Свет Азии

Однажды слуги поставили тыкву съ натянутыми струнами на пороге дома, тамъ, где вьтеръ могъ свободно перебирать струны и играть на нихъ, что хотелъ. Нестройно зазвучали серебряныя струны подъ напоромъ ветра, и все слышали только эти нестройные звуки, но царевичъ Сиддартха услышалъ музыку боговъ, и вотъ что пели они ему:

«Мы – голоса легкокрылаго ветра, который вздыхаетъ по покое и никогда не можетъ найти его. Знай! Каковъ ветеръ, такова и жизнь человеческая: вздохъ, стонъ, рыдание, буря, борьба.

«Къ чему, зачемъ мы созданы, ты не можешь знать, и не знаешь, откуда берется жизнь, к к чему она приводитъ? Мы также, какъ и ты, духи, рожденные изъ бездны пустоты! Какую радость приноситъ намъ наше изменчивое страдание?

«Какую радость приноситъ тебе твое неизменное счастье? Если бы еще любовь была вечна, можно бы найти въ ней наслаждение, но жизнь подобна ветру, и все въ ней лишь мимолетный звукъ на изменчивыхъ струнахъ.

«О, сынъ Майи! Мы стонемъ на этихъ струнахъ, потому-что мы блуждаемъ по земле; мы не пробуждаемъ веселья, потому-что мы видимъ слишкомъ много горя въ разных странахъ, слишкомъ много глазъ въ слезахъ, слишкомъ много рукъ, молящихь о пощаде.

«Мы и стонемъ, и смеёмся надъ людьми: они не знаютъ, что та жизнь, къ которой они такъ привязаны, пустой призракъ; удержать ее такъ же невозможно, какъ остановить облако или сдержать рукой течение реки.

«Но ты, предназначенный принести людямъ спасение, – твое время близко. Печальный миръ ждетъ тебя среди своихъ страданий, слепой миръ содрогается отъ муки! Встань, сынъ Майи! Проснись! Не возвращайся въ объятия сна!

«Мы – голоса странствующаго ветра. Иди и ты, царевичъ, странствуй, чтобы найти покой; оставь любовь ради любви къ любящимъ, брось роскошь, прими страдание, дай нзбавление!

«Перебирая серебряныя струны, мы шлемь свои вздохи тебе, еще неискусившемуся въ опыте земныхъ делъ, мы говоримъ съ тобою и, пролетая мимо, смеемся надъ теми прелестными тенями, которыми ты забавляешься!»

Въ другой разъ царевичъ сиделъ вечеромъ среди своихъ придворныхъ красавицъ, держа за руку прелестную Ясодхару, а одна изъ девушекъ, чтобы скоротать сумерки, разсказывала старую сказку, сопровождая слова свои музыкой, поддерживавшей ея звучный голосъ, когда онъ ослабевалъ. Она говорила о любви, о волшебномъ коне, о чудныхъ дальнихъ странахъ, въ которыхъ живутъ бледнолицые люди, и где ночью солнце спускается въ море. Онъ вздохнулъ и сказалъ:

– Читра своимъ прелестнымъ разсказомъ напоминаетъ мне пение ветра на струнахъ. Дай ей, Ясодхара, свою жемчужину въ награду! Но ты, моя жемчужина, скажи, неужели въ самомъ деле светъ такъ великъ? Неужели есть страна, где видно, какъ солнце закатывается въ морския волны? И есть-ли тамъ сердца, подобныя нашимъ, безчисленныя, неизведанныя, несчастныя – можетъ быть, – которымъ мы могли бы оказать помощь, если бы знали о нихъ? Часто, когда дневное светило начинаетъ съ востока свой величественный, усыпанный золотомъ, путь, – мне думается, кто же такой первый на краю света приветствовалъ появление его, кто эти дети востока? Часто, даже лежа на твоей груди, въ твоихъ объятияхъ, дорогая жена, стремился я съ тоской, при закате солнца, перенестись вместе съ нимь на пурпурный западъ и жаждалъ взглянуть на народы, живущие въ техъ странахъ! Тамъ, наверное, есть много людей, которыхъ мы полюбили бы. Можетъ ли быть иначе? Теперь, въ этотъ часъ, я испытываю мучительное стремление, – стремление, котораго не прогонитъ даже и поцелуй твоихъ, сладкихъ устъ! О Читра! Ты, которая знаешь эту волшебную страну! Скажи, где добыть мне быстроногаго коня твоей сказки? Я готовъ отдать мой дворецъ за одинъ день езды на немъ; я бы все ехалъ, ехалъ, пока не увиделъ всего необъятнаго простора земли… Нетъ, я бы лучше хотелъ иметь крылья молодого ястреба, наследника более обширнаго царства, чемъ мое; я бы вознесся на вершину Гималайевъ, туда, где розовый светъ окрашиваетъ снежныя равнины, и оттуда пытливымъ взоромъ огляделъ бы все вокругъ! Отчего я никогда ничего не видель, ничего не старался увидеть? Скажите мне, что находится за нашими железными воротами?