Ирландия

– Ну, они просто… ну, разговаривали. – Ронан покосился на Риана.

– Да мы не особо слушали, – уточнил Риан. – Наверное, сватался к тебе.

Дейрдре посмотрела на братьев. Они вовсе не уклонялись от ответа – просто такими уж они были. Обыкновенные мальчишки, нескладные и бестолковые. Вроде двух крупных щенков. Покажи им зайца, и они за ним погонятся. Это, пожалуй, единственное, что могло бы их взволновать. Безнадежно.

Как же они будут без меня, думала Дейрдре.

– А вы расстроитесь, если я выйду замуж и уеду от вас? – вдруг спросила она.

Мальчики переглянулись.

– Ты же все равно когда-нибудь уедешь, – сказал Ронан.

– С нами все будет хорошо, – заверил ее Риан. – А ты всегда сможешь приезжать в гости, – добавил он, словно спохватившись.

– Вы очень добры, – проворчала Дейрдре с горькой иронией, которой братья, разумеется, не уловили. Да и разве можно ожидать благодарности от таких несмышленышей, подумала она.

Позже она спросила о том госте отца, но он был немногословен.

– Он предложил недостаточно, – только и сказал Фергус.

Замужество дочери для ее отца всегда становилось предметом торга. С одной стороны, красивая молодая женщина знатного происхождения была ценным приобретением для любой семьи. Но ее будущий муж обязан был заплатить за невесту выкуп, часть которого доставалась ее отцу. Так велели законы острова.

Значит, теперь, когда его дела шли из рук вон плохо, Фергус решил продать ее. Что ж, Дейрдре не удивилась. Да и чему удивляться – так уж был устроен их мир. И все же она чувствовала себя немного уязвленной и даже преданной. Неужели, думала она, после того, что я сделала для него после смерти мамы, я заслужила такое отношение? Как корова из стада: держат, пока нужна, а потом продают? А ведь ей казалось, что отец любит ее. Но, возможно, он и вправду любил ее, она это чувствовала. И вместо того чтобы жалеть себя, ей следовало пожалеть отца и попытаться помочь ему найти для нее достойного человека.

Она была хороша собой. Многие даже называли ее красавицей. Но сама она не считала себя какой-то особенной и была уверена, что на острове найдутся десятки девушек с такими же мягкими золотыми волосами, пухлыми алыми губами и белоснежной улыбкой, как у нее. Нежно-розовые щеки Дейрдре напоминали цветы наперстянки. А еще у нее была прелестная маленькая грудь, правда, как она всегда считала, слишком маленькая. Но главным ее украшением были глаза – совершенно необычного и удивительно красивого зеленого цвета.

– Не знаю, от кого они у тебя, – удивлялся отец. – Хотя, говорят, в роду моей матери когда-то была женщина с колдовскими зелеными глазами.

Больше ни у кого в их семье, да и во всем Дуб-Линне, таких глаз не было. Может, они и не были колдовскими – Дейрдре уж точно не считала, что обладает какой-то особой силой, – но каждый, кто видел ее, всегда замирал в восхищении. Мужчины засматривались на Дейрдре, когда она еще была ребенком. Так что она всегда знала, что в свое время без труда найдет себе хорошего мужа.

Однако она не торопилась. Ей было всего семнадцать. И пока она еще не встретила такого человека, за которого хотела бы выйти, к тому же замужество, скорее всего, вынудило бы ее уехать далеко от любимого Дуб-Линна, а ей этого очень не хотелось. И несмотря на все денежные затруднения отца, Дейрдре вовсе не была так уверена, что должна уехать именно теперь, когда в доме нет другой женщины, способной управлять хозяйством.

Лугнасад всегда был порой свадеб. Но Дейрдре не хотелось замуж. Во всяком случае, не в этом году.

Остаток дня прошел тихо. Вопросов Дейрдре больше не задавала, потому что не надеялась получить на них ответы. Довольно и того, что отец повеселел, девушку это радовало. Быть может, если повезет, он не ввяжется ни в какую перебранку и не найдет подходящего претендента на ее руку. Тогда они смогут все вместе спокойно вернуться домой.

Вскоре они добрались до маленькой лесной деревушки. Здешних жителей Фергус хорошо знал, но впервые не остановился, чтобы поболтать с ними. Сразу за деревней Лиффи резко поворачивала на юг, а дорога от сузившейся в этом месте речной долины уходила наверх, забирая на запад. К полудню, когда деревья наконец поредели, они выехали на окраину большой вересковой пустоши, поросшей редкими кустами можжевельника.

– Вон там отдохнем, – сказал Фергус, показывая на небольшой холмик чуть впереди.

Под ласковым летним солнцем они уселись на траву и перекусили тем, что собрала в дорогу Дейрдре. Фергус глотнул немного эля, чтобы запить хлеб.

Место, которое он выбрал для привала, представляло собой небольшую круглую насыпь, возведенную рядом с одиноко стоящим камнем. Такие камни, поодиночке или поставленные в некоем порядке, были нередки в этих краях. Считалось, что установили их то ли далекие предки, то ли сами боги. Этот камень, высотой примерно со взрослого мужчину, стоял в полном одиночестве и словно вглядывался в лесистую равнину, которая тянулась далеко на запад, до самого горизонта. В торжественной тишине под теплыми лучами августовского солнца старый серый камень показался Дейрдре дружелюбным. После обеда все решили немного отдохнуть и улеглись на согретую солнцем траву; лошади паслись неподалеку. Уже скоро раздалось негромкое сопение Фергуса, а потом и сама Дейрдре погрузилась в сон.

Проснулась она внезапно и поняла, что проспала какое-то время, потому что солнце переместилось. Дремота еще не отпустила ее, голова была как в тумане. Когда она посмотрела на ярко-желтый диск, висевший над огромной равниной, ее вдруг посетило странное видение. Как будто солнце превратилось в колесо боевой колесницы и стало каким-то чужим и зловещим. Дейрдре встряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и велела себе не выдумывать глупостей.

Но весь остаток дня и позже, уже вечером, когда она пыталась заснуть, чувство смутной тревоги не покидало ее.

Гоибниу добрался до места поздним утром.

Его единственный глаз не упускал ни одной мелочи.

Лугнасад наступал спустя месяц после летнего солнцестояния; это был праздник предстоящего урожая и заключения новых браков. Гоибниу любил покровителя этого праздника – бога Луга Сияющего, Луга Длинная Рука, храброго воина, врачевателя, знатока искусств и ремесел.

Люди прибывали в Кармун отовсюду: вожди, воины, силачи из всех племен. Интересно, думал Гоибниу, сколько же всего племен на острове? Наверное, сотни полторы. Одними, самыми крупными, правили могущественные кланы, другими – поменьше – объединенные септы; были и такие, которые состояли всего из нескольких семей, возможно с общими предками, но и они гордо именовали себя племенем и выбирали своего вождя. Для острова, разделенного горами и болотами на несметное число крохотных территорий, это было естественно, и каждое племя владело своей землей, в центре которой обычно находилось священное жилище предков, часто обозначенное всего лишь каким-нибудь старым ясенем.

А кто же входил в эти племена? Откуда пришли они, эти Сыновья Миля, изгнавшие под землю прославленных Туата де Данаан? Гоибниу знал, что много веков назад на западный остров прибыли воинственные племена из соседней Британии и из-за далекого моря на юге. Люди, населившие остров, были частью огромного и пестрого, словно лоскутное одеяло, смешения племен, чьи культура и язык, названные позже кельтскими, распространились почти по всей Северо-Западной Европе. Кельтские племена, с их железными мечами, великолепными боевыми колесницами, непревзойденными мастерами по металлу, с их жрецами-друидами и поэтами, давно уже вызывали страх и восхищение. Когда Римская империя стала расширяться дальше на север, вплоть до Британии, и все главные поселения родовых земель становились римскими военными центрами или торговыми городами, кельтские боги местных племен точно так же надевали римские одежды. В Галлии, к примеру, кельтский бог Луг, чей праздник теперь начинался, дал свое имя городу Лугдун, который однажды превратился в Лион. Да и сами племена одно за другим постепенно становились римскими и даже теряли свой старый язык, начиная говорить на латыни.

Но только не на окраинах. Север и запад Британии почти не попали под влияние римлян, поэтому там прежняя речь и племенные обычаи продолжали жить. Более того, на соседнем западном острове, за проливом, куда римляне отправлялись торговать, но не завоевывать, старая кельтская культура осталась нетронутой во всем своем богатстве. В Северной Британии, которую римляне называли Албой, жили древние племена пиктов. Когда обитатели западного кельтского острова добрались туда, они построили там несколько поселений и постепенно вытеснили пиктов обратно на север Британии, а римляне назвали этих кельтских переселенцев «скотти», или «скоттами». Но сами кельты с западного острова не приняли это римское прозвание. Они знали, кто они на самом деле, знали с тех самых пор, как появились на этом острове и встретились здесь с одной доброй богиней. Они были народом Эриу.

Гоибниу холодно наблюдал за тем, как на праздник прибывали все новые и новые кельтские соплеменники. Был ли он сам одним из них? Отчасти да, без сомнения. Но точно так же, как рядом с теми загадочными древними курганами над рекой Бойн, он ощущал необъяснимое единение с миром, так и здесь, среди огромного скопления кельтов, он неосознанно чувствовал себя чужим среди них и не мог отделаться от мысли, что произошел от какого-то другого племени, жившего на этом острове в незапамятные времена. Возможно, Сыновья Миля и завоевали его народ, но он знал, как извлекать пользу из этих людей.

Его единственный глаз продолжал следить за толпой, разделяя, как ножом, пестрые стайки людей на важных и не очень, полезных и бесполезных; на тех, кто задолжал ему или чем-то ему обязан. Вот в большой колеснице двое прекрасных молодых борцов, с могучими, словно стволы деревьев, руками, раскрашенными краской. Это сыновья Каса – сына Донна. Богатые. С ними надо дружить. Чуть в стороне стояли два друида и старый бард. Гоибниу знал, что старик остер на язык и опасен, но у него в запасе всегда были свежие сплетни, которые могли пригодиться. Слева он увидел Фанн, дочь великого вождя Росса. Гордячка. Но Гоибниу-то знал, что она спала с одним из сыновей Каса, а ее муж и не подозревал об этом. Знание – великая сила. Никогда не угадаешь заранее, какие сведения могут пригодиться в будущем. И все же, рассматривая толпу, Гоибниу в основном отмечал людей, которые что-нибудь ему задолжали.

Вот осанистый, полноватый Диармайт: девять коров, три плаща, три пары обуви, золотой торквес. Кулан: десять золотых слитков. Рот Мак Рот: один золотой слиток. Арт: овца. Все они что-то брали в долг, все они в его власти. Хорошо. А потом Гоибниу увидел Фергуса.

Этот верзила из Дуб-Линна задолжал ему стоимость двадцати коров. А что за милая девушка с ним? Должно быть, дочь. Вот это уже интересно. Гоибниу направился в их сторону.

Дейрдре тоже разглядывала толпу. Кланы и септы все еще прибывали со всего Ленстера. Здесь было на что посмотреть. Тем временем между ее отцом и каким-то торговцем происходил любопытный обмен. Касался он золотого торквеса вождя.

На острове существовал обычай: если ты отдавал свою драгоценность в залог под заем, ты должен был выкупить ее на следующем большом празднике, чтобы избежать бесчестья. Вполне справедливо. Если Фергус и чувствовал смущение, когда получал роскошное золотое украшение из рук купца, то виду не показал, а даже наоборот – торжественно принял фамильную ценность из рук другого человека, словно исполнял некий священный обряд. Когда подошел Гоибниу, он как раз надевал блестящий обруч на шею.

Что бы кузнец ни думал о Фергусе, никто не смог бы обвинить его в неучтивости. Гоибниу обратился к Фергусу с такой любезностью, с какой мог бы заговорить с самим королем:

– Да сопутствует тебе удача во всем, Фергус сын Фергуса. Торквес твоих благородных предков очень тебе идет.

Фергус с удивлением посмотрел на него. Он никак не ожидал увидеть кузнеца в Кармуне.

– В чем дело, Гоибниу? – довольно грубо откликнулся он. – Что тебе нужно?

– Нетрудно догадаться, – все так же вежливо произнес Гоибниу. – Я просто хотел напомнить тебе об обещании, что ты дал мне еще до начала прошлой зимы. О стоимости двадцати коров.

Дейрдре с тревогой взглянула на отца. Она ничего не знала об этом долге. Неужели отец сейчас затеет ссору? Но лицо вождя осталось бесстрастным.

– Верно, – кивнул он. – Твое право. – И добавил, чуть понизив голос: – Вот только не ко времени это. Тем более на празднике.

Был и такой приятный обычай: пока длились торжества, Гоибниу действительно не мог востребовать долг.

– Возможно, ты захочешь уладить это дело, когда праздник закончится, – предположил кузнец.

– Без сомнения, – ответил Фергус.

Пока они говорили, Дейрдре не спускала глаз с отца. Что он чувствует? С трудом скрывает гнев, и это лишь затишье перед бурей? У Гоибниу было много влиятельных друзей. Может, это сдерживало отца? Дейрдре очень надеялась, что так будет и дальше.

Гоибниу медленно кивнул, а потом перевел свой глаз на Дейрдре.

– У тебя красивая дочь, Фергус, – заметил он. – У нее удивительные глаза. Собираешься просватать ее на празднике?