Распутин. Жизнь и смерть

Добавим – самыми дорогими впечатлениями. В 1909 и в 1910 годах Илиодор гостил у Распутина в Покровском. Там он и показал монаху рубашки, подаренные царицей. И еще то, что не показывал даже Сазонову и Филиппову, которых почитал своими друзьями, – письма царицы и великих княжон. И какие письма!.. Так отчего-то доверял Распутин Илиодору, так они были тогда удивительно близки.

Из Покровского оба возвращаются в Царицын. И опять – скопище поклонников, восторженные крики, все тот же завораживающий восторг толпы.

Илиодор рассказал в своей книге, как ночью 30 декабря две тысячи человек провожали Распутина в Петербург. «Я сообщил народу, что Григорий Ефимович хочет строить женский монастырь, где будет старцем, и просит народ съездить к нему в гости. Люди закричали: «Спаси, Господи! Поедем, поедем с батюшкой! Непременно поедем!»… На вокзале пели гимны и славили Христа. Григорий с площадки вагона начал говорить речь о своем высоком положении; но речь была такая путанная, что даже я ничего не понял».

Распутин всегда говорил отрывочно, путано, таинственно. Но прежде Илиодор его понимал, а теперь вдруг – не понял…

Именно тогда, в 1910 году, находясь в гостях у Распутина в Покровском, монах все для себя решил – и перед возвращением в Царицын выкрал у друга письма царицы и княжон, которые тот так доверчиво ему показывал… В 1914 году Распутин сказал следователю: «Был Илиодор у меня года четыре назад в Покровском, где похитил у меня важное письмо…»

«Важное письмо» – это письмо царицы, отнюдь не предназначенное для чужих глаз.

Тогда же Распутин спас своего друга. Терпение властей, которое Илиодор столь долго испытывал, наконец истощилось. И губернатор, и сам премьер Столыпин отлично понимали, что деятельность Илиодора закончится еврейскими погромами, а затем – яростным ответом революционеров. В воздухе снова запахло динамитом, замаячил призрак умершей революции… Столыпин принял меры. В январе 1911 года Синод решил перевести Илиодора в захудалый монастырь Тульской епархии.

Но неистовый монах отказался подчиниться – заперся с несколькими тысячами сторонников в храме и объявил голодовку. Гермоген поддержал Илиодора, но монаху это не помогло – царь распорядился немедленно убрать его из Царицына. Но у него был могущественный друг – Распутин. И Илиодор остался в Царицыне вопреки решению царя.

Распутин защищал его удивительно страстно. Илиодор описывает, как некая графиня «только заикнулась» против него – и тотчас «в разговор вмешался Распутин. Он дрожал, как в лихорадке, пальцы и губы тряслись… он приблизил свое лицо к лицу графини, и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил: «Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя не бери, ведь ты все же баба! Баба!»

И царица согласилась помочь Илиодору – ей понравилось, что молодой священник так почитает «отца Григория». Последовало высочайшее повеление: разрешить иеромонаху пребывать в Царицыне. «Илиодор был оставлен в Царицыне по личному ходатайству Распутина», – подтвердила в своих показаниях Вырубова.

Что-то очень важное связывало тогда Распутина с Илиодором. Это «важное» и определило стольдоверительные отношения между ними, несмотря на разницу в возрасте. Дружба с Илиодором у Распутина была куда теснее, чем с честнейшим Феофаном, боготворившим тогда мужика, или с полюбившим его Гермогеном, который впоследствии сам отметил: «Распутин… ко мне относился с особой предупредительностью, но… предпочитал гостить в Царицыне у Илиодора». Судя по всему, из-за этого «важного» Распутин, отрицавший любую ненависть, терпел погромные речи Илиодора. И, признавая особые отношения между мужиком и монахом, Ольга Лохтина, посвященная в тайны распутинского учения, будет поклоняться обоим, называя Распутина «Саваофом», а Илиодора – «Христом».

И все же в 1910 году Илиодор решает предать своего друга и покровителя…

Таинственные слухи в разгар славы

Новый знакомец мужика, Сазонов, «угощал» Распутиным своих друзей. Журналист М. Меньшиков вспоминал: «В 1910 году в разгар его славы… ко мне его привел Сазонов… Моложавый мужичок лет за 40, почти безграмотный… некоторые изречения поразили оригинальностью, так говорили оракулы и пифии в мистическом бреду. Что-то вещее раздавалось из загадочных слов… Некоторые суждения о иерархах и высокопоставленных сановниках показались мне тонкими и верными… Но затем очень быстро и со всех сторон зазвучало… что он совращает дам из общества и молодых девушек».

Да, в 1910 году – уже «со всех сторон зазвучало»…

Но поползли эти темные слухи на полгода раньше. Первым заволновался преданный Распутину Феофан.

В феврале 1909 года он был возведен в сан епископа. Впоследствии Феофан вознегодует, когда пойдут разговоры о том, что епископом его сделал Распутин: «Кандидатура моя в епископы была выставлена иерархами церкви во главе с епископом Гермогеном. Протекцией Распутина я никогда не позволил бы себе воспользоваться… я был известен лично царской семье и раза 4 исповедовал Государыню и один раз Государя… и состоял уже ректором Петербургской Духовной академии».

Разумеется, у Феофана были все заслуги, чтобы стать епископом. Но и то, что он был другом Распутина, конечно же помогло – «цари» ценили преданных друзей мужика. И потому Аликс крайне изумилась, когда уже летом того же 1909 года Феофан вдруг начал сомневаться в святости того, кем так недавно восхищался.

Из показаний Феофана: «До нас в Лавру стали доходить слухи, что при обращении с женским полом Распутин держит себя вольно… гладит их рукою при разговоре. Все это порождало известный соблазн, тем более что при разговоре Распутин ссылался на знакомство со мною и как бы прикрывался моим именем».

Феофан, до которого кто-то донес эти слухи, пересказал их монахам в Лавре: «Обсудив все это, мы решили, что мы монахи, а он человек женатый, и потому только его поведение отличается большей свободой и кажется нам странным… Однако… слухи о Распутине стали нарастать, и о нем начали говорить, что он ходит в баню с женщинами… Подозревать в дурном… очень тяжело…»

В петербургских банях были «семейные номера», и, разумеется, посещали их не только законные супруги. Аскету Феофану было очень трудно обратиться к Григорию, которого он считал человеком святой жизни, с вопросом о банях! Но Распутин, видно, знал о слухах, распространившихся в Лавре, и начал разговор сам.

Из показаний Феофана: «Помог случай… Распутин проговорился, что бывает в бане с женщинами. Мы на это объявили ему прямо, что с точки зрения Святых Отцов это недопустимо, и он пообещал нам избегать делать это. Осудить его за разврат мы не решились, ибо знали, что он простой мужик, и читали, что в Олонецкой и Новгородской губернии мужчины моются в бане вместе с женщинами. Причем это свидетельствует не о падении нравов, а о патриархальности уклада… и особой его чистоте, ибо… ничего не допускают. Кроме того, из жития святых Симеона и Иоанна видно, что оба они ходили в баню намеренно вместе с женщинами, и что за это их поносили и оскорбляли, а они тем не менее были великими святыми».

Вероятно, о святых Симеоне и Иоанне – юродивых, ходивших в баню с женщинами, – заговорил сам Распутин, ибо он и потом часто будет пользоваться этим примером. Ссылаясь на святых, которые испытывали свою добродетель, глядя на обнаженное женское тело, «в свое оправдание Распутин объявил, что он хочет испытать себя, не убил ли он в себе страсти».

Но Феофан предупредил Распутина: «На это способны только великие святые, а он, поступая так, находится в самообольщении и стоит на опасном пути».

Однако слухи о подозрительном хождении мужика в баню со светскими дамами продолжались. И вскоре зазвучали, воистину, «со всех сторон».

С изумлением услышал об этом друг Царской Семьи Саблин: «До меня начали доходить слухи, что он цинично относится к дамам, например, водит их в баню… Сначала слухам я не верил. Казалось невозможным, чтобы какая-то светская дама, кроме, пожалуй, психопатки, могла отдаться такому неопрятному мужику».

Но поговорить с Государыней об этих слухах Саблин не решился. «Малейшее недоверие, тем более насмешка над ним, болезненно на нее действовали… Эту слепую веру ее, как и Государя, я объясняю их безграничной любовью к наследнику… они ухватились за веру… если наследник жив, то благодаря молитвам Распутина… Государю я докладывал: чтобы не дразнить общество, не лучше ли отправить Распутина обратно в Тобольск? Но Государь в силу своего характера давал уклончивые ответы или говорил: «Поговорите об этом с императрицей». Саблин не знал, что Николай в то время уже имел особое оправдание для Распутина и оттого не придавал значения никаким слухам.

Между тем те же слухи дошли и до друга Распутина – Сазонова. Процитируем и его показания: «Ввиду дошедших до нас слухов, что Распутин ходит с дамами в баню, я как-то спросил у него… Распутин ответил утвердительно и прибавил, что и Государю известно… я не вдвоем хожу а… компанией… и объяснил, что величайшим грехом он считает гордыню. Светские барыни, несомненно, преисполнены этой гордыни… и для того, чтобы сбить эту гордыню, нужно их унизить… заставить их с грязным мужиком пойти в баню… Мне… человеку, глубоко знающему народную душу, это показалось понятным… но я… попросил Распутина этого более не делать. Он дал мне слово».

Через два года полиция зафиксирует посещение Распутиным семейных бань… с женой Сазонова! И придут они туда вдвоем – без «компании»…

К слухам о банях прибавились слухи о тобольском расследовании. При дворе рассказывали, как Распутин в Сибири основал хлыстовскую секту и… тоже водил своих поклонниц в пресловутую баню.

Видимо, поэтому Николай решил пока прервать посещения Распутина. Аликс попросила мужика не гневаться и молиться за них. Он молился, но гневался. Саблин в «Том Деле» рассказывает, как он был у Вырубовой, когда к ней позвонил Распутин, тщетно добиваясь приема: «И с сердцем сказал: «Молиться просят, а принимать боятся».

Аликс решает обелить «Нашего Друга». И придумывает блестящий ход…

Путешествие монахов

В 1917 году в скиту неподалеку от Верхотурского монастыря, где жил отшельником некий старец Макарий, появились следователи Чрезвычайной комиссии. Макарий, известный святой жизнью, с детских лет был пастухом при монастыре. Месяцами он постился, пас свиней и в густом лесу часами простаивал на молитве. Неграмотный, он знал о Христе только по церковным службам, а молитвы выучил с голоса. Но Макарий считался духовником Распутина, оттого в полуразвалившейся келье и состоялся его допрос. Допрашивать было нелегко – Макарий был косноязычен (впрочем, возможно, он пытался таким образом уклониться отвечать на вопросы).

60-летний монах показал: «Старца Г.Е. Распутина я узнал лет 12 тому назад, когда я был еще монастырским пастухом. Тогда Распутин приходил в наш монастырь молиться и познакомился со мной… Я рассказал ему о скорбях и невзгодах моей жизни, и он мне велел молиться Богу». После чего Макарий постригся в монахи и стал жить отшельником.

«Видимо, Распутин рассказывал обо мне бывшему царю, ибо в монастырь пришли от царя деньги на устройство для меня кельи… Кроме того… были присланы деньги для моей поездки в Петербург… и я приезжал тогда в Царское Село, разговаривал с царем и его семейством о нашем монастыре и своей жизни в нем. Каких-либо дурных поступков за Распутиным и приезжавшими к нам с ним… не заметил».

Вот и все, что смогли выпытать у него о Распутине.

Но Макарий не рассказал следователям, что его вызвали в Царское Село совсем не для того, чтобы рассказывать царям о своей монастырской жизни.

«23 июня 1909 года… После чая к нам приехали Феофан, Григорий и Макарий», – записал в дневнике Николай.

Именно тогда Аликс рассказала всем троим о своей идее. Зная «о сомнении по поводу Распутина», которое появилось у Феофана, она задумала познакомить епископа с Макарием, почитавшим Распутина, и предложить всем троим вместе съездить на родину «Нашего Друга». Она верила, что эта поездка снова сдружит Феофана с «отцом Григорием», рассеет все его сомнения, и тогда Феофан своим авторитетом сможет прекратить нараставшие (и уже пугавшие царицу) слухи.

В то время Феофан был болен. Но просьба царицы – закон. «Я пересилил себя и во второй половине июня 1909 года отправился в путь вместе с Распутиным и монахом Верхотурского монастыря Макарием, которого Распутин называл и признавал своим «старцем», – показал Феофан в «Том Деле».

Так началось это путешествие, которое будет иметь для Феофана самые драматические последствия.

Сначала они отправились в любимый монастырь Распутина – Верхотурский. Уже в дороге мужик изумил епископа. «Распутин стал вести себя не стесняясь… Я раньше думал, что он стал носить дорогие рубашки ради царского двора, но в такой же рубашке он ехал в вагоне, заливая ее едой, и снова надевал такую же дорогую рубашку…» Скорее всего, Григорий попросту решил продемонстрировать Феофану милости Аликс – царицыны рубашки. Но, видимо, кто-то очень настроил епископа против Распутина, и теперь он все воспринимал подозрительно.

Дальше – больше. Аскет Феофан был изумлен, когда, «подъезжая к Верхотурскому монастырю, мы по обычаю паломников постились, чтобы натощак приложиться к святыням. Распутин же заказывал себе пищу и щелкал орехи». Мужик, осознавший свою силу, позволил себе не притворяться. Его Бог – радостный, он разрешает отвергать унылые каноны церковных установлений.

Все оскорбляло Феофана. «Распутин уверял нас, что он почитает Симеона Верхотурского. Однако когда началась служба в монастыре, он ушел куда-то в город». Покоробил епископа и двухэтажный дом Распутина – как он отличался от жилища самого Феофана, превращенного им в монашескую келью. Нет, не таким должно быть жилище того, кого столь недавно он почитал…

Обстановку дома Распутина мы можем представить совершенно точно по описи его имущества, сделанной после смерти. Первый этаж, где жил он с семьей, – обычная крестьянская изба. Но зато второй… Тут мужик устроил все по-городскому. Второй этаж предназначался для «дамочек» и гостей, приезжавших из Петербурга. Там он и поселил Феофана. Епископ с негодованием отмечал «мирское»: пианино, граммофон, под который Распутин любил плясать, мягкие, обитые плюшем бордовые кресла, диван, письменный стол… С потолка свисали люстры, по комнатам стояли «венские» стулья, широкие кровати с пружинными матрацами, кушетка – так вчерашний полунищий крестьянин осуществил свое представление о городской роскоши. Величественно били двое часов с гирями в черных деревянных футлярах, и на стене – еще часы… Особенно возмутил Феофана «большой мягкий ковер на весь пол».

Показал Распутин епископу и своих последователей – Арсенова, Распопова и Николая Распутина, «братьев по духовной жизни». Но, как отметил Феофан, «пели они стройно… но в общем произвели неприятное впечатление». Широко образованный мистик, хорошо знакомый с ересями, видимо, почувствовал нечто подозрительное в этих песнопениях…

Вероятно, он попытался беседовать об этом с Макарием, но…

«Монах Макарий… является для меня загадкой. Большей частью он говорит что-то непонятное, но иной раз скажет такое слово, что всю жизнь осветит».

Но Макарий, могущий «всю жизнь осветить», в тот раз явно говорил «что-то непонятное»…