Дождя сегодня не будет

– Привет, Рен.

– Привет.

– Что в программе?

– Лосьон, возвращающий молодость дряблой коже, – буркнул Морена, – блистательный взлет парфюмерной мысли!

Я извлек из папки вчерашний набросок. «И пойдешь ты под лосьон для старушек», – сказал я бывшему мосту. Основательно поработал карандашом, раскрасил спиртовой пастой, по карандашу положил синий лак. Флакон вздымался ввысь из нагромождения сияющих плоскостей.

Морена одобрительно хмыкнул.

– Весьма впечатляет.

Минуты на две он погрузился в транс и обрушился на машинку. Бэт невозмутимо вычеркнет бранные словечки, необходимые Рену для вдохновения, и в пятницу нам выплатят гонорар. Машинка смолкла.

– Рен, ты видел когда-нибудь модель из серии «Первые паровозы»?

– Разумеется. На картинке в каталоге. А что?

– Да так… игра воображения.

– Махнем в субботу на Озера? Говорят, попадаются перелетные утки. Запишем.

Это было заманчиво: хлопанье крыльев, кряканье. Поезд проносится мимо болота, вспугивая стаю уток…

– Колеса в ремонте. Не умею быть пассажиром, Рен.

– Здорово разбил?

Рассказывать почему-то не хотелось.

– Рядовой случай, Рен.

Бэт принесла утреннюю почту и забрала рисунок и рекламный проспект, удовлетворенно похлопав нас обоих по шее.

– Анекдот, Гео. Я на днях купил пять тюбиков «Феникса».

– Того «Феникса»?

– Ну да. Какое-то помрачение разума: не устоял перед собственной рекламой.

Мы засмеялись. «Феникс» был антикоррозийным средством для автомашин – приятно пахнувшим и бесполезным. Три года назад мы впервые объединились с Мореной и произвели на свет этот маленький шедевр рекламного искусства.

– Айда в подвал?

Я кивнул. Четверть часа безмятежности мы заслужили. В коридоре незнакомый худосочный тип близоруко водил носом по плакату на стене. Обернувшись у лифта, я с мимолетным недоумением поймал его пристально провожавший нас взгляд.

В подвале у нас тихо; преимущество третьего подземного этажа. Элла торговала минеральной водой и мороженым, а для друзей держала хорошие сигареты.

– Как твой снег, Рен?

– Никак. Чего только не перепробовал!

С месяц назад Рен «заболел» зимним лесом, но снег ему упорно не давался. На Дороге труднее всего имитировать самые простые вещи.

– Что ни возьму – видно, что это либо порошок, либо кристаллы. А ведь снег должен быть мягкий, пушистый и с легкой искрой, понимаешь?

Я понимал, но помочь не мог: на моей Дороге всегда было лето. Ровно в полдень вице-директор предпринимает обход нашего отдела, и весь личный состав обязан пребывать на местах. Правило это соблюдается неукоснительно.

– Без десяти, – напомнила Элла, и мы отправились наверх.

В холле навстречу нам шел импозантный мужчина средних лет и улыбался кому-то за моей спиной. Я посторонился, но он тоже подался влево. Похоже, улыбка предназначалась мне.

– Рад вас видеть, господин Оргель.

– Добрый день, господин…

– Крюгер.

Фамилия ничего мне не говорила.

– Несколько слов, если позволите.

– Прошу на семнадцатый этаж.

– Нет, господин Оргель, нет!

Голос звучал с такой силой убеждения, что я спасовал.

– Иди, Рен, догоню.

Господин Крюгер деликатно увлек меня за кадку с пальмой и вдруг понес несусветную чушь. При этом он доверительно придвигался ко мне, а я, естественно, отодвигался – пока не почувствовал лопатками стену. Тут мистер Крюгер сделал передышку и взглянул на часы. Я тоже взглянул на часы. До поверки оставались считанные минуты.

– С удовольствием продолжу беседу в любое удобное для вас время, – произнес я, приобнял господина Крюгера за талию и решительно убрал с дороги.

– Сейчас единственно удобное время, – ответил господин Крюгер, указывая на трех молодчиков, плотно отрезавших меня от вестибюля.

Ни грабить, ни бить меня вроде не собирались, но отпускать также не собирались. А в двенадцать я обязан находиться в кабинете.

– В двенадцать я обязан находиться в своем кабинете.

– Именно потому, что обязаны, вас там не будет! – весело воскликнул Крюгер. – Поверьте, все к лучшему, господин Оргель, все к лучшему. Стоп!.. Не заставляйте нас применять насилие! Осталось всего две минуты.

– Минута пятьдесят секунд, – уточнил один из молодчиков.

Я топтался в их окружении и беспомощно злился. Кричать «караул!» – смешно, покорно ждать конца этой нелепости – обидно.

– Что означает ваш спектакль?