Простофиля

И они направились в удивительную, полную чудес и магии провинцию Котландских холмов. Каждый из приятелей преследовал свою цель, Типаж был заложником ручьев, а Маркешу просто необходимо было новое веяние и течение, что могли унести с собой воспоминание о проминании Ванитина в Стул.

Огромные пустоши холмов Котландии ласково и трепетно ласкали их слух дивными напевами Ландскоков, завсегдатаев данных провинций и по-совместительству лучших производителей пробок для стульев.

– Мы попали.– заметил Маркеш, высаживая на ходу очередную пару готовой продукции.

Осмотревшись и поняв, что во многочисленной системе зависаний и проминаний не найдется места, чтобы не попробовать очередной проход к месту высаживания, странники решили прилечь и отдохнуть в низине Пуха, названной так в честь судьи, по воле равных которому свершился первый полет Типажа. Мелкие букашки и насекомые нескончаемой чередой пробовали облюбовать их незащищенные продукцией Маркеша участки нежных окончаний, но им до них не было никакого дела, так как Пуха славилась своей гравитационной независимостью от норм притяжения прекрасного к сплоченному. Многомордая закты так и норовила атаковать лакомые кусочки отдыхающих, ведь природа наградила ее антигравитационной вакуумной пробкой, что могла быть подвержена угрозе только во время перемещения. Словно змейка, пробиралась она в доль ножки спящего Маркеша, красиво потягивающего свой отдых в спутника по имени Типаж.

На одно мгновение тот усомнился в существовании человека как личности, настолько прекрасным стал миг пробуждения в неотвратимой позе взгляда закты, огромные пучеглазые зрачки выдавали всю прелесть прикосновения Маркеша, что продолжал затягивать свой отдых в удобную пижамную ступень. Ловким касанием пальца она улетела в невиданные дали, что вырисовывало ей воображение полета, с детства та мечтала окунуться в атмосферный натиск, который был неподвластен ее способностям, но легко поддавался вмешательству третьей силы, волей случая столкнувшей ее с Типажом.

– Пора вставать.– прошептал Маркешу проснувшийся от летаргического сна Типаж.

Тот лишь поводил интуитивно боками, давая понять своему попутчику, что величественность дня пока для него безусловна.

– Я тебя лизну.– со смехом в голосе продолжил Типаж.

Его ножка безрефлекторно подалась в обратно-поступательную связь со всем отдыхающим организмом, что улавливал признаки тревоги от наступающего прояснения. Он очнулся, увидев перед собой белоснежную улыбку товарища по Пуху, уже собравшегося в путь.

– Я тебя догоню.– сказал Маркеш, прикидывая проект очередной пары.

Котландские холмы превратились в хорошо знакомые холмики, что всем близки по добрым рассказам старожил путешествий. Ландскоков долго искать не пришлось, так как местность уже довольно удобно простиралась их умам и рассудку. Главным из них оказался старый Гаскоч, что не стал проводить друзьям экскурсию по провинции, а сразу угостил заготовленным скотчем марки Гаскоч.

Причмокивая и разливая находу капли живительного противоядия от обитателей низин и впадин, компаньоны не теряя времени прокручивали в умах конечность достижения цели, близка ли она или все также подвержена опасности со стороны Стула и посланцев, что возможно целенаправленно заготовили ее для свидания с коллегой Маркеша? Недомолвка между ним и Типажом неспеша прибавляла в толки взаимосвязь потусторонних существ, что возможно не направленно, а по близкому соотношению к череде случайных событий могли перерасти во внеземную любовь межгалактического пространства. Гаскоч остался доволен доставленным эффектом и передал в руки более симпатичного небольшой запас скотчин, специально приготовленных для подавления характера буйного нрава и Стула, что по-видимому сразу бросился в набитый глаз умудренного в таких делах Ландскока тенью прошлого его сопутчиков. Закончив проучение и доведя гостей до окраины Котландии, Ландскок по имени Гаскоч присоединился к своему племени, оставив ребятам право выбора своего пути. Довольный Маркеш отправился в Шиоши, где его ждала оставленная Ванитином лавка под очередную коллекцию, вдохновленную доставленными пробками для стульев, а беглый модник по имени Типаж в обуви от Маркеша направился в зодук, который привлекал его новыми кадрами и приключениями без пауз.

Малик и Везу расслабленой походкой навалились на оставленный след от Типажа, вышедшего из таверны чтобы забрать очередную партию ули, которые прилетели на тепло от выходящего на свет пространства. Эти дивные существа были частыми гостями в провинции Пюлей, ведь как завещал Главный Пюль, до присоединения к роли Карета движущего, “всегда необходимы хорошие ули, они зодуку не дадут прославиться, а меланхолии не видел ”.

Вновь обретенные счастливчики забыли о тяготах рутины, что сковывает естество противоестественными нитями сожжений, окунувшись в расточительную роскошь обильно смоченных улей, и принялись испытывать внеземное наслаждение от качества природных благ. Взлетая вверх и пролетая между, они не могли найти ту станцию, что остановит их сознание в позиции вертикально, только размежевываясь вне разрезов счастья они принимали нормальное положение стационарного покоя, что подвластен только при неимоверном повороте в сторону обратного сожжения. Они горели, как не полыхают отблески лучей направленных на симметрично поставленную колыбель из листьев и иголок, что раскаленной плотью пронзают все отверстия, приготовленные под них хитрым Лекалом, который давно начал свою историю и как покончить с ней не мог придумать ни один мудрец, что без стеснения и робости бросал вызов на умозаключение произведениям улей, принесенным с магией мастера Вила.

Не одну сотню лет насчитывает ритуальная книга, что хранит в себе множество записей о бывших ули, которые могли продолжить повествование упоминанием о будущем превосходстве искусства брать тепло для регенерации его в сознание. Прородитель жриц тепленького, знакомый не понаслышке с отцами, действительный Лекало, решил закончить их эпоху, смазав и разбавив скучное по его мнению существование улей абсолютно новым большинством отценив. Непослушными и неуправляемыми были эти грозные создания, прошибали на своем пути, действительным Лекалом выстроенным, все уста и законы невосприятия, обвивая всех пришедших сквозь них своими нежно кровавыми губами, с кусочками запекшекшейся крошки, что осыпалась с них кусочками земли, обагряя землю и приподнося отцам дары. Долго так продолжаться не могло, и низверг Великий Ремнон силу и продолжительность жизни отцам, что взывали к его терпению и суровости понесенного наказания. Отценив увидев бесполезность своих действий, огромной цепочкой выстроились для создания большинства от действительного Лекало, но не выдержали путы и оковы, нашлась брешь и лазейка для созидания и восхваления позиции стоя, принеся эту натуру в волю и действующие окончания отцов, что взирали за неумолимым концом своих страданий от подношений жриц. Хитрый Лекало смерив и оценив возможности своих подручных, начал бесцеремонно склонять старшин принять небольшую участь в судьбе оставшихся от отценив ули. С радостью и бесприкословной дерзостью принялись считать оставшиеся отценив себя как предумышленную жертву произвола происходящего по “прихоти” Великого Ремнона, не вынес он этой дерзости, что как вызов бросили ему из большинства, и приземлил с вершин своего существования. По-одиночке стали бродить они по земле, на которой начали расцветать прекрасные сады и воды, питающие все живое своими сложными метаболическими процессами; ули в руках древних превращались в красивые создания, которые своим приземленным качеством стали наполнять воздух, что пропитывал наслаждение большинства в единицах. Так с течением времени из отценив ушли страдания за многое, сосредоточив их взор на мелочах, что сквозными перебежками заставляли двигаться в их такт, и что особенно нравилось действительному Лекало, в такт ули.

Наступало окончание прекрасного знакомства с меньшинством, слегка подуставшие посетители таверны, что с зодука или около него, допивали свои напитки и закуски, разнося по всему окружению меланхолию желания и страсти, которая наполняет всякого ждущего результатом знакомства со значимым, так хорошо но мало и по-хорошему отлично знакомым.

Тепло попрощался Малик и Везу с Типажом, подарив ему на прощание скромный велосипед, очень похожий на произведение мастера Колеса, что не теряя времени работал, не покладая рук, а вертя педали.

Кима: Педали?

Малик Бара: Осторожно.

Рики: Зачем.

Самри: С намерением.

Кима: Всю?

Рики: Всю.

Малик Бара: Частично.

Самри: Знакомо.

Глава 8

Знакомство.

С детства их приучали не грубить прохожим и не произносить в адрес интересующихся нелестные слова или выражения, с этой мыслью прогуливался вдоль шумной компании Текстировщик Юбрей. В своей жизни он повидал много неувядающих совокуплений большинства с низами, чтобы хоть краешком уха поймать неуловимый налет приветствия,но направление движения не может быть разрушено, исключением может стать только дикая стая упругих Тартел, что изредка выходят на охоту за ровненькими и не очень совокупностями в личности. Этой заповедной истине он был предан ни один десяток лет, и она стала для него больше чем напутствием, скорее призванием, Текстировщик, укоренившийся в натуре именем.

Детство и юность того пролетели как скоробежное течение реки, которая возлегала неподалеку, и которую он с Мартой часто наведывал в дни радостных свиданий с “лесными обитателями”, как любя называла обитателей попутчица ходока. Связь с этой девушкой давалась ему с неимоверной легкостью и трудом, которому были подвержены подклассовые “лесным обитателям” Рыбаки, что имели странную вражду с обитающими в низовьях вод красноперыми пупарями, поглощающими речную тину и вырабатывающими при поимке восторгающееся бурление по поводу новой диеты, также частым гостем их небольших тар были многочисленные гористи, что буйными косяками ложились в направлении движения стаи, но сомнения в правильности пути заставляли покинуть сложившийся маршрут; пефии, что могли с легкостью облегчить работу Рыбакам, зачерпнув своими немаленькими челюстями одну треть косяка гористи, с трудом и не охотой давались враждующему собрату, однако доставшись принимали позу утонченности и дороговизны; прямым противопоставлением этим чудным дарам “дорог” составлялись иглотеции обыкновенные, которые не повышали свою стоимость поглощением гористи, а имели привычную форму строения рыбы, в солидарности с которой, было присвоено призвание Рыбак, как первому запечатлевшему данный вид. Чем только они не занимались с шалуньей Мартой, что не имела привычки оставаться подолгу на берегу, а словно древнее создание, на короткий срок показавшееся из глубин, проваливалась обратно в свою обитель, где находила полные руки речного песка, служившим отличным цементирующим инструментом для начинающего Хлопка.

Порой линия формирования выбирает человека, а порой он сам является творцом своего сознания, что находит выражение в проявлении чувственных свойств над умственными способностями, приводящими к становлению целостности личности. Хлопок Юбрей был из тех людей, что не искал линии формирования, а стремился подчинить и узаконить своим понятиям опыт накопленный ловкими руками Марты Любиной. Расставание с подругой по “рыбалке” для Хлопка не было угнетающим, не применяя боли от расставания, что обычно используется как желаемое усилие разрыва связи, в существовании которой неопытный Юбрей не сомневался, а жесткая реакция на колебание незримых связей, проявляющихся в неадекватном отклике на простые стилеобразующие формы, привели к дружескому рукопожатию вьющихся юнцов.

Форма, обретаемая для корректировки личности как нельзя лучше ложилась на неокрепшие скулы Юбрея, что не теряя времени даром стал подмастерьем мастера по Маскировке с именем Мисня, много где бывавший и много чего видевший, никем не замеченный, и с течением лет приобретший достаточный опыт для обучения сложному ремеслу Маски. Древняя наука приподношения себя в качестве единицы целостности была неподвластна строгим умам Клана Маски, что со времен существования отцов в природе воссоединения с ними вербальным уровнем, подтвердила свое право на приношение незатейливых средств защиты и коммуникации с обитающими ограниченное пространство во всеобщем межгалактическом исчислении. Примечательная фигура девушки по вызову, к которой со временем стали прибегать подражая воли Великого Ремнона отцы, сразу впивалась в их сознание необузданностью форм и исчерпывающим содержанием, что бережно укладывалось внутри нее, не давая обвалиться во вне строгим контуром смазки ее окончаний. Как сатрап Великого Ремнона, быстрым шагом приближалась она к отцам, чтобы передать очередной совет по присвоению количественного измерения их делам и поступкам, величественной горой выстраивающихся в месте обитания и неимоверным шквалом камней слетающих на головы обитателей данной местности. Прислушавшись к речам взываемой, и подчинившись воле всеобъемлющего Ремнона, прибегли отцы к созданию класса сообщества по расчистке пространства от излишков деятельности, что носила характер упразднения вершин существования. Главным Носильщиком стал их соплеменник по раздумьям, в меру ограниченный по убеждениям Клан. Сразу прибег он к помощи вершин, что спускали на его голову потоки грубых неотесанных камней, причиняющих боль и дискомфорт его внеземной натуре, но к его сожалению, поговорить с ними он не мог, настолько серьезными были удары окаменелостей. Набрав знакомый номер, оставленный на крайний случай отцами, пришла к нему девушка, что с легкостью и без усилий объяснила нормы и законы гравитации, которым подчиняются силы человеческого взаимодействия с природой, с нескрываемым восторгом открыл рот величественный Клан, чтобы отблагодарить спустившуюся с небес к его бедам и ногам посланницу, но небольшого размера оказался его голос, чтобы найти контакт с взываемой, тогда и оставила она ему свое напутствие, усиливающее волнение, но не оставляющее следов взаимодействия, подчинив разум того единению с собой, в унисон смазанных окончаний ускользающих от окаменелостей. Со временем главный носильщик Клан избавился от имени и звания, которыми наделили его отцы, оставив на память подарок спускаемой с небес девушки по вызову, назвав себя в продолжение рода – Клан Маски.

Никто и никогда не мог догадаться что в тихой провинции Ьльэнь скрывается организация такой силы и могущества. Путники проходили караванами сквозь данную область не покрытые ни каплей, ни пылинкой, все поглощала передовая система ирригационных систем, выстроенная специально под подорганизационную структуру Клана.

Пеший путешественник Мисня решил увидеть внеземное, что скрывает межгалактическое пространство, покорив на пару с двухколесным четырехтактным сердечником, который ловко скрывал свой недуг за непроветриваемым шлемом, украшенным дивными шарами с газом внутреннего поглощения по имени Равго. С ним он познакомился давно, во времена путешествий за подоспевшими кулинами, что взывали к покорителям пространств с разных уголков неосязаемой поверхности своим дивным ароматом и не менее диковинной вкусовой палитрой.

– Вкусно.– разнеслось по всей округе звучным баритоном Равго.

– Где.– еще более звучным голосом прикрикнул заблудившийся Мисня.

Не расслышав ни звука, Равго со свирепой мордой продолжал поглощать заветный плод. Как вдруг кусты зашевелились и на него с непроницаемым спокойствием надвинулся высокий, худощавый, безликий в сумерках надвигающегося вечера, человек.

– Ты? – с нескрываемым интересом спросил у незнакомца Равго.

Незнакомец лишь слегка улыбнулся и испарился в пелене надвигающейся ночи, задев любителя спелых кулин, разносящейся в воздухе на многие составляющие дымкой, сосчитав которые Равго засиял от радости.

Так дремлющего и нашел его выбравшийся на оперативный простор Мисня, что порядка часа не мог найти выход из сложного вычислительного процесса, в который он погрузился по собственной воле и инициативе.

Мисня: Видишь.

Равго: Ты.

Мисня: Мисня.

Равго: Равго.

Мисня: Точнее.

После этого они оба очутились на внеоперативной площадке, окруженные со всех сторон разными существами, различающихся формами и размерами, но сходные в одном неопровержимом обстоятельстве – “они существуют”.

– Но существуем ли мы.– задал самому себе вопрос Мисня.

– О нас не надо.– украдкой заметил бодрый Равго.

– Почему?– искренне удивился уже плутавший здесь странник.

– Потому что я промок.– ответил Равго.

– Значит мы существуем.– подытожил слегка вспотевший Мисня.