Я однажды приду… Часть II

– Конечно, оставайся, я поговорю с Глебом, он согласится. Концерт, ты должна послушать концерт, и может быть, даже я чего-нибудь рискну спеть. Кстати, а ты поёшь?

– Я не знаю, я никогда не пробовала.

– Надо с Андреем поговорить…

– Нет, зачем с ним, не надо…

– Лея, из нашей компании только у него есть настоящий музыкальный слух, только он может правильно напеть мелодию, меня слушать тебе нельзя.

– Можно, девочка моя, можно, Катя хорошо поёт, я слышал.

Я только махнула рукой – Самуилу всё хорошо, когда в доме мир, даже то, что моим пением называется.

Так мы и сидели в комнате- сейфе, вели беседы ни о чём, а мой мозг буравила одна мысль -, как там за стенами, что произошло. Я понимала, что Глеб сейчас силён как никогда и легко должен справиться с Аароном, но ушёл же он как-то от Олега. Или воспользовался правом непредупрежденной услуги? Меня аж холодом обдало от этой мысли: только так мог Аарон уйти, никак иначе я не могу объяснить его освобождение. На Глеба совсем непохоже, чтобы он мог устроить Аарону заточение, из которого тот смог уйти. И что теперь? Глеб убьёт Олега? И ещё больше похолодела, Лея настороженно на меня оглянулась, но я погладила её по плечу и снова задумалась. Нет, он знает о данном слове, значит, готов к возможной ситуации, и всё-таки оставил Олега присматривать за Аароном. Олег самый сильный после Глеба, только он сможет догнать его или просто удержать на какое-то время, пока Глеб не появится. Значит так, жена командора, ты не начальник штаба, ты только жена, сиди в сейфе и жди мужа, песню репетируй. А что, хорошая идея, только надо выбрать что-нибудь совсем простое по мелодии, здесь меня точно никто не услышит, кроме Самуила.

– Лея, сейчас песню будем петь.

Она вся напряглась.

– Я не сумею, я не знаю.. как.

– Слушай, я один раз спою тихонько, а ты запоминай слова, потом будем вместе петь.

И я негромко запела, обнимая Лею и поглаживая её по голове.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

Головой склоняясь до самого тына.

А через дорогу, за рекой широкой,

Так же одиноко дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине, к дубу перебраться.

Я б тогда не стала гнуться и качаться.

Тонкими ветвями я б к нему прижалась

И с его листами день и ночь шепталась.

Но нельзя рябине к дубу перебраться,

Знать, ей, сиротине, век одной качаться.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

Головой склоняясь до самого тына.

Лея сидела, замерев, мне кажется, она даже не дышала, так её поразила песня. Самуил тоже загрустил, сидел, уперев щёку, и задумчиво смотрел в одну точку. Как только я закончила петь, послышался лязг дверей и вошёл улыбающийся Андрей:

– Заточение закончилось, можно идти обедать или ужинать.

– Андрюша, нам надо с Леей пять минут, мы сейчас, ты дверь не закрывай, мы песню репетировать будем.

Лея категорически замотала головой, что петь не будет, но я подмигнула Андрею и сказала:

– Лея, ты не переживай, Андрей с Самуилом уйдут, а мы с тобой тихонечко, вдвоём, ты же хотела научиться петь, мы совсем тихо. Андрей уходи подальше и не слушай нас.

И опять подмигнула ему, он улыбнулся, понял меня, и сказал громко:

– Мы с Самуилом в сад уйдём, вас там не слышно.

И вышел, даже полязгал незакрытой дверью. Лея, убедившись, что Андрей вышел, смущённо посмотрела на меня.

– Я совсем не умею.

– Ты сначала просто повторяй слова и мелодию слушай, она совсем незамысловатая, и начинай звуки повторять, само и получится.

Но неожиданно для меня Лея запела сразу со второй строчки чистым, высоким голосом и я замолчала. Она запомнила все слова и со слухом у неё все в порядке, только учитель ей нужен другой. Песня лилась плавной рекой по всему дворцу, и Андрей должен был её услышать. Но услышал её не только Андрей: у входа в сейф стояли Глеб с Виктором. Я заметила их первой, грозно свела брови и покачала головой, Лея пела с закрытыми глазами, и я не хотела, чтобы они ей помешали. Лея закончила петь и вздохнула, так и не открыв глаза.

– Лея, тебе надо обязательно петь, у тебя удивительный голос, только не я тебя должна учить. Андрей найдёт для твоего голоса песни, у нас концерт скоро должен быть по заявкам, мы им такое приготовим с тобой, аншлаг будет!

Лея открыла глаза, хотела что-то у меня спросить и сразу увидела слушателей. Она вздрогнула всем телом и побледнела до синевы, я не ожидала от неё такой реакции на Глеба и попыталась прижать к себе, но она убрала мои руки медленным движением и встала, опустив глаза. Глеб смотрел на неё очень внимательно, но совершенно без угрозы, и чего она так испугалась? Я беспомощно посмотрела на Глеба, но он только улыбнулся.

– Хорошо, Лея, мне понравилось.

Она опять вздрогнула и подняла на него глаза, не веря словам, но он продолжал улыбаться. У меня появилась надежда, что он оставит её в доме, и я облегчённо вздохнула. Виктор, который стоял бледный до прожилок на лице, тоже, казалось, первый раз вздохнул.

– Катя, ты меня поражаешь и поражаешь, второй раз песня вернувшимся с войны мужчинам, нервы могут не выдержать.

Я увидела его серьезные глаза и поняла, что он не шутит – эта песня так же на него подействовала, как и прошлое моё действо, сильно подействовала.

– Ну, всё, пока концерт окончен, мы тут в ожидании вас весь день провели, есть пора. Как я рада вас видеть, вы не представляете.

Глеб подошёл ко мне и взял на руки.

– Обедать, так обедать.

Он шёл медленным шагом по дворцу и прижимал меня к себе, но на меня не смотрел. Мне хотелось спросить, что с Аароном, но его молчание останавливало, и я только положила голову на его плечо – сам расскажет.

Но и в столовой они с Виктором сели на диван и что-то долго обсуждали, пока мы с Самуилом ели. Самуил только пожал плечами на мой немой вопрос, он тоже ничего не понимал, но вопросы задавать генералу не решался. Я уже начала выбирать тарелку для разбития, когда Глеб ко мне обратился:

– Катя, а почему ты ничего не спрашиваешь?

– Тарелку выбираю.

– Глеб, а что, она уже тарелками кидается, я так много интересного пропустил за время своего отсутствия? Катя, тарелки, между прочим, из сервиза Марии Медичи, давай я из запасов Аарона тебе привезу. Там посуда значительно дешевле. Он и не заметит, когда вернётся, а сидеть ему ещё долго, всё равно забудет.