Под флагом цвета крови и свободы

– Ясно.

– Мэм, я… – начисто растерявшись, начал было Генри, но осекся, не зная, что сказать. Девушка медленно подняла голову.

– Есть хочется. Дай, – кивнула она на стоявший на столе поднос с зелеными яблоками. На негнущихся ногах Генри подошел к ней и протянул просимое. Эрнеста взяла один плод, провела ногтем тонкую черту по гладкой глянцевой кожуре: – Дай нож. Надо очистить.

Но Генри не сдвинулся с места. Ее жутковатое спокойствие заворожило его, но не лишило способности мыслить. Много лет назад, еще в далеком детстве, когда мать посылала его в лес за грибами, однажды он встретил там потревоженную гадюку: приподняв над землей свою плоскую голову и глядя в пространство бесстрастными стеклянными глазами, она казалась совершенно равнодушной ко всему вокруг. Но стоило Генри слегка зашуршать травой, как все это длинное чешуйчатое тело оборотилось к нему, а в прежде пустых глазах загорелась отчетливая холодная злоба. Змея уже была готова атаковать, когда он наконец отмер, развернулся и опрометью бросился прочь. И теперь, спустя много лет глядя в каменное лицо этой девушки, Генри вновь ощутил тот же липкий ужас.

– Ну же. Дай сюда, – повторила она, и юноша выдавил из себя кривую усмешку:

– Может быть… будет лучше, если я сам почищу? Позвольте… – он наклонился, протянул руку к зажатому в ее ладони яблоку и едва успел отдернуть, заметив недобрый огонек в непроглядно-черных глазах. Длинные острые ногти Эрнесты сильнее впились в кожуру плода и из-под них уже пробежали первые тоненькие дорожки прозрачного сока.

– Не глупи. Подай мне нож, – совершенно иным тоном потребовала она.

– Не дам, – сжавшись под ее взглядом, тем не менее твердо ответил Генри. В глазах девушки на секунду мелькнуло какое-то странное выражение, но затем она лишь усмехнулась, хищно оскалив ровные белые зубы:

– Ну, не дашь, так я сама возьму… – Одним неуловимым движением она вскочила с кровати, и ничто, кроме болезненной худобы и тяжелого дыхания, не выдавало в ней недавно перенесенных лишений: перед Генри был даже не человек, а сильное, дикое животное, изготовившееся к атаке. Инстинктивно он отодвинулся к стене, но все же успел схватить лежавший на столе нож и спрятать его за спину.

– Мэм, вам нельзя сейчас вставать. Пожалуйста, лягте на место, – изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал мягко и убедительно, попросил он. Девушка усмехнулась, не сводя с него глаз – и затем резко, внезапно, безо всякого перехода оказалась прямо перед ним. Тяжело вздымавшаяся худая грудь вжалась в плечо Генри, а ледяные пальцы сомкнулись поверх его собственных на ручке ножа, больно царапая ногтями.

– Дай… Дай мне! – глухим, страшным голосом повторяла она, безуспешно пытаясь отнять у него оружие – ее сил все еще не хватало на сколько-нибудь серьезное нападение, хотя эта слепая, безумная ярость и обескуражила Генри настолько, что он даже не догадался швырнуть нож в открытое окно справа от себя. – Дай, будь ты проклят, дай!..

– Не надо, не давай! – неожиданно раздался знакомый властный голос. Капитан Рэдфорд стоял в дверях, и при одном взгляде на него Генри почувствовал несказанное облегчение:

– Слава Богу! Джек, я…

– Все хорошо, – окинув юношу быстрым взглядом, едва заметно успокаивающе улыбнулся Рэдфорд. Подойдя к ним, он решительно забрал из его руки нож, заткнул за пояс и обнял за плечи девушку: – Эрнеста, немедленно ложись! Ты едва стоишь на ногах.

– Это ведь неправда, Джек? – ее лицо на мгновение вновь озарилось надеждой, глаза заблестели. – Джек, Джек, я все пойму, даю слово! Только скажи мне, где Билл?

– Эрнеста, – с заметным усилием начал Рэдфорд, но она, не слушая его, замахала руками:

– Я не спрашиваю тебя, что с ним! Не надо утешать меня – сама понимаю, что такие раны без последствий не бывают. Скажи только, где он сейчас?

– Эрнеста, – шагнув вперед, Джек поймал ее за обе руки и крепко сжал, вынуждая посмотреть себе в глаза. – Эрнеста, мне очень жаль. Он мертв.

Генри изо всех сил стиснул зубы, приготовившись к тому, что ему сейчас снова придется говорить бессмысленные слова утешения рыдающей или бьющейся в истерике женщине. Но Морено, как и прежде, молчала; только ее огромные черные глаза, казалось, став еще больше, жадно впились в лицо старого друга. Затем тело ее начала бить крупная дрожь – медленно, словно в бреду, она повернулась, как-то боком пошла к кровати, но, не дойдя двух шагов, споткнулась и рухнула бы на пол, не подхвати ее Джек под локти.

– Воды дай, – не оборачиваясь, велел он Генри и тот, отмерев, метнулся к столу за стаканом. Но Эрнеста пить не стала: трясущейся рукой отстранила его и проговорила, глядя не на Джека, а куда-то в стену перед собой:

– Где?..

Рэдфорд покосился на Генри, предупреждающе нахмурившись, и тихо ответил:

– Там же. На том острове, где мы нашли вас обоих.

– Ты врешь! Это ложь! – с силой оттолкнув его руки, выкрикнула она. – Все, все ложь! Ты просто не захотел возвращаться за ним! Я обещала, я же обещала ему, что вернусь вместе с помощью, он ждал… – захлебываясь рыданиями, повторяла она, по-прежнему вздрагивая при малейшей попытке Джека обнять ее. – Это ты, ты во всем виноват! Ты обещал, что спасешь его, ты обманул меня…

– Это неправда! – вдруг звонко перебил ее до того молчавший Генри. Рэдфорд, побледнев даже сквозь весь свой загар, взмолился:

– Молчи!

– Не замолчу! Она не имеет права говорить о тебе так и заслуживает знать правду, – необыкновенно решительно ответил юноша. Эрнеста, на мгновение забыв о своем горе, вскочила на ноги с новыми силами:

– Какую еще правду? Что вы не договариваете?.. – Обернувшись к Генри, она страстным, задушенным шепотом взмолилась: – Твое лицо кажется мне правдивым. Ты – не Джек, тебе не нужно бояться за меня. Ради Иисуса и Пресвятой Девы Марии, скажи мне, что с Биллом?

Несколько секунд юноша колебался, затем, низко опустив голову, шепнул:

– Джек, я скажу ей. – Рэдфорд ничего не ответил, лишь с присвистом втянув воздух, и Генри снова поднял на девушку свои блестящие темные глаза. – Вы сказали, что пробыли на острове восемь дней, так?

– Какое это имеет значение? – ответила та, побледнев. Генри, закусив губу, пояснил:

– Должно быть… На шестой или седьмой день… Вы этого не помните? Когда мы причалили к острову, ваш друг был уже мертв.

– Нет… – едва слышно сорвалось с ее губ. Джек, лучше знавший ее нрав, почти бессознательно метнулся вперед и успел схватить девушку поперек груди еще до того, как она вцепилась в горло Генри: ее худые темные пальцы успели зацепить лишь ткань его жилета. Беспомощно извиваясь в крепких руках капитана, она продолжала повторять голосом, больше похожим на хриплый, тоскливый волчий вой: – Нет, нет, нет!..

В глазах Рэдфорда плескался ужас напополам с беспомощностью, словно он внезапно увидел перед собой целую армаду вооруженных сотнями пушек испанских галеонов; но Генри, похоже, почти не испугавшись происходящего, осторожно приблизился к ним и положил руки поверх ладоней Джека на плечи девушки.

– Мэм, мы очень, очень хотели ему помочь! – с жаром и мольбой заговорил он, не обращая внимания на ее новые попытки схватить его за горло. – Я знаю, вы тоже этого хотели. Вы не виноваты, что так получилось… – Его мягкий, успокаивающий тон, казалось, действовал на девушку благотворно: конвульсии и рывки понемногу начинали стихать, в глазах появилось подобие осмысленного выражения, хоть и смешанного со жгучей болью. Ободренный этим, Генри продолжал: – Вы не виноваты, но и мы – тоже! Только тот человек, который… который нанес смертельную рану вашему другу – только он повинен в случившемся!

– И мы отомстим ему, Эрнеста. Обязательно отомстим! Если ты скажешь мне, кто он… – начал Рэдфорд, но девушка, не слушая его, бессильно откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Ты не сможешь. Никто теперь не сможет его убить…

– Это еще почему? – нахмурился тот. – Я, конечно, не сам капитан Флинт, но на кое-что тоже способен…

– Не сможешь, – глухо повторила Эрнеста. – У тебя один корабль – у него пять. В твоей команде дай Бог чтобы набралась хотя бы сотня человек, так ведь? А у него их четыреста семьдесят две души, – она громко, горько расхохоталась, отворачиваясь к стене и подтягивая худые темные руки к слабо подрагивающей груди: похоже, у девушки снова начиналась истерика. – Это почти смешно – ведь я же сама, сама сделала его настолько сильным!..

– Генри, выйди, – тихо и мягко, как и всегда, когда он говорил с ним, но с непривычной юноше непреклонностью приказал Джек. Усевшись рядом с несчастной девушкой, он решительно приобнял ее, забормотал что-то успокаивающее, пальцами расчесывая темные кудри той, явно давно не знавшие ни гребня, ни мыла.

– Ничего… ничего больше… я совсем одна… – донеслись до Генри едва различимые среди смеха и плача слова девушки. Он уже взялся за дверную скобу, когда Джек окликнул его:

– Скажи мистеру Макферсону, что я сам к нему подойду позже. Пусть не тревожится, я уже понял, в чем там дело, и это вполне может подождать.

– Хорошо, – кивнул Генри. Он окончательно перестал понимать, что следует делать, поэтому на сей раз предпочел просто подчиниться приказу капитана.

Прошло целых три дня, прежде чем Эрнеста смогла подняться с кровати и выйти на верхнюю палубу. Это случилось поздним вечером, как раз после окончания вахты – скорее всего, звук рынды и разбудил спавшую девушку – и палуба была заполнена матросами, предпочитавшими доесть свой ужин и выпить припасенную с обеда порцию рома. Бледная и худая, больше похожая на привидение девушка сперва оказалась никем не замечена и сама, как видно, ничуть не интересовалась чужим весельем. Решивший вспомнить молодость старый Эйб вооружился губной гармошкой и начал выводить на ней какой-то незатейливый мотивчик, а остальные принялись – сперва тихо, а затем все громче – подпевать и отбивать ритм, хлопая в ладоши. Никто не обратил внимания на одинокую девушку, медленно, едва волоча ноги, пробравшуюся на квартердек и вставшую у самого фальшборта.

Но случилось непредвиденное: матрос Джейк по прозвищу Трехпалый – два пальца он потерял еще мальчишкой, случайно выстрелив из заряженного слишком большим количеством пороха пистолета – выпив свой заслуженный грог, отправился в корабельный гальюн. И по возвращении оттуда он случайно увидел тонкий женский силуэт совсем рядом с собой.

– А… Эй! – поразившись такой удаче, окликнул он незнакомку – товарищи, конечно, поговаривали о девушке, жившей в капитанской каюте, но сам Джейк, ту вахту честно проспавший в трюме и за это уже получивший изрядную выволочку от Моргана, считал все это враками. Однако теперь приходилось верить обратному – девушка, хотя и слишком худая на его вкус, была вполне реальной, пахнувшей какой-то странной смесью трав и моря, а еще удивительно теплой и мягкой на ощупь. И не слишком сопротивлявшейся ему: когда Джейк положил ей руку на плечо, та лишь повернула в его сторону голову, но не сказала ни слова.

– Я… Я здесь постою, ничего? – почему-то робея – хотя он никогда не отличался особой деликатностью в обращении с женщинами – осторожно предложил Джейк. Девушка чуть заметно кивнула. – Так это вы… Вы та самая девушка, которую выловили из моря? – в ответ последовал еще один кивок, приободривший Джейка. Он облокотился о планшир и широко, нарочито развязно улыбнулся: – Видите, я уже знаю, кто вы. А вы вот не знаете обо мне, ага. Но вы, если хотите, спрашивайте…

Девушка странно усмехнулась. Ее большие черные глаза с каким-то неприятно пристальным выражением остановились на лице Джейка:

– О чем спрашивать-то?

– И то правда, – обрадованно заторопился тот. – Лишние вопросы – лишние проблемы, как говорила моя покойная матушка. Да и народу здесь много, вам, наверное, неуютно, – он осторожно провел рукой ниже по теплой спине и остановился на изгибе высокой талии – настолько восхитительно женской, что вся кровь бросилась Джейку в голову. С трудом сохраняя самообладание, он наклонился здесь и хрипло, торопливо зашептал: