И с каждым вольным вдохом вновь,
К тебе ползет змеиный сброд.
И разрывают на куски
Умельцы, мудрецы, жрецы.
Не повезло тебе опять.
И вновь похлебку с ними жрать.
Дружить, смеяться и бухать.
Теперь вся эта рать,
Пойдет с тобою линчевать,
Того, кто для тебя теперь
Угроза смены королей.
Ну, вот и он, шельмец, опять
Начал манифест кричать.
–Да как ты можешь, твою мать,
Такое налюдях читать?
Уйди долой, проклятый, сглаз.
Порвем, сорвем его рассказ.
Так крики, кровь и зыбкие волненья,
Вдруг охватили всех вокруг.
Так хаотичные движенья,
Ломали миллионы рук.
Дерутся все одним потоком,
Единой мыслью воспарив.
Вот это боль вот это муки,
Вот это равенство идей.
Так время быстро проносилось,
Так бунт погас и небу снилось.
В потоке радостных идей,
Листок, оторванный с ветвей.
Он проносился сквозь поля,
От ветра душу затая.
Он все летел в своих волненья,
И вдруг упал в успокоенье.
Упал он в землю или в грязь
Куда захочешь можешь пасть.
Так где же он, в петле времен?
Быть может это был лишь сон
Душистым хмелем опьянен.
А вот они, простые дни,
Все за столом сидят одни.
Сидит и он вдали стола.
Похлебку вкусную жуя.
А из кармана в этот раз.
Торчит совсем другой рассказ.
24. «От плоти его ничего не осталось…»
От плоти его ничего не осталось,
Лишь пепел вдыхает веселый народ.
За ложное слово в кострах не сжигают.
За правду сгорают, ликует весь сброд.
Здесь правду диктует священная книга,