Последняя ночь последнего царя

МАРАТОВ (помолчав). Уже тогда было ясно: город мы не удержим. И куда нам бежать? По всей стране рушится наша власть. Значит, только – в Москву! И разве можно в этих наших обстоятельствах прикончить царскую семью без согласия Москвы? И главное не имея веского повода, который оправдал бы расстрел! Вот почему я предложил повременить и сначала найти такой повод. И Белобородову хватило ума согласиться. Как видишь, я прав: сейчас мы все побежим в Москву.

ЮРОВСКИЙ. Далеко мыслишь, я так не умею.

МАРАТОВ. И мы создали этот повод! И кто придумал? Кто предложил писать царю письма от «заговорщиков»? Кто каждый день читал его дневник – и понял его привычку все записывать?

ЮРОВСКИЙ. Да. Ты – хитер.

МАРАТОВ. И теперь, имея доказательство заговора в его дневнике, мы смогли уверенно предложить Москверасстрел. ИМосква согласилась. Какие еще вопросы?

ЮРОВСКИЙ. Слишком хитер – может, поэтому я тебе не верю до конца. И, конечно, девка… Девка

МАРАТОВ. Что еще хочешь от меня товарищ Яков?

ЮРОВСКИЙ. Вчера утром, когда в ЧК распределяли Романовых, мы все боролись за право убить царя. Пустить свою пулю в тирана. Кроме тебя. Руководитель ЧК скромно выбрал царского слугу. Это плохо, товарищ МАРАТОВ. И вот сегодня судьба предоставляет тебе счастливый случай исправить: я уже сказал – команда без двух человек приехала.

МАРАТОВ. Я понял.

ЮРОВСКИЙ. И теперь надо дополнительно кому-то взять двоих Татьяну и Анастасию. Кому, как не нам – руководителям? Татьяну беру я… А вот ты…

МАРАТОВ. Младшенькую…

ЮРОВСКИЙ. Да, Анастасию. Придется, Маратов, покажи товарищам революционную стойкость.

МАРАТОВ. Забываешь, я председатель ЧК То, что ты узнал сейчас, я знаю с утра. И позаботился. Вместе с грузовиком для трупов приедут трое новых исполнителей.

ЮРОВСКИЙ. Не понял. Почему трое?

МАРАТОВ. Двое вместо отказавшихся латышей. А третий… (Усмехнулся.) Не успел сказать тебе. Вчера Белобородов принял решение: немедля эвакуировать архив ЧК. Город падет может быть завтра, а там списки наших сотрудников. Сотни жизней.

ЮРОВСКИЙ. И архив будешь вывозить ты?

МАРАТОВ. И архив буду вывозить я. Так что я с вами только, пока не придет грузовик. Вместо меня в расстреле примет участие венгр из Интернациональной бригады – товарищ Надь. Он и возьмет Младшенькую.

ЮРОВСКИЙ. Сбежал!

МАРАТОВ (рука на револьвере). Я сдержался второй раз, товарищ. Третий не сумею. (Прислушивается) Ходит, ходит, ходит…

В комнате наверху: Она сидит у трюмо – заполняет дневник. Он по-прежнему расхаживает. И по-прежнему из соседней комнаты – голоса и смех девочек.

АЛИКС. Ветерок в форточке. Боже мой! Ты прав. Счастье!

НИКИ. Приходит! Ночная прохлада.

АЛИКС. Жаль, что эти неизвестные люди исчезли: так нравилась мысль о побеге. Ночь… Спускаться из окна… Люди с лошадьми… Впрочем, будто все это уже было со мной… Это моя кровь Темная кровь Марии Стюарт. Я о ней часто думаю. Перед казнью она вышила удивительные слова «В моем конце мое начало».

НИКИ. «В моем конце мое начало» (Усмехнулся. Расхаживает.)

АЛИКС. И все-таки: когда ты откроешь мне свои загадки? Я просто умираю от любопытства. Не могу чего-нибудь не знать о тебе.

НИКИ. Скоро… Все узнаешь… Поймешь (Расхаживая.) Аромат садов.

АЛИКС. Ну вот закончила описывать наше сегодняшнее число… Кстати, Ваше Величество, чтобы мне не волноваться, впредь будем читать дневники вслух друг другу. Что вы записали сегодня?

НИКИ. Прости, но сегодня я ничего не записал.

АЛИКС. А вчера?

НИКИ. Вчера – тоже… Нечего записывать. Последнее, что произошло – решетка на окне

АЛИКС. Бэби каждый день пишет одну фразу: «Все то же». Пиши, как Бэби. И мне спокойнее. Как он тихо спит. Очень бледненький… непременно – завтра гулять! И все-таки прочти мне свою последнюю запись.

НИКИ. Чувствую, будешь строгим цензором. (Читает.) «Утром, около десяти тридцати к открытому окну подошли. Подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы, без предупреждения со стороны Юровского. Этот тип нам нравится все менее!»

АЛИКС. А я сегодня записала в дневник целое сочинение! Самое подробное описание дня за весь этот ужасный год. Почему? (читает). «16 июля, вторник. Серое утро, позднее – вышло милое солнышко».

НИКИ. Да, да… солнышко. Был превосходный день.

(Расхаживает.)

Аликс (продолжает читать). «Бэби слегка простужен. Все ушли на прогулку на полчаса утром. Когда они ушли, Татьяна осталась со мной, и мы читали книги пророков Авдия и Амоса».

Я выписала из Амоса удивительные слова… Обязательно прочтем их сегодня на ночь. «Как всегда утром комиссар Юровский пришел в наши комнаты. И, наконец, после недели перерыва опять принесли из монастыря яйца для Бэби. В восемь часов ужин. Внезапно поваренок Лешка Седнев был вызван повидать своего дядю, и он исчез. Удивлюсь, если это правда, и мы снова увидим мальчика». Думаю он не вернется, как и все, кого они от нас уводили…Это грех, но я им не верю… Но сегодня вы ушли на прогулку, мы сидели с Татьяной, и я задремала… Мне приснился сон. И я увидела (остановилась)

НИКИ. Григория.

АЛИКС. Да! Да! Он улыбался. Он прошептал мне: «Скоро, мама».

НИКИ. Я не всегда доверял Григорию. Но на этот раз он прав. Скоро… Очень скоро вы будете свободны И покинете этот дом

АЛИКС. Что значит – «вы»?

НИКИ. Да, конечно, мы.

АЛИКС. Признаюсь моя нервность еще и оттого… Знаешь, как называют в городе этот дом? Баба, которая мыла вчера полы, сказала: «Ипатьевский». По имени владельца господина Ипатьева. И я тотчас вспомнила как мы ездили в Ипатьевский монастырь, где жил первый из Романовых, избранный на царство. И я так испугалась, мне показалось, это знак: круг завершен, и дом этот страшен для нас. Но после улыбки Друга наоборот, все кажется добрым предзнаменованием. И вообще надо встряхнуться! В Тобольске вы играли спектакли. Девочки, доктор и Ваше Величество недурно разыграли водевиль господина Чехова. Я в первый раз смеялась! Есть смысл вернуться к этим маленьким забавам. И бедного доктора надо отвлечь от черных мыслей. Я зашла вчера в его комнату – там лежало незаконченное письмо. Да, каюсь, совершила недопустимое: позволила себе прочесть. Ведь доктор наивен, как и ты, он может написать лишнее. К счастью, ничего опасного. Но это – ужасное письмо. Он пишет: «Я умер, но еще не похоронен».

НИКИ. Пожалуй, ты права: надо вернуться к нашим славным представлениям.

АЛИКС. Знаешь, Ники, у господина Чехова была пьеса. Я о ней часто теперь вспоминаю. Там несколько милых аристократов должны потерять родовое имение за долги. И всё рассуждают, как его защитить. И болтают, болтают. Пока они разглагольствуют, приходит мужик – разбогатевший сын их крепостных – и объявляет: «Я купил ваш Вишневый сад».

НИКИ (меряя шагами комнату). Хорошо бы к этой пьесе приписать – что с ними нынче… Ну, покупатель, конечно, убежал за границу со всеми деньгами… Несчастные аристократы – кто в ЧК, кто уже в земле.

АЛИКС. Там есть еще недоучившийся студент, чем-то похожий на молодого человека, который иногда приходит в студенческой тужурке. В последнее время, Ники, я подозрительно часто вижу его у наших дверей.

НИКИ. Все недоучившиеся студенты, милая, нынче славно расстреливают доучившихся. Кстати, и у меня там возможна роль: персонаж, с которым все время беды. Все так и называют его – «Двадцать два несчастья».

АЛИКС. Мой милый страдалец, любовь моя. Нет, нет, эта пьеса слишком грустна. Я предлагаю нам прочесть сегодня совсем иную пьесу. Со старым, как мир, сюжетом. Очень-очень давно привезли в холодный Петербург маленькую принцессу… Ее сестра Элла выходила замуж. И на детском балу принцесса увидела голубоглазого принца. Его глаза покорили ее тотчас и совершенно.

НИКИ. И он тоже был покорен сероглазой красавицей.