Телепорт

Анжела все поняла, но вяло продолжала сопротивляться. Также вяло, как делала все, что ее окружает:

– Я не серая. Я – голубоглазая блондинка. Кстати, мечта любого мужчины.

– Ясно, – он развернулся и пошел в прихожую, чтобы уйти. Уйти навсегда.

– Ты вернешься?

– Нет.

– Ясно.

Так кончился его первый брак. Больше с Анжелой Кирилл не встречался, сына не видел, а в семье Майер его имя стало под запретом. Мужчина, который бросил жену с годовалым сыном, не мужчина. Это с пеленок знал каждый Майер.

Много позже, когда Галла Викторова —яркая, образованная, великолепно играющая на фортепиано брюнетка, любовь всей его жизни – все-таки согласилась стать его законной супругой, Кирилл начал осознавать, что по-настоящему счастлив был только в первом браке. Он не любил Анжелу и не зависел от нее. Будучи эмоциональным и вспыльчивым от природы, он боялся любых сильных чувств.

Первые месяцы жизни с Галлой показались ему адом. Жизнь из девушки била ключом. В их доме всегда тусили студенты, она могла до позднего вечера гулять, а потом до утра учиться. Бывали недели, которые Галла проводила за учебниками и чертежами, тогда дома был покой и порядок, и он чувствовал себя счастливым. Но в те долгие ночи, когда Кирилл ждал пьяную Галлу у подъезда, он подумывал вернуться к бывшей жене. Ему начинало казалось, что именно та жизнь и была правильной. Он с нежностью вспоминал блекло-голубые глаза и вялые прикосновения, в которых никогда не было жизни.

С тех пор прошло чуть больше десяти лет. Теперь на Кирилла смотрела шикарная женщина, черноволосая, черноглазая, стройная… Но этот колючий, уставший взгляд и резкие нервозные движения. «Прошло всего лишь двенадцать лет… Я…», – он не смог даже про себя договорить фразу и резким движением зачесал челку на лоб.

– Все будет хорошо, я обещаю, – голос не дрогнул, он мысленно поблагодарил себя за это. Еще не хватало, чтобы Галла все поняла. – Пуск?

Он внимательно посмотрел в глаза жене. Этот взгляд, полный ужаса и страдания, которые разве что может испытать животное перед смертью, преследовал Кирилл всю оставшуюся жизнь.

Замдиректора быстро вдавил кнопку. Раздался оглушительный треск. Тут же погас свет.

6. Кома | 13 мая 2031 год | остров Русский

В лаборатории стояла кромешная тьма и тишина. Ее, казалось, можно было зачерпнуть ладонями. Кирилла овладел ужас.

– Галла, —позвал мужчина. Ответа не последовало.

Галла до дрожи в коленках боялась темноты, в сумочке всегда носила фонарик и даже, когда на ночь оставалась одна, включала ночник. Если бы она сейчас была в состоянии отозваться – уже верещала бы, как недорезанный поросенок: включи свет, свет включи. Но Галла молчала и на зов мужа не откликалась.

Единственное, что хотелось теперь Кириллу, никогда не включать свет, чтобы то, что произошло навеки осталось тайной. Он не грешил на местных энергетиков, он не проклинал внеплановую грозу, не обвинял себя в случившемся, он просто понимал: эту ошибку придется исправлять любой ценой. Да, он точно знал: это его ошибка. Если неудача сегодняшнего эксперимента вскроется, то не видать ему ни секретных разработок, ни заграницы, а его самого просто отдадут под суд, а затем посадят… посадят пожизненно…

Позднее Кирилл так и не смог вспомнить, что что произошло раньше – включился свет, он услышал голос Машеньки Кротовой: «Кирилл Анатольевич, вы только не пугайтесь» или почувствовал маленькую ладошку на плече.

Перед ним стояла маленькая хрупкая девушка, лицо измазано помадой, тушь потекла, волосы взъерошены, пальто все в грязи, а за ней, как и планировалось, но только в неестественной позе сидела Галла. Голова повисла на груди, одна рука свисала плетью, другая лежала на столе, ноги, немного согнутые в коленях, неуверенно опирались на пол. Глаза закрыты. Галла по-прежнему была одета в черный облегающий свитер и узкие брюки. Казалось, что женщина просто спит.

Лицо Кирилла Анатольевича исказилось ужасом. Он отодвинул Машеньку. Просто взял студентку за плечи и переставил на другое место. Никаких усилий ему для этого не потребовалось. Безмерный был в два раза больше Маши Кротовой. Двумя огромными стремительными шагами пересек то расстояние, которое отделяло его от любимой женщиной.

– Галя! Галя!!! – он продолжа выкрикивать ее имя, тряс за плечи, голос срывался на крик. Ответом ему было безвольное мотание головой. Рука сползла со стола, повисла. Нижняя губа немного отвисла, на подбородок медленно стекала слюна.

– Прекрати! – прикрикнула девушка, спохватившись, добавила: – те…

Кирилл повиновался. Он отпустил жену и отпрянул на шаг. Машенька подошла к Галине Дмитриевне, пощупала пульс, как ни странно, но он оказался практически в норме, едва ли учащенный. Машенька подошла ближе, поднесла ухо к губам – дышала Галина шумно, с похрипыванием, долгими перерывами. Окинув быстрым взглядом стол, схватила острозаточенный карандаш и молниеносным движением ткнула в безвольную руку – та вяло дернулась.

– Фонарик дайте и выключите свет.

В темноте Машенька приоткрыла Галле один глаз, другой – зрачки на свет не реагировали.

– «Скорую» вызывай… те, Кирилл Анатольевич…

Девушка положила фонарик на стол и повернулась к замдиректора.

– «Скорую»? – переспросил мужчина. Он стоял, бледный как полотно, переводил взгляд с жены на Машеньку – за всю свою недолгую жизнь девочка никогда раньше не видела в чьих-либо глазах столько ужаса. Впрочем, она вообще не видела ужаса. Она была тихим, домашним ребенком, который посвящал все свободное время учебе, а в старших классах работе.

– Да, Кирилл Анатольевич, бригаду скорой медицинской помощи, – она пожалела, что не ушла домой.

– Но я не могу! – возмутился он. – Меня посадят!

– Посадят, – только и кивнула Мария, уверенная, что именно так и будет. И, возможно, посадят не только его одного.

Они помолчали.

– Кирилл Анатольевич, я все понимаю, но это кома… Точнее сказать, я думаю, что Галина Дмитриевна впала в кому. Вероятно, это кома второй степени. Во всяком случае, очень на то похоже. Люди без медицинского вмешательства из комы не выходят… – последовала продолжительная пауза, Машенька надеялась услышать от босса хоть что-то вразумительное. Однако Кирилл Анатольевич молчал. – Они со временем умирают, – закончила мысль Машенька.

– Нет! Она не может умереть! – упрямо покачал головой мужчина.

Он еще раз подошел к жене и встряхнул ее за плечи, но ничего не случилось. Он тряс ее долго, Машенька стояла поодаль и наблюдала за немой сценой насилия. Никак иначе назвать действия Кирилла Анатольевича она не могла. Девушка не знала, что делать, как реагировать на случившееся. Конечно, она много думала о душе человека, о невозможности ее телепортации, об отсутствии в душе атомов, на которые ее можно было бы разложить. Но при этом Машенька Кротова никогда не размышляла о том, что случится, если вдруг попробовать перенести человека из точки «а» в точку «бэ». Все ее изыскания были исключительно теоретические. Она даже представить не могла, что это однажды произойдет. И теперь, когда все случилось, что следует предпринять для спасения бессмертной души академика Викторовой, выпускница федерального вуза не знала.

Что дальше? Если вызывать «скорую», то Кирилла Анатольевича посадят, тут к гадалке не ходи. Да и ей мало не покажется: знала, но не предупредила. «Понятно, Безмерному лабораторию и за колючей проволокой сделают и охранника приставят, чтоб не самовольничал, – размышляла девушка, – а вот я останусь без научной практики… Не исключено, что навсегда…»

Пока Машенька думала, Кирилл потихоньку приходил в себя. Он перестал трясти супругу, аккуратно подняв ее на руки, перенес на небольшой кожаный диванчик, который многие годы служил местом отдыха в лаборатории. Здесь же периодически собирались «подземные жители» и курили кальян, хотя по технике безопасности это было строжайше запрещено. Теперь же здесь без сознания лежала Галина Дмитриевна Викторова, а рядом на полу сидел Кирилл Анатольевич Безмерный. Сидел молча. Сидел, осознавая собственное бессилие.

Машенька стояла в стороне и наблюдала за замдиректора и начальницей. Ее переполняла нежность. Все пять лет, которые она знала Кирилла Анатольевича – это был сильный красивый мужчина, с его лица никогда не сходила насмешка. Он даже жене признавался в любви с долей иронии. Теперь перед ней предстал живой человек с настоящими эмоциями, а не нарисованной застывшей маской. Хотелось подойти, обнять его и сказать: мы справимся. Мы вытащим ее с того света.

Маша сделала уже шаг, чтобы так и поступить, но остановилась. А не лучше ли все оставить, как есть? Галину Дмитриевну вытащить фактически невозможно. И не потому что они не смогут, а потому что не понятно откуда. Георгий Михайлович несколько раз пробовал просчитать варианты, куда может угодить душа в случае, если тело разложить на атомы, но все было безрезультатно. И теперь этот вопрос казался таким неподъемным, что даже думать о нем не хотелось.

С другой стороны, кто сказал, что запуск машины был идеей Кирилла Анатольевича?.. А если так, то никого не посадят, главное – вовремя доложить… Ну а дальше… «А дальше видно будет», – одернула себя размечтавшаяся Машенька. Она еще раз взглянула на Кирилла Анатольевича. Жалость сковала сердце.

Кто-то в этой непростой ситуации должен быть сильным и адекватным и, видимо, такой придется быть ей. Машенька набрала полную грудь воздуха, выдохнула и усилием воли взяла себя в руки.

– Кирилл Анатольевич, ну, будет, – потрепала девушка шефа по плечу. – Слезами горю не поможешь. Хватит заниматься самобичеванием. Нужно вызывать «скорую».

Замдиректора ничего не ответил, даже не шелохнулся. Машенька сильнее потрепала его по плечу.

– Кирилл Анатольевич! Вставайте! Нельзя так сидеть и ничего не делать! – подумав, добавила. – Это не эффективно!.. Вы так не поможете Галине Дмитриевне.

Ответом ей была тишина.

– Я понимаю: вам тяжело… – Машенька села с ним рядом на пол, обняла за плечи, точнее приобняла, насколько хватило кукольных ручек. – Будет вам, Кирилл Анатольевич. Конечно, тяжело, но вы-то в этом не виноваты…

Он механически повернул голову, посмотрел на нее налитыми кровью глазами. В них плясали самые настоящие черти. Машенька испугалась и отпрянула.

– Не виноват? Не виноват, говоришь! Да! Я не виноват! – лицо его исказила гримаса боли и ужаса. – Да, я не виноват! Виновата ты!

Лицо девушки вытянулось от изумления.