Лондон

Одного? Кого же? Этими тремя могли быть только муж, Сеговакс и младенец. Других мужчин в ее жизни не было. Должно быть, мужа. Но разве она не спасла его? Разве он не уйдет вместе с ними вверх по реке, когда придут римляне?

Чернобородого вельможу она разыскала на следующий день после его приезда, он командовал строителями. Она требовательно осведомилась, остается ли в силе их уговор. «Я же сказал», – нетерпеливо ответил тот и махнул ей, чтобы ушла.

Тогда в чем же дело? Не стрясется ли с Бранвен какая-нибудь новая беда, из-за которой расторгнется сделка? А может, имелся в виду совсем и не муж? Что-то случится с Сеговаксом или малышом? В силках сомнений она ощущала себя затравленным животным, которое отчаянно силится защитить от рыскающих хищников то одного детеныша, то другого.

Наконец, после нескольких дней неизвестности, пришло сообщение: Кассивелаун собрал войска для большого сражения.

И вот они прибывали, разгоряченные и запыленные воины всех мастей – пехотинцы, всадники и колесничие. Отряд за отрядом стекались к броду.

Кое-кто поговаривал о предательстве, о вождях-дезертирах. «Их подкупили римляне, – бормотали такие. – Да проклянут их боги!» Озлобленные, они, однако, не унывали. «Одно поражение ничего не значит. Дай срок, и римляне вкусят нашей мести!» Но когда Сеговакс отважился спросить одного в колеснице, каковы они, римляне, тот откровенно ответил: «Они остаются в строю. – И добавил: – Они ужасны».

Юг оголился, и следующим рубежом была река.

– Здесь будет бой, – сообщил отец, ненадолго навестивший деревню. – Тут-то Цезаря и остановят.

Наутро женщинам объявили: «Готовьтесь к дороге. Вы отбываете завтра».

Сеговакс проснулся и внимательно наблюдал, как отец препоясывался мечом. Обычно тот хранился обернутым в шкуры, и дважды в год отец извлекал его для осмотра. Сеговаксу разрешалось подержать меч, но не касаться клинка. «Заржавеет», – объяснял отец, тщательно смазывал клинок маслом, вкладывал в ножны из дерева и кожи и вновь заворачивал.

То было типичное для кельтов оружие: длинный, широкий железный клинок с бороздкой. Эфес отграничивался простой перекладиной, однако его навершие имело вид человеческой головы, свирепо взирающей на врага.

Следя за отцом, мальчик непривычно растрогался. До чего же измученным казался тот после нескольких дней непосильного труда! Спина сгорбилась – очевидно, болела. Руки свисали как плети. Кроткие, добрые глаза запали. И все же отец, хоть и слабый, оставался отважным. Он вроде и рвался в бой. В лице и теле угадывалась решительная мужественность, превосходившая физическую немощь. Когда он снял со стены щит и забрал два копья, Сеговакс подумал, что отец преобразился в благородного воина, и это наполнило мальчика гордостью, ибо ему хотелось, чтобы тот был силен.

Рыбак снарядился, привлек к себе сына и заговорил серьезно:

– Сеговакс, если со мной что-нибудь случится, ты останешься единственным мужчиной. И ты должен присматривать за матерью и братом с сестрой. Тебе это ясно?

Чуть позже он призвал малышку Бранвен и начал внушать ей вести себя хорошо, но сам же расхохотался от нелепости этой идеи и удовольствовался объятием и поцелуем.

И вот все было готово. Община собралась на оконечности косы и ждала отплытия. Женщины с детьми устроились в четырех больших челнах. На двух плотах уместились провизия и движимое имущество. Мужчины дожидались последних команд благородного господина, который уже спускался по реке со стороны частокола.

Через несколько минут темнобородый военачальник был там же. Он обводил местность тяжелым, острым взглядом, вбирая все. Этот взор перехватила Картимандуя, стоявшая в челне с тремя своими детьми. Вельможа чуть заметно кивнул.

– Вроде порядок, – буркнул он грубо, оглядел мужчин и быстро выбрал троих. – Будете сопровождать лодки, назначаю вас в конвой. – Он помедлил. – Всем жителям поселений собраться в пяти днях пути вверх по реке. Там стоит форт. Вам скажут, что делать дальше. – Затем он посмотрел на ее мужа. – Ты главный. Каждую ночь выставляй часовых. – И он повернулся, чтобы уйти.

Сработало. Ее затопило облегчение. Благодарение богам! Хотя бы на время они будут в безопасности. И она стала устраиваться в лодке. Когда же отвлеклась на миг, то едва ли поняла, что муж не шелохнулся.

Она посмотрела на других женщин с детьми. Улыбнулась, но тут заметила, что муж держит какую-то речь, и начала вслушиваться.

– Я не могу.

Военачальник нахмурился. Он привык к повиновению. Но отец Сеговакса мотал головой.

О чем он говорил? Внезапно до нее дошло. Как это он не пойдет?

– Это приказ! – резко напомнил вельможа.

– Но я дал клятву. Несколько дней назад, – втолковывал Рыбак. – Самому Кассивелауну. Я поклялся сражаться с ним при Лондиносе.

Это услышали все. Картимандуя – еще и собственный сдавленный вскрик. Ей вдруг стало отчаянно зябко. Он не обмолвился о клятве ни словом. Но тут она осознала, что после его возвращения они почти не виделись.

– Клятву? – Военачальник был озадачен.

– Взгляни, он дал мне брошь, – продолжил Рыбак. – И велел надеть ее в битву, чтобы он меня узнал.

И Рыбак извлек из поясного мешочка брошь.

Военачальник уставился на нее. Молчание затягивалось. Пусть этот малый – обычная деревенщина, но клятва священна. А если она дана вождю… Брошь, как он видел, действительно принадлежала Кассивелауну. Он взглянул на Картимандую. Лицо у той стало пепельного оттенка. Перевел взгляд на девочку. Да, милая малютка. Но с этим теперь ничего не поделать. Сделка отменилась.

Он раздраженно всхрапнул и указал на другого мужчину:

– Ты. Будешь главным вместо него. Давай пошевеливайся.

С этим он удалился.

Рыбак, наблюдая за отбытием лодки с женой и детьми, испытал тоску, но в то же время и удовлетворение. Он знал, что сыну заметно его тщедушное сложение, и радовался, что тот услышал в присутствии всех о его клятве великому вождю.

Лодки шли медленно. Когда они обогнули излучину, Сеговакс вперился взглядом в собравшиеся войска. Они прибывали быстро. За чередой колесниц воины уже стояли строй за строем; за частоколом горели десятки небольших костров. «Сказывают, что завтра, когда прибудет Кассивелаун, – поведал ему отец, – колесниц уже будет четыре тысячи». Мальчик лопался от гордости за родителя, являвшегося частицей этого огромного воинства.

Они оставили брод и остров друида позади, продвинулись еще на полмили к югу, и вот река в очередной раз свернула направо, после чего ему уже не было видно линии фронта.

С обеих сторон проплывали болотца и зеленые острова, отягощенные ивами.

Бранвен, прильнув к нему, уснула на солнышке. Мать молча смотрела на воду.

Теперь, когда путь лежал через широкую равнину с лугами и рощицами, Сеговакс осознал, что движется вниз по течению. Прилива, исходившего от устья, не стало. Они покинули пределы влияния моря.

Вечером встали лагерем под ивами, а после продолжили странствие в обществе жителей другого селения, присоединившихся к ним. Прошел еще один безмятежный, погожий денек приятного путешествия по мирным водам. Никто не заметил волны возбуждения, захлестнувшей Сеговакса с наступлением вечера. Откуда им было знать, что время осуществить его тайный план наконец настало.

Мальчик крался во тьме. Луны не было, но звезды светили ярко. Ни шороха вокруг. Ночь выдалась теплая. Лагерь на сей раз разбили на длинном, узком острове посреди реки. Закатное солнце окрасило небо в насыщенный красный цвет, обещавший отличный денек. Путники разожгли большой костер, насытились и улеглись, где были, предавшись сну под звездами.

Он услышал сову. Двигаясь осторожно, с копьем в руке, спустился к воде.

Люди из чужого селения имели с собой два небольших коракла, один из которых был с заостренным носом, как у каноэ. Сеговакс сразу понял, что это его шанс. Коракл покоился на илистом берегу. Он оказался настолько легок, что его можно было сдвинуть одной рукой. Едва Сеговакс начал сталкивать его в воду, как услышал знакомое: сзади по грязи зашлепали детские ножки. Это была Бранвен. Он вздохнул. Значит, и не думала спать.

– Что ты делаешь?

– Ш-ш-ш…

– Куда ты собрался?

– К отцу.

– Сражаться?

– Да.

Она встретила эти грандиозные новости молчанием, однако совсем недолгим.