Переплетенье судеб Петербуржских. Сборник публицистических эссе

Михаил Шемякин: Да, даже если они и выделяются, то непременно рассасываются по дороге, несмотря на бесконечные разговоры о борьбе с коррупцией. Фактически получается, что мы все время боремся сами с собой. Этакий Дон Кихот, который бесконечно бьется с ветряной мельницей.

Екатерина Асмус: И мельница все время побеждает.

Михаил Шемякин: Да! И Дон Кихот лежит несчастный в пыли, с тазиком на голове. С золотым тазиком. И рассказывает о новых методах новой борьбы с мельницей. Многие люди сейчас, так же как и Солженицын постоянно задаются вопросом: «Как спасти Россию? Как выйти из морального и материального кризиса?». Который, кстати, в основном, распространяется только на бедных людей. И расхожее мнение таково: «России нужна сильная железная рука». Говорят об этом, поглядывая в сторону Кремля. Я согласен с тем, что для спасения России нужна железная рука, даже не железная, а стальная. Но рука не одного человека, не одного диктатора или даже некой группировки, а стальная рука закона, который будет исполняться одинаково для всех. Когда в этой стране люди будут знать, что невозможно купить судью, милиционера, прокурора, когда любой человек, совершивший преступление перед государством, перед своим народом будет сидеть в тюрьме столько, сколько ему положено. С коррупцией бороться очень просто! Берите людей, тех, которые воруют, делайте показательные суды и сажайте в тюрьмы!

Но для нас это мечта! Утопия!

«Неужели мы родились для того, чтобы показать всему миру, как не нужно жить?»

Екатерина Асмус: Михаил, как вы считаете, есть ли у Росси свой путь?

Михаил Шемякин: Когда-то Чаадаев в отчаянии воскликнул: «Неужели мы родились для того, чтобы показать всему миру, как не нужно жить?» Если это считать путем Росси, то мы на правильном пути. И эта вечная попытка разжечь квасной патриотизм рассказами о том, что жидомасоны, дядя Сэм и прогнившая Европа пытается уничтожить русский дух и русского мужика! Подобный бред вовсю несется с экранов телевизоров в безвкусных и пошлых программах, и это пугает. Но российский-то народ не глупый! Он же должен понять, что больше всего проблем он приносит себе сам. Вот мы все время бьем себя в грудь, с упорством дебила повторяя: «Мы самые лучшие, мы самые добрые!» А по улицам ползут старухи-блокадницы и роются в помойках. Дети бездомные… Кстати, какой бы не был там Феликс Дзержинский, но он бы не допустил сегодня, чтобы десятки тысяч беспризорных ребят болтались бы по улице и жили в подвалах. Россия полностью теряет понятие милосердия и сострадания. Все мыслят по системе: «У соседа корова померла. Вроде и не мое дело, а все-таки приятно». Вспоминается страшная притча о человеке, которому бог предложил исполнить любое его желание, с условием, что у соседа будет того же в два раза больше. Мужик долго мучился, а потом его осенило: «Боже! Вынь у меня один глаз!» И это – черта нашего национального характера! И пока мы не начнем от нее избавляться, ничего хорошего не получится. За рубежом, поэтому, русские диаспоры – самые бедные. А еврейские, кстати, самые богатые. Мудрый еврей знает, что если у его соседа будет все хорошо, тот ему поможет. А у нас – только-только фермер начинает становиться на ноги – его могут и поджечь, разорить и уничтожить, только потому, что кто-то решил, что он «живет лучше меня». Как Шариков говорил: «Все поделить!» А поровну ведь все равно не получилось! Приезжаю в Россию и читаю в газете: «Роман Абрамович приобрел очередную виллу за 145 миллионов долларов». Это что наше самое радостное событие дня? Нужно по этому поводу петь и плясать? А я прилетел помочь московскому фестивалю военных оркестров. Вот так мы калечим сознание нации. Что мы наделали с нашей страной? С одной стороны, революция семнадцатого года была наболевшей необходимостью. Но с другой – трагедия революции была в том, что террористическая группировка, возглавляемая господином Ульяновым, все подчинила себе. И уничтожила великую Россию – целые её сословия! Хорошо крестьянин работает – значит – он «кулак» и его нужно застрелить, предварительно ограбив! Фабриканты, которые создавали промышленность, аристократы, бывшие оплотом культуры и образования… Все нужно было выжечь и развеять по ветру. А для чего были эти жертвы? Для того чтобы кучка обнаглевшего ворья, не стесняясь, могли наживать миллиарды долларов. Вот в этом мы впереди планеты всей! Раньше, в Советском Союзе расстреливали за хищение в размере 50 тысяч долларов. А советские чинуши представляются теперь просто монахами по сравнению кремлевскими бонзами. Зато все они теперь выстаивают православные службы в храме. А коснись чего – вытащат снова свои партбилеты и сделают вид, что никогда от них не отказывались. Удивительное дело: вчера мы еще были самым атеистическим государством и расстреливали попов, несчастных мучеников от церкви, а сегодня – братва вся, как один, стала богомольная!

Если правительство и власть имущие не поймут, что нужно положить конец нравственному беспределу и беззаконию, то мы потеряем и новые поколения!

«Нужно иметь мировую известность, чтоб не проглотить тухлую котлету!»

Екатерина Асмус: Михаил, как вы считаете, что вообще ждет наши новые поколения?

Михаил Шемякин: Детей нужно спасать. Общество разделилось как никогда. У нас есть супербогатое ворье и очень-очень бедное население. Особенно в глубинке, где народ просто спивается, поглощая любую горючую жидкость без разбору. Например, политуру. Смотреть на них просто жутко! Такое ощущение, что эту нацию кто-то задался целью доистребить, потому что истребляется-то она давно, с семнадцатого года. Недавно я работал над новым балетом в Вильнюсе. Крошечный небогатый город. И когда я спрашиваю там официантов, свежая ли еда, то они даже не понимают, откуда может возникнуть такой вопрос. А в Петербурге я, интересуясь у официанта о том же, зачастую получаю в ответ: «Вот это блюдо мы вам очень не советуем». И говорят они это только потому, что узнали меня, пожалели Шемякина! Нужно иметь мировую известность, чтоб не проглотить тухлую котлету!

«Меня очень заботит судьба моей малой родины – Северного Кавказа!»

Екатерина Асмус: Какую помощь детям оказывает Фонд Шемякина?

Михаил Шемякин: Фонд делает выставки детей-аутистов, детей с психическими отклонениями, изучает их творчество, в этом году устраивали для них настоящее старинное рождество. Но в основном, у нас программы рассчитаны на студентов и молодую профессуру, в том числе моя программа «Воображаемый музей Михаила Шемякина». Кроме того, фонд проводит тематические выставки, например: «Крик в искусстве», «Рука в искусстве». Научные материалы, репродукции, гравюры по нужной тематике привозятся мною из Франции и располагаются на втором этаже, а на первом – работы художников, отбирающиеся на конкурсной основе. Потом выставка перекочевывает в Майкоп, меня очень заботит судьба моей малой родины – Северного Кавказа, где обстановка сейчас очень тревожная. Я стараюсь приглашать к себе во Францию молодых профессоров и художников на стажировку. И в Америке мы делаем ежегодную экспозицию с помощью фонда доктора Либовица. Иногда молодые профессора, особенно приехавшие из российской глубинки, пугают меня абсолютным незнанием многих элементарных вещей, просто какие-то «белые листы бумаги». Они, зачастую, и не слыхали, кто такие Рабле, Верлен, Бодлер. У них нет никакого базового образования! Для того чтобы учить рисовать, человек должен быть всесторонне образованным. В свое время у нас были иные трудности. В библиотеке Академии художеств были определенные книги, которые выдавались только членам компартии, то есть «морально устойчивым» личностям. Они были помечены красным и были запрещены к выдаче обычным студентам, чтобы те не подверглись «тлетворному влиянию запада». Приходилось заводить знакомства с барышнями-библиотекаршами, чтобы иметь возможность пользоваться определенной литературой. Но классическая школа того времени была славна величайшим профессионализмом. Профессора наши были замечательными рисовальщиками, учили правильно держать карандаш, тушевать. И тогда мы действительно были впереди планеты всей. Такой школы нигде на западе не было. А сегодня вымирает старая профессура! А новой не появляется. Да и мало кто хочет идти работать на копеечную зарплату.

«Мне вчера дали свободу —

Что я с ней делать буду?!»

Екатерина Асмус: Может быть, это началось тогда, когда на смену мастерству пришел эпатаж?

Михаил Шемякин: И это тоже. Как, например, отнестись к хулиганской группе «Война», изобразившей член на Литейном мосту. На западе им дали бы небольшой срок за хулиганство. А у нас дают премию за инновации! Глянцевые журналы публикуют изображение этого действа на обложках. Люди ведут дискуссии. Министр культуры подписывает приказ о награждении… И что получается – молодой парень, мальчишка, наблюдает все это и ему захочется прославиться именно таким образом, а никаким другим! И он будет ждать награды за это!

Постсоветскому человеку очень трудно оставаться самим собой. Нувориши, нахапавшие денег, пытаются стать, чуть ли не английскими лордами. Напяливают соответствующие шмотки, но выглядят все равно комично! Наша привычка копировать чужое, вместо того чтобы хранить свое, смешна. Ужимки новой гламурной тусовки, которая пытается подражать западу – гротескны. Серьезных журналов нет. Идет борьба за выставки в гламурных галереях, потому что это модно и, престижно. А у молодых художников сознание искривляется. Получается так: «Почему я должен проводить множество часов, рисуя немытую пятку натурщика, когда ребята из тусовки уже выставляют свои „шедевры“ в галерее, открытой подругой Абрамовича?».

Или вот такой пример: Олег Кулик разделся, бегал голышом, гадил на углы (прим. 2) и вот – он уже гуру от искусства! Его приглашают в Мариинский театр! Несмотря, на то, что он два раза с треском провалился в Париже, в театре Шатле. Правда он уже не писает на углы, а надел скуфью на свою лысеющую голову и говорит только о духовном, но для людей, которые знают его путь – велико искушение повторить такой же путь к популярности. Как пелось у Высоцкого: «Мне вчера дали свободу, что я с ней делать буду?»

Постсоветский человек – он на самом деле очень несчастен, потому что на него обрушилось колоссальное количество зачастую ненужной информации. А что такое настоящая свобода и демократия они даже не представляют. Здесь все искажено, как в кривом зеркале! Вместо того чтобы понимать, что такое наш народ, наша земля, наша культура, мы почему-то пытаемся все черпать с запада, причем выбираем самое плохое. Наверное, потому, что это легче воспринять. Думать не нужно!

«Не нужно пытаться обгонять Америку и Европу, демонстрируя всем свой голый зад!»

Екатерина Асмус: Глянец действительно душит все виды искусства. Но главное, что есть люди, которые борются! А их немного. Что же делать с тем, что их становится все меньше?

Михаил Шемякин: Мы должны выращивать этих людей. Нужно воссоздать генофонд. Вот, например, идея Сколкова. А почему бы не заняться реконструкцией уже имеющегося известнейшего Академгородка в Новосибирске? Почему нужно создавать новые базы непременно около Москвы? А не там, где уже выращены несколько поколений ученых? На сегодняшний день во имя рекламы лизоблюды готовы бросаться выполнять любые новые идеи. Притом, что они же знают, сколько на этих всех идеях можно напилить. И это вместо того, чтобы реконструировать имеющееся, чтобы люди жили нормально. По статистике, у нас 40 миллионов человек до сих пор, по-прежнему, ходят справлять свои нужды зимой и летом на двор! А мы занимаемся проблемами глобальных масштабов!

Не нужно пытаться обгонять Америку и Европу, демонстрируя всем свой голый зад!

    Осень, 2010 год

Михаил Шемякин за работой. Фото из архива Михаила Шемякина

Семейный архив Юлия Кима

Русский или корейский?

Екатерина Асмус: Юлий Черсанович, какие самые ранние впечатления детства остались у вас в памяти?

Юлий Ким: Как ни странно, одно из самых первых воспоминаний – военное. Родители мои были репрессированы: отец – Ким Чер Сан – погиб, мать – Нина Валентиновна, осталась жива, была заключена в лагере. После того как их арестовали в 37-38-м, нас с сестрой взяли к себе дед с бабкой. Жили они в городе Наро-Фоминске. Мое первое воспоминание – это немецкие самолеты, которые довольно низко пролетели над двором. И я почему-то их запомнил. Второе воспоминание тоже связано с войной. Осень 1941 года, мрачный ночной вокзал, длинный состав, никаких огней, так – отсвет какой-то вечерний… Вдоль эшелона идут две фигуры – комендант поезда и моя тетка, которая приехала за нами. Она нас забрала из Наро-Фоминска последним эшелоном, а на следующий день туда вошли немцы… И я еще помню, что мы – бабушка, нянька наша и мы с сестрой (деда к тому времени уже не было) – пробирались по вагону, переполненному ранеными, которые ругались на нас со всех сторон, потому что в темноте мы пробирались весьма неловко. Это одни из первых воспоминаний детства.

Екатерина Асмус: Ваши предки по линии матери были русскими?

Юлий Ким: Я прямой потомок фамилий Всесвятских и Успенских. Это фамилии духовного сословия. Успенская Елизавета Осиповна, моя бабушка, была врачом. А вот отец деда (тоже врач), то есть мой прадед, Василий Павлович Всесвятский, был главным священником в храме большого села «Уготский Завод» Калужской губернии. Сейчас Уготский Завод – это город Жуков, потому что рядом, в деревне Стрелковка, родился Георгий Константинович Жуков. И прадед мой, Василий Павлович, его крестил. У прадеда было три сына, один из них мой дед Валентин Васильевич, Павел Васильевич, дочь Анна. Николай Васильевич был врачом. Задолго до революции в тех местах свирепствовал тиф, и доктор Николай Васильевич вылечил будущего маршала Жукова от тифа. Мои предки были настоящие земские интеллигенты. Они основали больницу, занимались школами, лечили, учили, помогали, словом, были в гуще народной. И когда пришла советская власть, они продолжали свою просветительскую деятельность. Моя мать Нина Валентиновна Всесвятская была учительницей, мой дядя землемером, все это передавалось по наследству.

Екатерина Асмус: Какие отношения у вас с родственниками отца, корейцами?

Юлий Ким: Языка корейского я не знаю. Не так давно меня вытащили в Сеул. А я и не упирался, охотно туда поехал. Было замечательное человеческое общение, но сказать, чтобы я как-то проникся этой культурой, что она стала для меня родной и близкой, я не могу.

Пьеса для полуразбитого фортепиано

Екатерина Асмус: Юлий Черсанович, это Ваша семья привила Вам любовь и интерес к музыке?

Юлий Ким: После ссылки моей маме, как и другим репрессированным, было разрешено жить за сотым километром от Москвы. И мы поселились в городе Малоярославце Калужской губернии. Маме разрешили преподавать в школе и жить при школе. Мы жили в большой комнате, которая была одновременно складом учебных пособий, в основном географических и исторических карт. Жили мы там вчетвером: мама, бабушка и мы с сестрой. Несмотря на страшную бедность и полуголодное существование, жилось нам там весело. Там постоянно кипела жизнь какая-то: стенгазеты, вечера, монтажи, выступления, концерты, танцы, хоровые кружки… Стояло полуразбитое фортепьяно, на котором я подбирал на слух какие-то мелодии – это и была вся моя музыкальная школа…

Екатерина Асмус: Стихи тогда же стали сочинять?

Юлий Ким: Глядя на свою матушку, которая занималась стихотворным творчеством напропалую, я тоже начал рифмовать довольно рано. Она все время сочиняла что-нибудь для школьных мероприятий – всякие веселые или сатирические стишки. А песни я стал писать уже в институте. Там Визбор был перед носом – трудно было этим не заняться. Но всерьез песнями я начал заниматься только на Камчатке.

Екатерина Асмус: А песни для кино как родились?

Юлий Ким: Первый опыт в этом плане у меня состоялся в 1963 г. – фильм Теодора Вульфовича по сценарию Эдварда Радзинского «Улица Ньютона, дом 1». Режиссер взял несколько готовых вещей, написанных мною на Камчатке, и свою самую первую песню на заказ «Фантастика-романтика» я сочинил именно для этого фильма. Ее потом долго пели.

Кстати, самыми любимыми для меня остаются песни, созданные в содружестве с композитором Геннадием Гладковым – к кинофильмам «Обыкновенное чудо», «12 стульев», «Дульсинея Тобосская», «Формула любви». С удовольствием исполняю их на концертах.

Два дома – две страны и двоюродный дядюшка.

Екатерина Асмус: Вы живете час временить в России, а часть – в Израиле?

Юлий Ким: Да. Так случилось в моей жизни по некоторым, весьма трагическим, обстоятельствам. Я переехал в Израиль на полтора года, это было связано с болезнью, а затем кончиной моей первой жены, а затем и с моей болезнью. Я там непрерывно провел около двух лет. Естественно, это было возможно только при наличии гражданства. Я получил это гражданство, о чем совершенно не жалею. Меня и раньше интересовали и волновали события, связанные с этой страной. В первую очередь потому, что там проживает довольно много моих друзей и приятелей. Но не только поэтому. Для меня это была крайне интересная страна. Я, правда, всерьез не подумывал о том, чтобы туда переехать на постоянное место жительства, но судьба распорядилась так, что это произошло. И теперь у меня два паспорта.

Россия – это родная страна. Она для меня – мать, а Израиль – это двоюродный, но дядюшка. Тоже родной, тоже по-своему любимый, хотя наши отношения не насчитывают и двух десятков лет.

Екатерина Асмус: Говорят, Вы придумали фееричное празднование Нового Года в Израиле?

Юлий Ким: Да! У нас традиция: Новый год встречаем в иерусалимском доме Губермана уже на протяжении многих лет. Он выступает в роли Деда Мороза, а я – Снегурочки.

Игорь где-то достал для меня рыжие косы, которые я смущенно перебираю руками. Натягивает мне спереди два каких-то полушария вместо груди. Сам цепляет бороду и старается басить, что при его фальцете непросто.