Перекрёсток

Ястребиный прищур в исполнении Надеждиных глаз был совершенно незнаком Семёну. Весь её облик сейчас был чужим. Бабуля распрямила спину, сцепила кулачки. Забавная шапчонка алого цвета, придававшая ей сходство с мухомором, сейчас будто горела огнём.

«Тётя Надя водит дружбу с инопланетянами, и в ней проснулись сверхспособности? Как выпадет из-под шерстяного платка щупальце…» – мыслями-шутками развлекал себя Семён, не переставая удивляться – как он пропустил момент, когда в этой крошечной пожилой женщине проснулся воин.

– Давай заходи, – беспокойно толкаясь на коврике у входа в квартиру, скомандовала бабуля. – Тапки надень – пол холодный.

Она оставила гостя в коридоре и шмыгнула на кухню.

Шаркая дежурными шлёпанцами, Семён направился следом за хозяйкой и осторожно заглянул в дверной проём. Малюсенькая кухонька была чисто прибрана. На столе, покрытом цветастой скатертью, стоял старенький ноутбук. Окна – в кружевах лёгких занавесок. Подоконник – в цветах. Два деревянных табурета. У одного из них была поломана ножка, и Семён уже дважды его чинил. Именно на него ему было велено сесть.

Тётя Надя отточенными движениями метала на стол. Тарелка с сосисками в центр, две кружки сбоку. Хлеб в пакете.

– Шеф, мы что, ужинать собрались? Что происходит-то? – ёрзая на сиденье, поинтересовался Семён.

– Это не тебе, – зыркнув на собеседника, бросила старушка, – мне нужно есть, чтобы Бездна не высосала из меня всю энергию. Не трожь сосиски, мне самой может не хватить. Не знала, что придётся погружаться сегодня. Тебе водичка – мысли должны быть чистыми.

Она придвинула блюдо к себе. Опасливо взглянула в темноту коридора, поёжилась, хотя было тепло, и задёрнула дверной проём клетчатой шторкой. На Семёна нахлынуло волнение, в горле пересохло. Рука потянулась к чашке с водой, он сделал жадный глоток, но легче не стало.

Откусив сосиску, бабуля бросила на стол листочек в клетку:

– Твоё?

Знакомый витиеватый почерк и загадочные слова «Судьба… Институт…».

– М-моё…

– Значит так, – начала Надежда, косясь на записку, – это послание. Ты, мой друг Симеон, на перекрёстке. Жизнь предъявит тебе счёт, если ты свернёшь и не выполнишь данные тебе судьбой задачи. Слишком долго прячешься в своей норе со всем этим сломанным хламом. Похоже, что ты уже проехал свою остановку, и не один раз…

– Тётя Надя, вы кто? Пророчица? Может, не стоит так волноваться? Ну, нашёл случайно в часах. Мало ли кто написал, студентка упражнялась в каллиграфии?

– ВИЖУ я, дружочек. Давно за грань понимания заглядываю, с юности. Мало кто об этом знает. Огласка мне не нужна. Это труд большой, каждый сеанс требует сил, до изнеможения. Помогаю лишь тогда, когда знаю, что человек на перепутье. Ты мне не чужой, Симеон. – Она глубоко вздохнула, запихнула в рот сосиску и принялась бодро жевать.

– Что за перекрёсток-то? – не унимался парень.

– Пристегни ремни, малыш, – тётя Надя положила в рот кусок хлеба и стряхнула крошки с ладоней, – судьба тебя подталкивает к действиям. Активным, – подчеркнула старушка, тыкая новой сосиской в грудь собеседника.

«Так вот ты какой, перст судьбы», – разглядывал колбасное изделие Семён, пока оно не исчезло во рту Семиглазки.

Дальше произошло абсолютно невообразимое! Оракул стащила с головы вязаный берет, небрежно бросила перед собой на стол и хлопнулась в него лицом. В правой руке она сжимала надкусанную сосиску. Левая держала мятый клетчатый листок, на котором виднелись тонкие буквы с завитушками. Старушка замерла. Со стороны казалось, что она не дышит. Стало тихо, было слышно, как отстукивает шаги стрелка пластиковых настенных часов.

Где-то далеко просвистел короткий гудок электрички. За окном послышалось мяуканье. Семён обернулся. На подоконнике за стеклом сидели две серых кошки. Немигающими круглыми глазами они уставились на ведунью. Через мгновение к ним присоединился рыжий кошара с подбитым глазом. Он бесцеремонно плюхнулся рядом с подругами и вперился взором в тётю Надю.

«Вдруг она умерла? – Семёну стало не по себе от этой гипотезы. – Жуть! Что я тут делаю?.. Может, скорую пора вызывать? …Бабуля явно переела!»

Он привстал. Дотянулся до неподвижной руки Семиглазки. Коснулся запястья, чтобы прощупать пульс.

– Ух ты-ы-ы! Вот это квест у нас впереди! – очнулась Надежда и рывком села, ровно выпрямив спину. Осмотрелась, вспоминая, где находится.

Гость отшатнулся и грузно шлёпнулся на табурет. Нагрузка для конструкции оказалась критической, латаная-перелатанная ножка подломилась, и Семён рухнул на пол. От грохота кошки разбежались. Поднимаясь на ноги и растирая ушибленный бок, он вернул себе чувство реальности. «Померещится же такое!»

– Любишь шарады? – как ни в чём не бывало спросила она, уписывая очередную сосиску, – судьба тебе приготовила одну. Я видела, как ты идёшь по улице с блокнотом.

– Так, всё! Тётя Надя, вызываем неотложку! Вы, главное, не волнуйтесь, это нервы, наверное. Стресс… Обжорство.

Бабуля одарила его тяжёлым взглядом, проглотила оставшийся кусок сосиски, и схватила парня за руку:

– Ш-ш-мотри, – прошамкала она набитым ртом, – ж-ж-жапоминай всё.

Серая мгла пропитала пространство. Стрелка кухонных часов медленно тикала в сознании. Семён заморгал, чтобы смахнуть муть. В руках у него образовалась тетрадка, в четыре столбика исписанная цифрами. Он огляделся. На городок спустились сумерки, в окнах домов кое-где стали зажигать свет. Новый кадр: другой дом, вечереет. Моргнул ещё: снова многоэтажка с окнами, загорающимися жёлтым.

Бац! Ёмкий подзатыльник заставил согнуться пополам. Снова перед глазами жилые корпуса с электричеством в окнах, только предстают под другим углом. Дом встал на бок. Руки рисуют значки цифр, заполняя колонку.

Вспышка. Рассвет. Светло-розовое небо, нежно-зелёная весенняя листва. Монументальное крыльцо, выложенное каменными плитами. Колонны с отвалившейся штукатуркой. Табличка «Деловой центр». Громко, со скрипом закрывается массивная входная дверь. За ней поспешно скрывается женская фигура в голубом плаще. В отражении стеклянной створки Семён видит себя в лёгкой рубашке.

Удар под колено. Ноги подкосились. Последним, что ему пригрёзилось, прежде чем дымчатая мгла затянула картинку, было велосипедное колесо, выкатившееся из ниоткуда и остановившееся у его носа.

***

Под чьё-то истошное мяуканье Семён возвращался из забытья. Лёжа на полу крохотной кухни, он с удивлением обнаружил, что приземлился лицом на круглый вязаный коврик. «Отошёл ко сну с комфортом», – возникла мысль в ушибленной голове. Рядом валялись обломки хрустнувшей пополам ножки табурета. Парень медленно сел, держась за ухо. Голова кружилась. На щеке отпечатался рельеф половика.

– Вареник отлежал, ухо то есть? – насмешливо поинтересовалась тётя Надя, сопроводив это громким чавканьем. – Есть хочешь?

Восхитительно пахло жареной колбасой. Хозяйка разбивала яйца над разогретой сковородкой. Желтки приземлялись на дно, заставляя масло шипеть и разбрасывать брызги. Меткое попадание горячей капли на руку привело Семёна в чувство.

– У-ф-ф-ф, горячо! Глазунья? Буду, – выпалил он. Есть хотелось так, будто прошлый обед был позавчера.

На цветочном ящике, за окном, сидели два серых кота и один рыжий. Они удобно устроились между пожухлых веток прошлогодних растений и не моргая следили за человеком, заглянувшим в будущее.

4

Квартира встретила хозяина душным безмолвием. Вещи на своих местах, знакомые маршруты, упорядоченный, родной бардак. Кружка с недопитым молоком на подлокотнике кресла. Тахта, с откинутым одеялом, которая помнит его ещё подростком. Предметы словно говорили – входи, забудься. Тут всё по-старому.

А он не хотел, как раньше. Он чувствовал себя супергероем, только что спасшим планету, но вынужденным надеть костюм клерка, чтобы соблюсти конспирацию. Пещерка перестала быть укрытием. Пора было что-то менять.

Лакированный буфет не открывался уже больше года. К нему вплотную был придвинут велотренажёр, обращённый рулём к стенке – надёжная охрана недр шкафа. Внутри – пыльный хрусталь, бессмысленные сувениры, фотоальбомы, видеокассеты – тяжёлые якоря прошлого.

Сегодня горизонтальная створка шкафчика-витрины распахнулась. Симеон Пинега решил, что пора взрослеть. Для верности взял коньяк с зеркальной полки. Пузырёк кто-то вручил ему вместо «спасибо». Неловко держа «Старейшину» за горло, направился на кухню мыть кружку с надписью «Любимому сыну». Некоторые вещи не должны меняться. Подростковая кроватка приняла в объятия блудного постояльца, которого уложили алкоголь и пережитое потрясение.

Всю следующую неделю он был озабочен поисками приснопамятного Института зернобобовых культур. Учебного заведения с таким названием не было в справочниках, не было в интернете, не было нигде. Семён изучил понятие «зернобобовые». Выяснил, что у них есть официальный Всемирный день. Посмотрел записи со специального мероприятия Генеральной Ассамблеи ООН, посвящённого бобам. Принял участие в онлайн-викторине для студентов-аграриев. Для вдохновения купил в магазине фасоли и чечевицы. Придя домой, высыпал цветные зёрна в таз, который торжественно водрузил на журнальный столик. Плюхнувшись в кресло, он с удовольствием сунул руки в импровизированную песочницу. Прохладные и гладкие голышки успокаивающе текли сквозь пальцы. Он перебирал их, рассматривал рисунок пёстрых фасолин, слушал их тихое шуршание и даже пытался разговаривать с ними. Но бобы молчали и не собирались вдохновлять на инсайты своего собеседника.