Как ни крутись

– Да, надо бы, Коля, так было бы по-человечески, – похлопал декан его по плечу. – Ну, иди, Николай.

Ласточкин, обескураженный, вышел из кабинета, пытаясь вспомнить, чем это Иван Сергеевич помогал ему в работе над диссертацией. На ум ничего не приходило, а всё же Ласточкин чувствовал себя очень обязанным Ивану Сергеевичу.

Беседа с деканом не смогла развеять тревожного состояния Ласточкина. В голове крутился один вопрос: почему Александр вдруг так посмотрел на него. Что такого сказал тогда Николай. Наоборот, беспокойство Ласточкина только усилилось: ведь, если эти два товарища совсем не приятели Николаю, восхищённые его научным трудом, а самые обычные два шпика, следящие за тем, чтобы гениальные мысли аспиранта не достались кому-то, кто мог бы использовать их против системы, то Ласточкин тогда в бане наговорил себе на высшую меру.

«Вот балбес! – почти взвыл Ласточкин. – Как же всё это оказалось пошло и банально. А я, тупица, поверил, что кому-то интересен. Что же я там с ними говорил, ведь сболтнуть мог, что угодно!»

Ласточкин вырвался из лап внутреннего монолога, заметив, как на него смотрит Майя Фёдоровна, секретарша Ивана Сергеевича.

Женщина глядела искоса, еле сдерживая улыбку. Вероятно, в пылу досады Ласточкин начал говорить вслух или сильно жестикулировал, чем и заставил её улыбнуться.

– Майя Фёдоровна, я рассмешил вас? – резким тоном спросил Ласточкин.

Секретарша кинула на него быстрый взгляд, глаза в глаза, и отвернулась. Но Ласточкин был готов поклясться, что она улыбалась. И, что хуже всего, улыбку эту он уже видел. И он знал где.

«Не может быть!» – пронеслось в голове Ласточкина. – «Не настолько же!»

Николай тряхнул головой, силясь отогнать от себя страшную мысль: ему вдруг показалась, что улыбка у секретарши точно такая же, как у Александра. Но не может же быть так, что и она «Оттуда»?

Выйдя на улицу, Ласточкин сунул нос поглубже в воротник куртки, стараясь не смотреть по сторонам. Однако его не покидало ощущение, будто на него кто-то постоянно смотрит: сбоку, в спину…

Ласточкин нырнул в метро. В душном вагоне электрички его, не спавшего которую ночь подряд, разморило и убаюкало. Сон снился странный: будто бы Ласточкин стоит на коленях где-то посреди Константинополя и умоляет граждан дать ему немного денег, чтобы он смог сесть на ближайший пароход и уехать. Прохожие как-то странно скалятся, крутят фиги и суют ему в нос. Ласточкин жадно ловит эти фиги ртом и целует, умоляя: «Пощади, батюшка, пощади!»

Проснулся Ласточкин в полупустом вагоне с необычайно ясной головой. Вся его тревога улетучилась, вместо неё пришло понимание – нужно расстаться с карьерой учёного, потому что ещё год или два в таком цейтноте под пристальным вниманием «тех, кто сверху», он не выдержит, сломается, сойдёт с ума, в конце концов.

В длинном изогнутом переходе между станциями Николай явно услышал чей-то смешок. Он обернулся. Никого не было видно поблизости. Поспешил пройти вперёд, затем вернулся. Переход был пуст. Ласточкин поёжился. Стало не по себе. Он поспешил прочь из трубы тоннеля. Всё ему казалось, будто кто-то семенит вслед за ним, но обернуться Николай не смел.

В маленькую квартирку Ласточкин буквально влетел. Он так стремительно ворвался, что Марья Ивановна, едва успела отскочить от входной двери. Не разуваясь, ринулся к письменному столу. Выдохнул. Достал белую бумагу для печати и строгим ровным почерком вывел: «Заявление».

Мария Ивановна в бигуди и с поварёшкой в руках застыла в коридоре.

– Я увольняюсь, Маша. Не спрашивай, – сухо сообщил Ласточкин.

Маша заплакала.

– Я беременна, Коля!

***

С увольнением было решено повременить, дождаться декрета жены. В конце концов, несколько месяцев – не несколько лет. Можно продержаться.

Ночью Ласточкину снова не спалось. Он вглядывался в стену, за неимением другого дела, и вдруг ему почудилось, будто бы на стене вырисовался профиль Александра. Лицо его явилось, сотканное из теней, и мерзко хихикнуло.

Николай отвернулся от стены и закрыл глаза. В комнате было тихо. Жена мирно сопела рядом. Ласточкин медленно высунулся из-под одеяла и боязливо обернулся на стену. Нет, там ничего не было. И только Ласточкин подумал, что ему показалось, как тут же, совсем рядом, под правым ухом раздался мерзкий смешок. Ласточкин вскочил. Заходил в темноте по комнате. Разгорячённый снова улегся. Но в этот раз лёг, прямо уставившись в стену, где только что видел гадкий профиль «товарища сверху». Стена была тёмной, обычной, как и другие три. Глаза Ласточкина стали слипаться, он почувствовал, как тело захватывает сладкая истома. Медленно повернулся на другой бок, сладко зевнул… Вдруг он почувствовал, будто чьи-то пальцы забегали по его рёбрам, защекотали пятки. Это никак не могло привидеться, Ласточкин явно ощущал: кто-то его щекочет. Развернулся снова. Глаза уставились… в чьи-то глаза на стене. Явно была видна мерзкая рожа в темноте, которая щерилась, уставившись на Николая. Ласточкин отвернулся. И снова почувствовал, что кто-то его щекочет. Резко сел на кровати и чуть не столкнулся нос к носу с той самой жуткой рожей, которую только что видел в противоположном углу комнаты. От ужаса Ласточкин нырнул с головой под одеяло. Пятки что-то заскребло, но уже не весело и шаловливо, а словно бы острыми когтями. Николай высунул голову и тут же почувствовал чьи-то холодные руки на своей шее. Вся комната была озарена мерзкими гадкими улыбками, невидимые руки сдавливали горло, дыхания не хватало…

– Ма-ша, – просипел Николай и всё исчезло.

В эту ночь он больше не ложился. До утра его била мелкая дрожь. Нет, Ласточкина не пугали призраки. Ласточкин боялся сойти с ума. Только бы не сейчас. Скоро у него будут дети, жизнь его только-только стала налаживаться. Почему именно сейчас?

Заявление он всё-таки подал. Декан сопротивлялся, уговаривал остаться, даже грозил. Но Ласточкин был непреклонен. Жене решил пока не говорить, до тех пор, пока не найдёт другую работу.

***

К концу первой недели после подачи заявления Ласточкина перестали мучать кошмарные видения. Страх и тревога отступили. «В конце концов», – рассуждал Николай. – «Может быть, это было воздействие гинопозом или ЛНП, ведь там, «наверху», вероятно, целые отделы занимаются такими штуками».

Вскоре после этого однажды вечером в квартире раздался звонок. Звонил Александр. Предлагал встретиться. Николай с лёгким сердцем согласился. Теперь ведь ему ничего не угрожало. Он больше не занимался политологией, диссертацию свою он, вероятно, сожжёт, а, может, и оставит на память, этого ещё не решил. Но ясно одно – он больше не в игре. Нате вам Колю Ласточкина! С него взятки гладки.

Александр с Пашей зашли к ним на ужин. Ласточкин внутренне был готов к тому, что станут задавать неудобные вопросы, выяснять, почему он так поступил. Что ж, ответ он сочинил безукоризненный: у него больше нет идей, как сделать выборы более зрелищными, а уже отработанные идеи себя не оправдали, их реализация и успех сопряжены, как справедливо заметил Александр, с большим риском. Он, Николай, разочаровался в себе как в учёном, и решил сменить сферу деятельности.

Однако ужин длился уже час, другой, а речи об уходе Ласточкина из института не было.

– Вы хорошо спите? – неожиданно спросил Александр.

– Да, так, временами не очень, но в целом всё в порядке, – пожал плечами Николай.

– Кошмары не мучают?

– С чего бы? – удивился Ласточкин ещё больше.

– Ну, мало ли, нервы, наверное, расшатались совсем, всё-таки дело всей жизни бросили… А ведь такие перспективы были, такие возможности…

– Ничего, – почуяв, что наконец-то приближается тот самый разговор, сказал Ласточкин. – Я перестал верить в себя…

– Не-не-не, – обнял его за плечи Александр, встав из-за стола. – Не надо вот этой всей лирики, Коля. Я к вам, собственно, по поручению. Мне рекомендовано привезти вас «туда»…

Александр показал пальцем вверх. Ласточкин сглотнул. Ему вдруг стало очень страшно.

– Вещи тёплые с собой брать?..

– Ну, что вы, – рассмеялся Александр. – Пока что только «туда» и обратно. Мы ненадолго.

– Да на часах-то уже двенадцатый час…

– Самое время…

***

У Ласточкино щемило в груди. В проходе двора стоял чёрный фургон с тонированными стёклами. Все трое уселись в него. Все трое на заднее сиденье, Ласточкин оказался зажатым между двумя недавними своими приятелями.

«В тюрьму», – тоскливо подумал Ласточкин.

Александр внезапно хохотнул.

Машина проносилась по всё ещё оживлённым магистралям. Николай в окно водителя видел, что они направляются в центр. Вскоре узнал быстро приближающуюся красного кирпича с детства знакомую стену Правительственного Дома.

«Неужто к Самому?» – испугался Ласточкин.

Шофёр открыл дверь, они быстро вышли из машины и, словно боясь опоздать, поспешили внутрь, по дивным лестницам, устланным коврами, по нескончаемым коридорам с высокими потолками, мимо удивительных зал.