– Парень, так не пойдет. Я прошу тебя о минимуме – другие режиссеры вообще ничего не просят. Они просто не разговаривают с авторами, они их переделывают. – Режиссер распалял себя. – А я прошу! Я объясняю, почему меня жмет! А ты…
Когда напечатали его повесть, некая критическая дама, существо некрасивое и оттого, естественно, умное и злое, сказала, яростно улыбаясь:
– Милая повесть. Можно, конечно, писать и получше, но сейчас это необязательно. Восхитительна главная героиня – святая. Это своего рода новаторство. Последние удачные жития святых были написаны в пятнадцатом веке.
Он горячился и, стараясь оскорбить даму, заявил, что его повесть нелегко читать женщинам, столь разительно похожим на каракатиц. Он хотел ее обидеть… Зачем? Она была не виновата. Она никогда не любила. И ее не любили. Никогда. И оттого она была так яростно деловита и с такой страстью занималась уймой важных и серьезных вещей, которые в конечном счете оказываются такими неважными и несерьезными…
А она – любила. И поэтому повесть имела успех. Ему повезло с ней. Ему попалась прекрасная она. Это самое важное, если ты стараешься писать правду. А он тогда старался.
– Если хочешь знать правду – надо переписать полсценария! – прокричал Режиссер, уже стоя в дверях. Чтобы весь коридор слышал, как он управляется с автором. И как он несчастен. – Скажи что-нибудь! Роди!
– Пошел к черту.
– Пошел сам! Я не буду снимать! Снимай сам это дерьмо! Говенный святочный рассказ! И справедливо об этом писали!
– Зачем ты тогда взялся снимать?
– Потому что нечего было снимать! Понимаешь: не-че-го! А хочется! А нечего! А надо! Ам-ам делать надо!
– Федор Федорович, в павильоне-то заждались, – нежно сказал Сережа. Он любил скандалы.
– Я прошу тебя, парень, – сказал Режиссер покорно и тихо, – постарайся меня понять. И не надо со мной ругаться! А то тебе что – отряхнулся и пошел, а мне снимать! Посиди, подумай. И приходи.
– Мы в седьмом павильоне, – сказал Сережа. И все они пропали за дверью.
Эту историю он считал святой для себя. Он обещал себе не разрешать никому прикасаться к ней. И когда зазвонили телефоны с киностудий (это было ему приятно, этого он ожидал), он с достоинством отказывался. Чем больше он отказывался, тем больше разжигались страсти – таков был закон. Прошло несколько лет, или несколько месяцев, как ему показалось (нет, по календарю все-таки несколько лет), и он забыл свое обещание и согласился. К тому времени он многое забыл из своих обещаний.
Дверь отворилась, и вошел Сережа. А может, и не Сережа. Может, двойник или тройник.
– Ну, как вы? – спросил лже-Сережа.
– Ничего.
– Ну, а вообще?
– Тоже ничего.
– Вот и хорошо… Сам просит привести вас в павильон. Пойдем с заднего хода. – И засмеялся.
И он понял, что это все-таки был Сережа.
В год, когда они встретились, она окончила среднюю школу и не попала в институт. Она куда-то устроилась на работу (ему так и не сказала – куда). Потом он узнал, что она занимается велосипедом, побила какой-то рекорд, ее включили в команду и все время возили на сборы и на соревнования… Но тогда она ему ничего не говорила об этом. Она почему-то стеснялась велосипеда. Он видел только, что она все время куда-то торопится, улетает, прилетает и снова улетает. Так они встречались, торопились, и рядом всегда было расставание.
В павильоне Сережа оставил его у дверей и ринулся вглубь. Огни были погашены. Режиссер сидел у камеры и страдал.
– Привел, – сказал Сережа. Режиссер даже не обернулся.
– Сережа, где текст? Где этот замечательный текст? Найди-ка эпизод «Длинный день».
Сережа протянул ему нечто грязное, исчерканное, и Режиссер углубился в чтение, даже забормотал текст себе под нос.
В том самом их длинном году был их самый длинный день. День, когда они были счастливы. Дай Бог один такой день в целой жизни. У него был этот день, так что ему уже ничего не страшно… Или – все страшно после такого дня.
– Я не опоздала?
В тот день она подъехала на грузовике.
– Я с аэродрома. Грузовичок подвернулся.
– Почему ты никогда не смотришь мне в глаза? Ты что, стесняешься меня? До сих пор не привыкла ко мне?
– Я, да?
– Нет, я.
– Ха-ха-ха!
– Ты знаешь, у меня завтра весь день свободный.
– Весь, да?
– А ты, конечно, занята?
– Ой, не тяни так противно слова. Занята, не занята… все в порядке.
– Нет, ну если ты…
– Все! Все! Свободна, и хватит! Представляю, как ты устаешь от моей глупости.
– Девушка сегодня очень красивая, думаю я себе.
– Ха-ха, издеваешься, ну все, буду молчать.
Режиссер (все так же, не оборачиваясь) начал читать вслух сценарий:
– «Я, да?.. Нет, я. Ха-ха-ха!.. Весь, да?.. Думаю я себе…» Боже мой, идиотизм! Идиотизм!.. Что у нас потом?
– Эпизод «Ресторан»! – веселился Сережа.
– Знаешь, я сегодня решила удивить красотой любимого мужчину – сама завилась и, чтобы не испортить прическу, просидела в кресле всю ночь. Ха-ха! Я когда в хореографический ходила, у меня был точно такой же случай… Слушай, а я ведь хорошо танцую! Сходим в ресторан какой-нибудь? Я хочу с тобой в ресторан.
– Актрису на площадку! – крикнул Режиссер.
– Актрису на площадку! – заорал Сережа.
– Репетиция со светом!
– Ставьте свет! – буйствовал Сережа.