило… Как она была прекрасна! И как тиха и покорна – совсем не похожа на говорливых, развязных революционерок. Но притом – сестра революционера!

Правда, в это время Давид Сулиашвили – другой бывший семинарист, тоже ставший революционером, – ходил в дом Сванидзе и считал себя ее женихом. Красавец Сулиашвили и Коба… Портрет Кобы в те годы беспощадно рисует Ф. Кнунянц: «Маленький, тщедушный, какой-то ущербный, одет в косоворотку с чужого плеча, на голове нелепая турецкая феска».

Но Екатерина увидела его иным… В нем было очарование столь любимого в Грузии романтического разбойника, грабящего богатых во имя бедных. И еще – ощущение власти над людьми. Оно подчиняло. «Он нравился женщинам», – вспоминал под старость Молотов.

Это, конечно, была любовь! Она была так же религиозна, как его мать. Их венчание было тайным, и не только от полиции – церковный брак был позором для революционера. «Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент женился на верующей», – с презрением писал Троцкий.

Убивая людей, влача полунищее существование, Коба мечтал о настоящей семье, которой был лишен в детстве. Создать такую семью он мог только с невинной религиозной девушкой. Свободомыслящие девушки, «товарищи», скитавшиеся по нелегальным квартирам и постелям революционеров, ему не подходили. И он нашел ее… «Преследуемый царской охранкой, он мог находить любовь только в убогом очаге своей семьи», – писал Иремашвили. Они снимали комнату на промыслах – в глиняном низеньком домике у хозяина-турка. Екатерина (Като) работала швеей. В их нищем жилище все сверкало чистотой, все было покрыто ее белыми вышивками и кружевами.

Его дом, его очаг – традиционная семья… Но при этом он оставался яростным фанатиком-революционером.

«Он был ужасен во время политических споров. Если бы у него была возможность, он искоренял бы противников огнем и мечом» (Иремашвили).

Все это время она пытается создать дом, в который он, избегая ареста, так редко приходит. А если и приходит, то только глубокой ночью, чтобы исчезнуть на рассвете.

Она рожает ему сына Якова. С грудным младенцем на руках она с трудом сводит концы с концами. Денег по-прежнему нет. Огромные средства, добытые мужем, немедленно уходят к Ленину. При этом полунищий Коба презирает деньги. Для него они – часть мира, который он взялся разрушить. И когда они у него появляются, он с легкостью раздает их друзьям.

Сергей Аллилуев: «В конце июля 1907 года я должен был уехать в Питер, денег не было, и по совету товарищей я отправился к Кобе». И Коба тотчас дает нужную сумму. Однако Аллилуев видит его нищету и, конечно, отказывается. Но Коба непреклонен, буквально всучивает деньги: «Бери, бери – пригодятся». И тот берет.

Вообще, Аллилуевы многим обязаны Кобе. Он спас из воды тонувшую девочку, дочь Сергея. Ту самую Наденьку…

И опять Като сидит без денег с кричащим младенцем. И опять Коба исчезает в ночи.

А потом она заболела… На лечение у Кобы не было денег.