Искуситель, или Весь мир к моим ногам

– Единственное, что я хочу, – это свободного, непредвзятого расследования. Если журналист никем не ангажирован – это большая редкость.

– Я ангажирована исключительно порядочностью и собственной совестью.

– Оля! – завопил Диденко. – Срочно закругляйся! Все – эфир закончен.

Откуда-то сверху раздалась музыка. Она звучала у меня в ушах похоронным маршем. Я сидела как истукан, крепко вцепившись в свои листочки. Я даже не могла заставить себя взглянуть на Захарова. Так я его ненавидела.

– Все! – услышала я голос оператора…

Я встала с прямой спиной и развернулась к выходу. Все расплывалось у меня перед глазами, искажалось, как в кривом зеркале.

Кто-то ухватил меня за локоть и прошептал в ухо:

– Андрей Валентинович хочет с вами поговорить…

– Передайте Андрею Валентиновичу, что мне не о чем с ним говорить.

Локоть мне сжали крепче. Я повернула голову. Меня цепко держал молодой человек в черном костюме, с волосами почти до плеч. Его темные глаза буквально впились в меня.

– Это личная просьба, – произнес он с нажимом.

Искушение послать его к черту было слишком велико, но я вспомнила Диденко, вспомнила о том, что я популярная ведущая и что не могу вести себя так, как хочу, что я связана контрактами, обязательствами и условностями, и поэтому, решительно вздернув подбородок, согласилась.

Молодой человек подвел меня к окну, где уже стоял, высился Захаров, который смотрел на меня, поигрывая желваками и засунув руки в карманы.

Я посмотрела на олигарха: его глаза были расширены от бешенства. Он смотрел таким взглядом, что, казалось, мог бы убить. Я невольно съежилась. Этот испепеляющий взгляд вбирал меня всю: от кончиков туфель Кристиана Лабутена до аккуратно уложенных волос.

– Вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете?

В горле пересохло: голос пропал, и я смогла только кивнуть головой.

– Отлично, – ледяным тоном продолжил он. – Значит, вы знаете, что распространяете фальшивку?

– Нет. Это – настоящий материал…

– Я хочу с вами поговорить… – Вокруг нас образовался полукруг; любопытствующие кидали взгляды, не забывая при этом держаться на приличном расстоянии.

– Я… занята. И не могу. – Я пришла в себя и собиралась дать Захарову отпор. – Но мы можем поговорить либо здесь, либо в нашем кафе на пятом этаже.

– Кафе? – Его рот скривился, как будто я сказала какую-то непристойность. – Сейчас мы едем в ресторан и поговорим там. Я не доверяю вашему кафе.

Он развернулся и широкими шагами пошел к лифту. Я не хотела идти; но ноги понесли меня сами собой за ним. Я шла мимо Леночки Штанько и Натальи Гараниной, которые не сводили с меня изумленных глаз. Я остановилась и попросила Леночку принести мне сумку из рабочей комнаты. Та метнулась в коридор и через минуту уже протягивала мне сумку. Наверное, я здорово была не похожа сама на себя, если мои сотрудники смотрели на меня так. Все было как в тумане: я вышла на улицу, где уже начинало темнеть, и нырнула в нутро белого «Мерседеса». Мы оба сели на заднее сиденье – я забилась в угол, а Захаров, наоборот, расположился вальяжно, вытянув свои длинные ноги, закрыл глаза, как будто уже забыл о моем существовании…

Куда я еду, зачем, мелькало в голове. Надо было быть тверже и отказаться от разговора. Зачем я согласилась на эту поездку…

Небо наливалось свинцовой тяжестью, город накрывали низкие тучи. Будет дождь, равнодушно заметила я. И куда меня понесло… Я даже боялась повернуться в его сторону, боялась снова встретиться с этим испепеляющим взглядом… Впервые за много лет я подумала, что я – слабая женщина, а по ошибке считала себя сильной.

Машина остановилась. Дверцу передо мной распахнули, и я вышла. Мы оказались перед ресторанам «Уолл-стрит» – я вспомнила, что, по слухам, это был любимый ресторан олигарха. Захаров вышел первым и, даже не взглянув на меня, ринулся вперед – в стеклянное великолепие ресторана.

Мы миновали два зала и остановились в третьем – маленьком, рассчитанном на пять столов; огромная люстра свешивалась с полотка; накрахмаленные скатерти в электрическом свете отливали светло-золотистым, а я стояла посередине зала как в столбняке, пока не услышала:

– Да садитесь же, или вам требуется особое приглашение!

Что-то сильно выбивало меня из колеи, и от этого я начинала злиться. Я была популярной ведущей, меня знала вся страна, но этот человек меня буквально гипнотизировал, и я не могла этому сопротивляться и забывала обо всем.

Даже о том, кто я.

На негнущихся ногах я плюхнулась на стул, крепко вцепившись в сумку.

– Сумочку можете положить на стул, или боитесь, что я у вас ее отниму… – Голос звучал с легкой насмешкой, и я, тряхнув головой, положила ее на стул рядом.

– Не боюсь, – сказала я хриплым голосом. – А потом там все равно ничего нет: ни кассеты, ни денег.

Мефистофель захохотал, демонстрируя мне великолепные зубы.

– Значит, все-таки боитесь, – cказал он с неким удовлетворением.

– Если вы собираетесь применить физическую силу – то боюсь… Я же женщина…

Он подался слегка вперед.

– Заказывайте, что хотите.

– Только кофе. Крепкий черный кофе.

Откуда-то материализовался официант, и Захаров сказал ему отрывисто и быстро:

– Один кофе и виски. Все.

Наступило молчание. Официант исчез. Я набралась храбрости.

– Вы хотели о чем-то со мной поговорить?

– Не торопите события. Но вы так мало заказали, не хотите ли поесть и расслабиться после трудового дня?

– Нет. Не хочу.

Принесли кофе и виски.

– Откуда у вас эта кассета? – спросил он сердито.

– Я не могу выдавать свои источники информации.

– Бросьте! – мотнул он головой. – Сколько вы хотите за свое молчание и за то, чтобы больше никогда не упоминать об этой пленке. Говорите! В своей программе вы скажете, что пленка – фальшивая. И все свалите на несуществующего корреспондента, который выдал якобы сенсацию, не проверив как следует источник информации, и попался на этом.

– А Диденко?

– С Диденко и другими я договорюсь. Сколько вы хотите?