Под флагом цвета крови и свободы

– А вот вода, кстати, и правда не помешает, девчонка дело говорит, – подтвердил также исполнявший обязанности судового врача боцман, но капитан Антонио нетерпеливо перебил его:

– Нет времени! Понесем ко мне в дом, это ближе всего. Эрнеста, беги вперед, предупреди маму, чтобы послала за доктором и освободила какую-нибудь комнату. А вы – расходитесь, нашли, на что поглазеть! – прикрикнул он на толпу зевак, облепившую их со всех сторон и с каждой минутой становившуюся все гуще. – Э-эх, поднимай! Донесем, донесем, парень, рано тебе умирать еще… Эх ты, бедняга…

Глава XIV. Нежеланные воспоминания

Дома было невыносимо тихо и спокойно. Эрнеста, как и велел ей отец, пулей влетела внутрь, пересекла крохотный внутренний дворик с тихо шелестевшим фонтаном, наугад метнулась в столовую, где служанки как раз накрывали к обеду, и упала в объятия матери, захлебываясь смехом и слезами.

Слава Богу, объяснять ей почти ничего не пришлось: сеньора Фрэнсис уже знала о случившемся и сразу отправилась выполнять распоряжения мужа. К тому моменту, когда отец и его люди внесли в дом едва живого Джека, эта маленькая, необыкновенно энергичная женщина успела подготовить одну из гостевых комнат на первом этаже, а на пороге едва различимой тенью маячил доктор, очевидно, боявшийся пудовых кулаков посланного за ним повара Джима даже больше, чем мести капитана Рэдфорда. Готовы были и чистая постель, и бинты, и все лекарства, имевшиеся в их доме; даже Эрнеста, отправленная следить за тем, чтобы как следует прокипятили и затем остудили воду для промывки ран, немного пришла в чувство. В комнату, где положили Джека, ее не пустили, но мама уверяла, что отец и доктор сделают все, что в их силах, а ей самой велела отдыхать и молиться за его здоровье.

После долгих уговоров няня все же увела ее наверх, переодела, накормила, а затем усадила рядом с собой перед образом Девы Марии и принялась горячо и усердно читать вслух молитвы – Эрнеста честно пыталась повторять за ней, но почти сразу же уснула, привалившись плечом к ее теплому мягкому боку. Однако уже через полчаса она очнулась с криком, свалилась со скамейки и, не слушая няню, обеими руками вцепилась в подножие статуэтки.

– Пожалуйста, пожалуйста, пусть он не умрет! Я… Я буду молиться утром и вечером каждый день, и никогда не буду забывать! Пусть… пусть лучше я всегда буду плохо учиться… Нет, я буду учиться, я все-все выучу сама и больше никогда не буду читать по ночам, а еще не буду… то есть, буду хорошо себя вести и всегда слушать папу и маму, только пусть он не умрет!.. – Последние слова она договаривала, уже сбегая вниз по лестнице.

Мама встретила ее на пороге, торопливо обняла и увела обратно в коридор. Прижимаясь щекой к ее пышной юбке, Эрнеста видела лишь, как толкуют между собой приглашенный доктор, отец с очень серьезным лицом и старый Рэндалл – когда-то он был корабельным врачом и считался одним из лучших, но, как-то раз потеряв ногу в пьяной драке, жил на улице и питался подаянием, пока капитан Антонио едва ли не силой привел его в свой дом и велел оставаться. Рэндалл частенько пропадал на улице неделями, если была хорошая погода, но в дожди, или когда случалось что-то дурное, сразу возвращался. Эрнесту он любил, всегда угощал сладкой лакрицей, резал ей красивые модели кораблей из дерева, легко умещавшиеся в ее маленьких ладошках, а она звала его не иначе, как «дедушкой» – и, увидев его морщинистое, чуть заметно улыбающееся лицо, сразу обрадованно спросила:

– С Джеком все будет хорошо?

– Будет, будет, внученька. Раз ты пришла, значит, точно будет, – ободряюще кивнул ей Рэндалл. – Ему бы только первые два дня пережить – коли в них Богу душу не отдаст, там уж его никакая сила убить не сможет…

– Рэндалл, Рэндалл, что ты говоришь? – хрипло, устало оборвал его отец. – У парня жар, вся спина до мяса разорвана, мы еле опиумом его отходили, а ночью… Эрнеста, ты-то что здесь делаешь? Иди, миссис Браун уложит тебя спать… Доктор, так что, вы полагаете?..

– Я уже сказал вам, – низко пригибая голову, с почти искренним сожалением пробормотал тот. – Если уже сейчас его едва берет такая доза… увеличивать ее нет смысла. Боюсь, это уже то, что мы зовем dolorem inferens inpulsa

… Disperatio

, да.

– Антонио, куда ты? – тревожно вскрикнула мать, так как отец внезапно резко поднялся на ноги и, тяжело и громко ступая, направился вон из комнаты.

– К Джону. Приволоку сюда, пусть видит!.. – в бешенстве рявкнул он, едва не задев ее плечом. Рэндалл с неожиданным проворством оказался рядом с ними:

– Погоди, капитан. Совсем уморить мальца хочешь, что ли? Думаешь, ему в радость будет видеть здесь Джонни? Да и тому время нужно, чтобы все понять. Ты лучше здесь останься, парню сейчас особенно отец какой-никакой нужен, – примирительно посоветовал он. Капитан Антонио выдохнул и сумрачно воззрился на него:

– Да какой я ему отец? Так, прикрыл от Джона пару раз, пока самому не трудно было…

– Ну вот, видишь? Уже больше для него сделал, чем родной отец! – бодро улыбнулся Рэндалл и посоветовал чуть тише: – Докторишку этого убери, ты и сам не меньше него знаешь, и вот еще что: пусть дочь твоя на эту ночь здесь останется.

– Зачем это? – растерялся отец.

– Как это зачем? Дети – они как ангелы Божьи, добро к себе тянут, а зла и не помнят вовсе. Парню-то этого добра и не хватает… Да и ей, поди, нелегко под дверью маяться.

Уговоры были долгими, но в итоге отец сдался и разрешил Эрнесте заночевать в соседней комнате. Сам он остался с Джеком, отправив жену спать; Рэндалл тоже разместился поближе к больному. Многострадального доктора, даже не потребовавшего платы за свой визит, отпустили восвояси, и в доме воцарилась тревожная, тягостная тишина.

Эрнеста знала, что по ночам и взрослым, и в особенности детям полагается спать, но, промучившись несколько часов, она босиком, на цыпочках прокралась в соседнюю комнату и встала в дверях. Единственная свеча светила отвратительно ярко, на подсвечнике неопрятной массой громоздились желтые подтеки воска; воздух был наполнен густой смесью разных трав и отваров. С постели, стоявшей в углу, слышалось хриплое, неровное дыхание, перемежавшееся короткими стонами – Эрнесте, знавшей о том, насколько Джек обычно нечувствителен к боли, при этих звуках стоило большого усилия над собой не заплакать. Отец, в домашней рубахе, с обнаженной грудью, как раз менявший завернутый в полотенце лед на лбу юноши, и растиравший что-то в ступке Рэндалл одновременно обернулись к ней.

– Папа, – стараясь говорить твердо, позвала Эрнеста. – Папочка, как он?

Мгновение капитан Антонио колебался, затем устало покачал головой:

– Лучше иди спать, дочка. Не знаю, сколько еще продержится… Не нужно тебе это видеть.

– Не слушай его, внученька, – улыбнулся Рэндалл. – Вот увидишь, обойдется. Веришь мне?

Эрнеста робко взглянула на него, затем подошла к кровати и шепотом попросила:

– Можно мне остаться?

– Еще чего… – начал было отец, но она с жаром перебила его:

– Папочка, дедушка! Джек ведь мой друг… Мне надо быть тут, пока ему плохо. Папа, пожалуйста, – прибавила девочка умоляюще, и капитан Антонио сдался:

– Пожалуй, хуже уже все равно не будет. Оставайся.

Джек был неимоверно горячий и весь мокрый, хотя его и укрыли лишь тонкой льняной простыней. Подушка под его головой вся промокла не то от растаявшего льда, не то от пота. На спину, хоть та и была намазана мазями столь густо, что страшные рубцы оказалось невозможным разглядеть, Эрнеста смотреть побоялась. Немного повозившись, она заползла под простыню, прижалась щекой к плечу Джека, вложила в его руку свою крохотную ладошку и спустя минуту уже спала по-детски крепким сном.

Утро встретило ее спросонья еще неразборчивым, но необычайно взволнованным голосом отца, послышался радостный вскрик матери. Повернув разметавшуюся кудрявую голову, Эрнеста увидела Джека. Тот все еще неподвижно лежал на кровати, но глаза его были открыты и смотрели вполне осмысленно:

– Привет. Ты чего тут делаешь?

– Ничего, я так… – она даже не сразу поняла, что плачет, все еще крепко держась за его руку.

Джек поправлялся, хотя и медленно и мучительно. Отец с Рэндаллом вливали в него множество самых разнообразных настоев, из-за чего он почти все время спал – и это было даже к лучшему, потому что во сне он не так страдал от боли в изуродованной спине. Эрнеста, которую после случившегося чуда – иначе в их доме и не говорили – теперь беспрепятственно пускали к нему, захватив два выданных ей отцом географических атласа, бумагу для копирования и большую карту звездного неба, почти поселилась в комнате, где лежал ее друг. Когда он не спал, девочка показывала ему получившиеся работы, рассказывала известные ей истории о великих пиратах прошлого или даже уговаривала отца поговорить с Джеком об особенно интересовавшем его Джеймсе Флинте. О капитане Рэдфорде и о случившемся не было произнесено ни слова – лишь один раз угощавшая детей своей изумительной выпечкой мама, увидев, с каким удивлением юноша посмотрел на пышный кекс с изюмом, еле слышно пробормотала: «Что за изверг…». Эрнеста испуганно дернулась при этих словах, но Джек ничего не сказал – он вообще очень мало говорил с того момента, как очнулся, и это было по-настоящему страшно. Но не страшнее того, что случилось на четвертый день.

Они как раз завтракали – Джек, полулежа в кровати, Эрнеста с матерью – за придвинутым к окну столиком, а уже насытившийся отец рассказывал что-то смешное, когда с улицы послышались крики:

– Антонио, я знаю, что ты слышишь!.. Он мой сын! Я имею право знать, что с ним! Вели своим холуям пропустить меня, не то я буду кричать отсюда!.. Отвори, Антонио!..

– Я его убью сейчас! – выкрикнул отец, вскакивая на ноги, но Эрнеста уже едва слышала его – она не могла отвести взгляда от совершенно белого, полного какого-то животного, обреченного ужаса лица Джека. Мама, тоже заметив это, бросилась к нему:

– Ну, ну, тише, милый! Антонио все уладит, вот увидишь. Твой отец даже не зайдет сюда.

– Пожалуйста… Пожалуйста, я не хочу его видеть!.. – стиснув ее руку до боли, впервые за все время взмолился Джек. Вжавшись грудью и лицом в подушку, он как-то странно и отчаянно мотал головой, словно пытаясь заглушить доносящиеся с улицы крики:

– Уберите руки, я сказал! Это мое право! Антонио! Антонио, отвори!..

– Тебе больно, да? – вдруг быстро, не задумываясь, спросила Эрнеста именно то, что думала. Мать возмущенно шикнула на нее, но Джек на мгновение поднял лицо – бледное, измученное, с искусанными в кровь губами и глазами, полными мольбы:

– Да. Да, мне очень больно…

– Он сейчас уйдет. Уйдет, вот увидишь. Я сама ему скажу! – вдохновенно пообещала Эрнеста, глядя ему в глаза, и, прежде чем мама успела задержать ее, выбежала из комнаты.

Они все стояли возле дома: ее отец, повар Джим, садовник Грегори, непонятно зачем тоже вмешавшийся Рэндалл, еще два или три человека из мужской прислуги. Капитан Рэдфорд был тоже не один, но двое сопровождавших его матросов благоразумно остались у ворот. Впрочем, его это явно не слишком беспокоило – лицо его, искаженное злобой и яростью, было страшно:

– Не смей меня задерживать!

– Папочка, что случилось? – тихо спросила Эрнеста, подходя ближе. Отец приобнял ее правой рукой и подтянул к себе:

– Ничего особенного, дочка. Мистер Рэдфорд уже собрался уходить. Ступай в дом и скажи маме, чтобы она не волновалась…