Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя

Госпитальные кадры и запасные вещи, отправленные с таким же расчетом, открыли помещения для больных в Бырладе, Фокшанах и Бузео, и войска находили везде готовые госпитали.

Первоначальное продовольствие больных обеспечивалось коммисионерским способом по местным ценам, но в тоже время приискивались, посредством публичных торгов через местные департаменты внутренних дел подрядчики с залогами[28 - В обеспечении поставок, было разрешено принимать в залог недвижимые имения в княжествах с удостоверением департаментов в их благонадежности.].

По прибытии в Бухарест, войска наши расположились на тесных квартирах, и первые три месяца мука, крупа и дрова доставлялись от края за установленную плату; фураж, порции, соль, уксус и перец войска покупали, по прежнему, по утвержденным ценам.

Этот способ довольствия продолжался до 1-го октября. Командующий войсками, узнав, что жители обременяются поставками, изменил его, и решился заготовлять провиант посредством публичных торгов в департаментах внутренних дел княжеств.

Глава пятая

Намерения и действия русского двора. – Посредничество четырех держав в деле России с Турцией. – Нота Венской конференции. – Россия принимает ее безусловно. – Турция делает в ней изменения. – Политика лорда Стратфорда-Редклифа. – Большой совет в Константинополе. – Политика английского кабинета. – Искусственные и насильственные действия ее. – Посреднические державы поддерживают Турцию. – Объявление войны со стороны Порты. – Манифест Государя Императора.

При занятии русскими княжеств Валахии и Молдавии, в них осталось все по-старому – и образ правления и положение жителей. Командующий войсками, еще до перехода через Прут, предложил господарям, через посредство нашего генерального консула, остаться во главе управления, по-прежнему, или выехать, куда пожелают. Они предпочли первое. Начальнику валахской милиции объявили, чтобы в случае нападения на нее турок, она ни в каком случае не вступала с ними в бой, но отходила бы к русским отрядам, которым приказано было прикрывать ее.

Русским отрядным начальникам строго подтверждалось не переходить на правый берег Дуная; если же турки появятся на левом берегу, то предварительно посылать к ним парламентера, и только в случае упорства оставаться на занятой нами стороне, прогонять их за Дунай, если они будут не в значительном числе; в противном случае, отступать к главным силам. Плавание по Дунаю оставалось, по-прежнему, свободным для всех судов, не исключая и тех, которые следовали под турецким флагом. Таким образом, ничто с нашей стороны не нарушало ни прав, ни мирного положения страны.

Между тем, в Европе не переставали разглашать о завоевательных видах России и приписывать ей такие намерения, которых она, конечно, никогда не имела. Людям, привыкшим к сфере постоянных волнений и политических беспорядков, потрясавших в последнее время Европу, тяжело было бездействие наступившего мира, и они с радостью схватились за представившийся предлог к нарушению его. Распространяли слухи, что войска наши безостановочно пойдут к Адрианополю, что мы намерены сделать высадку где-нибудь выше Босфора и, угрожая Константинополю, покончить дело с Турцией решительным ударом, прежде чем Европа успеет что-нибудь предпринять против нас. Действительно, это легко было бы сделать вслед за посольством князя Меншикова, потому что в то время во всей Болгарии не было более 25,000 или много 30,000 турецкого войска, рассеянного на большом пространстве по крепостям. Но уважение к политическим правам каждого государства, как бы оно слабо ни было, не могло допустить Императора Николая I к подобной внезапной, насильственной мере. Войска наши оставались в бездействии, в том незначительном числе, в каком пришли в княжества; дипломатические переговоры продолжались; русский двор, веря в их искренность и избегая войны, не думал о тех чрезвычайных вооружениях, которые сделались неизбежными впоследствии. Не так понимали эти переговоры союзные державы.

Венский кабинет предложил свое посредничество в С.-Петербурге и Константинополе. Франция и Англия присоединились к нему. Сама Пруссия, в качестве державы, подписавшей трактат 13-го июля 1841 года, приняла участие в переговорах. Конференция четырех держав происходила в Вене. Между многими предложенными проектами для примирения и соглашения наших справедливых требований с мнимым достоинством и независимостью Турции, был принят Венской конференцией проект ноты, составленной французским кабинетом, с незначительными изменениями, сделанными австрийским министром. Между тем, лорд Стратфорд-Редклиф работал в Константинополе и возбуждал против нас враждебное направление министерства. Венская конференция, однако, осталась при своей ноте, которая 20 июля/1 августа была отправлена в С.-Петербург.

Император Николай I, уважая действия союзников и столь, по-видимому, общее стремление к водворению в Европе мира, принял безусловно и немедленно этот дипломатический акт, с тем, разумеется, чтобы и Порта приняла его без всяких изменений. В таком случае Император соглашался на приезд турецкого посланника в С.-Петербург. Но в это время в Турции происходило странное явление.

Еще в начале июля, английский посол Стратфорд-Редклиф настаивал в Константинополе, чтобы был собран Большой Совет, для рассмотрения несогласий с Россией. Он был наперед убежден, что этот Совет, под влиянием зятя султана, Мехмед-Али, который был в то время всесилен в Турции и заставлял дрожать сам трон султана, возбудив фанатизм софтов[29 - Софты составляют особую корпорацию в Турции: это класс учащихся, студентов Константинополя; число их простирается до 45,000 человек, большей частью молодых людей от 15 до 35 лет. Они поддерживаются улемами, в круг которых, впоследствии, вступают по иерархическому устройству Оттоманской империи.], – под влиянием человека, вполне преданного старым началам Турции, и потому имевшего сильную поддержку в улемах, что Совет этот, конечно, не будет благоприятен делу мира, особенно, если его предложат в известных формах и в выражениях, противных закоснелым убеждениям старинных фанатиков. Английскому дипломату удалось, наконец, достигнуть своей цели. Нечего и говорить в чем состояло решение такого Совета. Оно было тем еще нужнее для политики Редклифа, что его подписали все значительные люди Турции и, таким образом, сами себе преградили всякую возможность действовать, впоследствии, в пользу мира. Решение Совета было напечатано. В какой степени было чистосердечно мнение подписавших его, заметим, что в числе их находится имя старого Хосрева, который, с самого начала вопроса, не переставал советовать окончить его миролюбиво.

Спрашивается, каким образом английский кабинет мог одобрить поведение своего представителя, стремившегося явно к целям, противным той политике, которой, по крайней мере по наружности, следовали в Лондоне. Но для объяснения этого необыкновенного в дипломации поступка, да позволено будет сделать небольшое отступление и сказать несколько слов о политике Англии.

Между тем как сен-джемский кабинет, среди грозных вооружений, все еще старался уверить Европу в своих миролюбивых намерениях, в парламенте и публике обнаруживались ясно его настоящие виды. В журналах стали твердить, что для Англии выгоднее поддерживать Турцию, чем Россию, потому, между прочим, что первая потребляет более ее мануфактурных изделий, чем последняя. Вообще, должно заметить, как бы ни была блестяща политическая теория в Англия, но если вы возьмете на себя труд исследовать, анализировать ее, то убедитесь, что в основе ее все-таки лежит хотя немного хлопчатой бумаги.

В Англии не только благосостояние государства, но его могущество, его политическое существование основаны на чрезвычайном развитии торговли, поддерживаемой могущественным флотом, на огромных капиталах, на предприимчивости и спекулятивном духе граждан, на производительных силах как рук человеческих, так и машин. Блестящая реформа Пиля дала чрезвычайный ход этому развитию и поддержала рабочий класс в Англии, нисходивший постепенно до самого жалкого положения. Последователи этого государственного человека, казалось, нашли все средства к дальнейшему развитию его системы исчерпанными глубоким умом своего предшественника; они взялись за меры искусственные, меры большей частью насильственные, чтобы поддержать, по крайней мере, то состояние торговли и промышленности, до которого довела их система Пиля, и спасти от совершенной нищеты рабочий класс. Отсюда происходят эти судорожные движения Англии, от которых потрясается нередко вся Европа. Политика Англии приняла в основание своих действий следующие соображения.

До революции Франции, которую привыкли называть большой революцией, в отличие от множества других, бывших в ней, и до восстановления общего мира в Европе, фабричная производительность Англии господствовала на всем материке или, правильнее, на всех материках; но продолжительный мир развил везде производительные силы, а дух изобретательности последних лет придал им гигантские размеры; таким образом, ценность произведений Великобритании, простиравшаяся в 1814 г. по официальным сведениям, на 34 миллиона фунтов стерлингов, достигла в 1853 г. до изумляющей цифры 196 миллионов фунтов стерлингов (1,176 миллионов рублей серебром). Если возьмем во внимание, что участие Ирландии в этом итоге почти ничтожно, а Шотландия занимает второстепенное место, то увидим, что главная масса приходится на руки и машины Англии. Теперь ясно, какой жизненный вопрос составляет для нее сбыт этой производительности, и какой погибелью угрожает ей всякое соперничество иностранных государств.

Следствия февральской революции были пагубны для промышленности Франции: ввоз сырых произведений, красильных и других веществ, нужных для фабричной деятельности ее, быстро упал с 424 миллионов ценности ввоза в 1847 году, до 279 миллионов в 1848 г. В Австрии и других Германских государствах несчастные события 1848 и 1849 годов имели еще более разительное влияние на их торговлю и промышленность, между тем как в Великобритании вывоз сырых произведений, простиравшийся в 1847 году до 126 миллионов фунтов стерлингов возрос в 1849 г. до 164 мил. фун. стерлингов.

Вот где скрывается настоящий источник того сочувствия, которое в Англии оказывают ко всем революциям, ко всем политическим беспорядкам, потрясавшим в последнее время Европу, ко всем деятелям политических переворотов[30 - Указываем, между прочим, на статью Haussonville’я (Revue des deux Mondes, 1849-50), который разоблачает действия английского министерства на материке относительно революции 1848 года.].

Англия не уклонялась ни от каких средств для достижения своей цели: она объявила войну китайскому императору, запретившему внутри своего государства потребление опиума, отравлявшего миллионы его жителей, и, приставив нож к горлу, заставила несчастных китайцев глотать яд, потому что сбыт его был выгоден для ее индийской производительности. После этого поступка, порицаемого в самой Англии людьми благомыслящими, правительство ее твердит о неприкосновенности государства, навлекшего на себя политическую бурю добровольно и совсем по иной причине, чем из-за продажи опиума.

Политика Англии приходит в волнение при одной тени опасности и соперничества ее торговле: пройдет ли караван из Оренбурга в Хиву или Бухару, отправится ли русский купец в Кокан, – и она видит в караване военную экспедицию, угрожающую ее торговым колониям, а в купце дипломатического агента.

Особенно Восток не давал ей покоя, и наше неизбежное влияние здесь приводило ее в самое раздражительное состояние. Для политики Англии нужно было только обеспечить успех посторонней силой, чтобы ринуться в самую отчаянную борьбу для сокрушения нашего влияния. Стратфорд-Редклиф ловко успел воспользоваться положением и видами Наполеона III и его личным раздражением против Российского Императора; он смело пошел за Францией к цели, к которой так давно сам стремился. На политику Австрии он мог отчасти рассчитывать потому, что эта политика во все времена глядела неприязненно на победы наши в Турции. После этого Редклифу не трудно было увлечь на проложенный им путь министерство Англии.

Обращаюсь к ноте Венской конференции. Турция не согласилась принять ее безусловно и сделала в ней некоторые изменения, которые, само-собой разумеется, лишали русский двор всякой возможности принять ее без явного нарушения своего достоинства.

Казалось бы, по долгу справедливости и по общенародному праву, такое неуважение Турции к дипломатическому акту, подписанному четырьмя великими державами, из которых две приняли на себя явно ее защиту, должно было повлечь за собой неминуемый разрыв с ней; но морские державы решились на этот раз пожертвовать чувством собственного достоинства ради избранной ими цели, которой не смели высказать явно и категорически, сколько из опасений общественного мнения, еще не вполне возбужденного к случайностям войны, столько и потому, что не были к ней готовы. Лорд Абердин сознался в том впоследствии; обращаясь к оппозиции в парламенте, он сказал: «Вы обвиняете нас в слабости к русскому двору, – напротив, вы должны отдать нам справедливость в том, что мы успели внушить доверие к себе двусмысленными переговорами и тем заставить его потерять драгоценное для себя время. Мы не поддались искренности слов и действий, но не допустили Россию покончить в короткое время восточный вопрос помимо нас».

Франция и Англия двинули свои флоты к Дарданеллам, и война сделалась неизбежной. Суждения о ней в Диване продолжались с 15/27 по 18/30 сентября; вслед за тем посланы командовавшему турецкими войсками, Омер-паше, положительные приказания – пригласить князя Горчакова очистить княжества и начать военные действия по истечении пятнадцати дней, если получит отрицательный ответ, в чем нельзя было сомневаться. На хвастливое требование Омер-паши, князь Горчаков отвечал категорически, что он не уполномочен трактовать ни о мире, ни о войне, ни о том, чтобы вывести войска из княжеств.

Заметим, что турки утверждали, будто срок оканчивался 9/21 числа октября, считая, вероятно, с того времени как письмо было отправлено из Шумлы, между тем, как Омер-паша именно говорит о двухнедельном сроке со дня получения его письма князем Горчаковым; письмо же получено 27 сентября/9 октября. Впрочем, какой бы из этих двух сроков ни приняли в соображение – турки нарушили и тот и другой, и, как увидим, еще 3/15 октября приступили к военным действиям: в этом случае они остались верны своим преданиям, не смотря на все преобразования, которые запад насильно старается навязать им.

Манифест Императора Всероссийского об объявлении войны Турции, последовавший 21 октября, заключается в следующих словах:

«Манифестом Нашим, данным в 14-й день июня текущего года, Мы объявили любезным Нашим верноподданным о причинах, побудивших нас требовать от Порты Оттоманской твердого обеспечения на будущее время священных прав Церкви Православной.

«Мы также возвестили им, что все старания Наши склонить Порту мерами дружеского убеждения к чувству правоты и добросовестному соблюдению трактатов, оставались бесполезными, почему и признано было Нами необходимым двинуть войска Наши в Придунайские княжества. Но приняв сию меру, Мы сохраняли еще надежду, что Порта, в сознании своих заблуждений, решится исполнить справедливые Наши требования.

«Ожидания Наши не оправдались.

«Тщетно даже главные Европейские державы старались своими увещаниями поколебать закоснелое упорство Турецкого правительства. На миролюбивые усилия Европы, на Наше долготерпение, оно ответствовало объявлением войны и прокламацией, исполненной изветов против России. Наконец, приняв мятежников всех стран в ряды своих войск, Порта открыла уже военные действия на Дунае.

«Россия вызвана на брань: ей остается, возложив упование на Бога, прибегнуть к силе оружия, дабы понудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими отвечала она на самые умеренные Наши требования и на законную заботливость Нашу о защите на Востоке Православной веры, исповедуемой и народом Русским.

«Мы твердо убеждены, что наши верноподданные соединят с Нами теплые мольбы к Всевышнему: да благословит Десница Его оружие, подъятое Нами за святое дело, находившее всегда ревностных поборников в Наших благочестивых предках».

«На тя Господи уповахом, да не постыдимся во веки.»

Глава шестая

Прежде чем первый выстрел возвестил о начале военных действий, выстрел, раздавшийся с турецкой стороны, и, как мы уже заметили, до истечения срока, назначенного для начала военных действий, взглянем на расположение двух армий, русской и турецкой, отделенных одна от другой течением Дуная.

Генерал-адъютанту князю Горчакову предстояла важная и трудная обязанность оберегать огромную линию Дуная, от Турно-Северино до устья Дуная, и защищать обширный край с силами, меньшими неприятельских (во время дипломатических переговоров многие турецкие отряды уже стянулись к Дунаю). Главная часть русских войск была расположена в окрестностях Бухареста, где находился и командующий князь Горчаков со штабом. Войска передового отряда, под начальством генерал-отинфантерии Данненберга, были расположены таким образом: авангард, под командой генерал-лейтенанта Соймонова в с. Фратешти (Одая), при котором большая часть войск была расположена лагерем; левый отряд, под начальством генерал-майора (впоследствии генерал-лейтенант) Павлова, лагерем же, при с. Будешти и резерв, под непосредственным начальством Данненберга, лагерем, при с. Добрени. Отряд генерал-майора Богушевского находился в лагере при с. Обилешти и генерал-лейтенанта Фишбаха в окрестностях Каракула. Промежуточный отряд, между передовым и отрядом генерал-лейтенанта Фишбаха, состоял под начальством полковника Шапошникова; штаб его находился в д. Плосне, а посты были выдвинуты к Дунаю. Отряд генерал-майора Энгельгардта был расположен в Браилове, Галаце и в окрестностях этих городов; наконец, войска генерал-адъютанта Лидерса занимали южную часть Бессарабии.

Войска турецкие находились на правом берегу Дуная, под командой мушира, впоследствии сердаря или генералиссимуса, Омер-паши. Прежде чем перейдем к описанию войска, скажем несколько слов о его военоначальнике, приобретшем известность.

Омер-паша родился в Огулине, в Кроации, в 1806 г.; прежняя его фамилия Латос; отец его служил подполковником в пограничных войсках и принадлежал к православному исповеданию, в правилах которого воспитывался и молодой Михаил Латос, будущий Омер-паша. Учился он в местной школе, потом в Госнице, в школе для первоначального военного образования, откуда, в звании унтер-офицера, определился к инженерному капитану Кунцику, пролагавшему дорогу через Велебич, и потом переведен в Зару, для занятий по инженерной же части. Отсюда он бежал в 1828 году в Боснию, как сам говорил, потому что отец его был судим и осужден за растрату казенных денег, и, таким образом, будущая участь сына не представляла ничего утешительного на родине. По словам же его бывших сослуживцев, у него не оказалось части вверенных ему казенных денег. Как бы то ни было, но мы находим молодого Латоса ренегатом и учителем у паши в Травнике; в следующем году, в той же должности у Виддинского визиря Гусейн-паши и, наконец, через пять лет, в Константинополе, где он определился писцом в военное министерство. Тут-то уменье хорошо чертить обратило на него внимание военного министра. Для ловкого ренегата этого было достаточно, чтобы войти в его милость. При начале Сирийской кампании Омер-паша был уже полковником и командовал небольшим отрядом в битве при местечке Бексане, где и произведен в чин генерал-майора; впоследствии находим его в войне против Друзов и в 1848 году в Бухаресте, где расположены были тогда турецкие и русские войска. При восстании Боснии и Герцеговины, в 1851 году, он умел воспользоваться взаимной ненавистью магометан к христианам и подавил восстание одних другими. Здесь он ознаменовал себя такими жестокостями и гонением христиан, что целые деревни бежали в австрийские и черногорские границы. Имя его и теперь произносится с ужасом в тех краях. Война его против черногорцев велась неудачно и Бог знает какой был бы исход ее, если бы к счастью Омер-паши, сама Порта не остановила вовремя войну, стоившую ей так много крови и денег, таким образом, на этот раз слава Омер-паши, если не приобрела нового блеска, то по крайней мере не затмилась от понесенных неудач.

Из этого краткого очерка жизни Омера-паши видно, что он еще нигде не заявил себя особенным воинским талантом, но он умел пользоваться всяким случаем, всяким обстоятельством в жизни, для своего возвышения. Хотя образование его очень ограничено, однако, в постоянной борьбе с интригой и завистью, которыми окружены ренегаты при константинопольском дворе, Омер-паша выказал столько ловкости и искусства увертываться от самых трудных положений в жизни, что его скорее можно бы принять за фанариота по рождению, чем за славянина. Таков был человек, которому султан вверил начальство над своей армией в войне против России.

Турецкое правительство, побуждаемое с одной стороны фанатизмом улемов, с другой, обещаниями иностранных представителей, выказало большую деятельность и энергию при вооружении и сборе своих войск, так что в начале октября в распоряжении Омер-паши находилось уже около 133,000 войска, включая в то число 10,000 египтян, прибывших в ночь с 3 на 4 число к Рущуку[31 - Бывший венгерский генерал Клапка, почитатель Омер-паши, силившийся всячески доказать его военные таланты и находившийся при нем в начале военных действий, полагает также числительность турецких (без египтян) в 120,000 челов. (La Guerre d?Orient, depuis l?annеe 1853 jusqu?au juillet 1855 etc.).].

Турецкие войска, при начале военных действий, были расположены следующим образом: главные силы, состоявшие из 30,000 человек, находились в Шумле; в Исакче было 18,000; в Карасу (Черноводы) 14,000; в Систове 10,000; в Гирсове 8,000; в Рущуке 15,000; в Силистрии 5,000; в Рахове и Никополе по 4,000 в каждом; в Видине около 9,000; в Туртукае, Мачине, Тульче, Варне, Плевне и Орсове около 16,000 и тысячи 4-5 в отдельных отрядах. Впоследствии, по мере увеличения своих войск, Омер-паша перевел, как мы увидим, часть их на правый берег, в Калафат, к Ольтенице, одним словом, он продолжал их разметывать на обширном пространстве, нигде не сосредоточив достаточно сил ни для решительного нападения, ни для того, чтобы противоставить серьезную преграду нашему движению через Дунай. Турки деятельно исправляли свои укрепления, снабжали некоторые из них, особенно Видин и Рущук, продовольствием, от Исакчи до Тульчи устроили береговую дорогу и мост через Сомово-гирло.

Мы подробно описали систему продовольствия русских войск в княжествах; скажем несколько слов и о мерах, принятых Портой для содержания турецкой армии, хотя, впрочем, меры эти мало отличались от тех, которые были принимаемы ей в предшествовавшие войны с Россией, с той разве разницей, что в настоящее время государственная казна находилась в гораздо худшем положении, чем прежде.

Чтобы покрыть издержки и расходы на содержание войск, турецкое правительство собрало налоги за три года вперед; разумеется, мера эта падала на одних христиан. Кроме того, на них наложена была контрибуция, состоявшая в ежемесячной выдаче каждым семейством 12 ок хлеба, соответствующего количества ячменя и кукурузы и еще чрезвычайная денежная контрибуция, превосходившая самые годичные подати. Провиант доставлялся на места расположения войск христианами, фураж для кавалерии заранее был конфискован в Булгарии.

Мы увидим впоследствии времени в какой степени и надолго ли эти меры послужили для содержания турецкой армии; но в начале кампании войска Омер-паши были довольно хорошо содержимы и одушевлены духом фанатизма, который умели внушить в них улемы. В настоящую войну турецкие войска вообще были лучше организованы и лучше вооружены, чем бывало прежде. Стрелковые батальоны имели нарезные ружья; прочая действующая пехота гладкоствольные ударные; в резервной пехоте были еще кремневые, но и те заменялись постепенно во время войны ударными. В каждом действующем полку кавалерии два фланговые эскадрона вооружены были штуцерами, остальные пиками. Каждый корпус состоял из одной пехотной дивизии, одной кавалерийской и артиллерийского полка, или 6 полков пехоты, 4 кавалерии и артиллерийского полка. Пехотный полк состоял из 4 батальонов, в том числе одного стрелкового. В батальоне было 8 рот; в роте считалось 104 челов. Артиллерия составляла наилучшую организованную часть войска. Иррегулярные войска состояли из баши-бузуков, которые оставались в первобытном состоянии, составляя бремя для армии, а не боевую ее силу.

В начале 1854 г., по прибытии египетских и тунисских отрядов, число действовавших против нас войск на Дунае и в Анатолии простиралось до 230,000 человек.

В турецкий лагерь стекалось множество иностранцев, которых последние революции лишили отечества и всякого средства к пропитанию, или которых французское и английское правительства послали для обороны крепостей и для различных устройств, особенно по инженерной и артиллерийской частям.

Турецкая флотилия на Дунае состояла из 2-х пароходов, 8 канонерских лодок, 188 чаек и 85 кирлашей; лодки, вооруженные четырьмя или двумя орудиями каждая, находились, большей частью в Мачине, Рущуке и Видине; на самых кирлашах устроены были палубы и поставлены орудия.

Дунай, разделявший обе воюющие армии и столько раз слышавший гром оружия, имеет некоторые свои особенности, на которые необходимо обратить внимание. Во-первых, правый берег его, от устья до самого Калафата, почти повсюду возвышеннее левого; во-вторых, протекая на равнине между берегами большей частью пологими, он бесчисленными своими рукавами образует частые острова, болота и топи, а потому переправы через него трудны; только в некоторых местах берега его довольно тверды, и тут-то большей частью совершались наши и турецкие переправы во все предшествовавшие войны. На эти пункты и теперь было обращено особенное внимание с обеих воюющих сторон. Рукава нередко изменяют свое течение, а вместе с ним и броды. В-третьих, на левом берегу Дуная во всей Валахии, в силу существующих трактатов, нет ни одной крепости; на юге Бессарабии только две небольшие крепости: Килия и Измаил. На правом же, или турецком берегу, находятся несколько крепостей, из которых Видин, Силистрия и Рущук могут быть отнесены к первоклассным; далее – Никополь, Исакча, Тульча и Мачин хотя и были упразднены по трактату 1829 года, однако летом 1853 года вновь приведены в оборонительное положение. К общей характеристике течения Дуная заметим, что он не всякий год замерзает, но во время зимы судоходство прекращается, потому что лед идет по реке всякую зиму.

3-го числа сентября раздались первые выстрелы с турецких аванпостов по нашим передовым пикетам, а в ночь с 3 на 4-е турки, в числе 300 человек, переправились из Видина на валахский остров, лежащий на Дунае между этим городом и Калафатом; на другой день число турок на острове возросло до 2,000 человек, которые и начали укрепляться. Отряд генерала Фишбаха, удаленный от поля действий и малочисленный, ограничивался одним наблюдением за Малой Валахией. Турки, открыв военные действия так неожиданно, в то же время сильно укрепляли Видин, свозили туда множество артиллерийских снарядов и стягивали свои войска, а потому князь Горчаков приказал генералу Фишбаху перейти в Крайово. Находясь у этого города, Фишбах занимал центральную позицию для охранения Малой Валахии, и притом имел возможность большую часть своего отряда разместить по квартирам, что было весьма важно по случаю приближавшегося ненастного времени. Если бы неприятель стал наступать в превосходных силах, то Фишбах должен был отступать к Бухаресту.

На другом конце Дуная турки также открыли военные действия до наступления дня, назначенного в письме Омер-паши. 10-го октября, в ночь, они подплыли к казачьему пикету, стоявшему против Туртукая, сделали залп из ружей и поспешно удалились. При этом был убит один казак.