Рубиновое сердце богини

Хромой Дьявол отстранился, а мне вдруг стало стыдно. Сижу, обнимаюсь тут с посторонним мужчиной. Ладно бы совсем посторонний был, а то… Если Гошка проснется, он этого не переживет. Димка правильно все понял и пересел в кресло.

– Я, пожалуй, домой…

– Успеешь, – отмахнулся Пыляев. – Мы еще не закончили. Ты, Пигалица, можешь думать, как тебе заблагорассудится, но мне нужно было его расспросить, понимаешь? И не смотри ты так на меня. Я не садист и не извращенец, которому нравится друга мучить. Все четыре убийства связаны со «Скалли».

– Что? – А вот в это я наотрез отказываюсь верить. Наша фирма по определению не может быть замешана в подобном кошмаре!

– То, – передразнил Дамиан. – Давай, вспоминай, ты же у нас умница! Василевская Анфиса. Такая агрессивная блондинка а-ля Марлен Дитрих. Она еще сигареты с мундштуком курила…

– И родинка над губой? Девочка ее то запудривала, то, наоборот, дорисовывала?

– Точно.

Я вспомнила. Ну как я вообще могла забыть Анфиску! Искусственно-хриплый голос, выработанный для полноты образа немецкий акцент, силиконовые губы. Она считала себя звездой, хотя не тянула даже на звездочку. Мы что-то рекламировали, не помню уже, что именно, и возникла идея использовать образ Марлен. Так мы с Анфиской познакомились, а после закрытия проекта расстались с легкой душой. Уж больно скандальная оказалась.

– Дальше. Оленька Синявская. Брюнетка. Маскировалась не то под японку, не то под китаянку.

– Можешь не напоминать. – Эту я вспомнила и без подсказки. Оленька. Лал?а. Конечно, Лала более подходящее имя для художницы, чем какая-то Ольга. Мы иногда сотрудничали, художником она была замечательным, с лету улавливала, что от нее хотят. Значит, нет больше Олечки, с ее вызывающе красными кимоно, увлеченностью загадочным китайским учением фэн-шуй и премерзкой малюсенькой шавкой, которую она повсюду таскала за собой.

– Ингу я тоже помню. Мы ее часто фотографировали.

Бамбр. Точно, о смерти Инги мне сказал Бамбр в тот день, когда я опоздала на работу, а мое место занял Херувим. Я была слишком занята собственными проблемами, чтобы обращать внимание на смерть какой-то Инги, тогда я даже не вспомнила, кто это такая.

Рыженькая. У нее были чудесные рыжие кудряшки и веснушки на носу, не уродливые оранжевые пятна, а симпатичные «поцелуйчики солнца». Ингу и клиенты любили, и фотографы – умная и без претензий, как говорят, так и делает.

– Теперь понимаешь?

– Совпадение.

– Опасное совпадение.

– Глупое. Не одни же мы с ними работали! «Спектрум», «Дизайн-Студия», «Аврора»…

– «Муза», «Селентия», «Новый век», – продолжил Пыляев. – Короче, все наши конкуренты. Или почти все. Согласен, девочки могли работать в каждой из этих фирм и, скорее всего, работали. Но не все в одном месте.

Я готова была согласиться с ним до некоторой степени. Да, отыскать еще одну фирму, в которой пересеклись бы все четыре дамы, почти нереально. Хорошо, если девушки работали официально, то есть с контрактом и отметкой в бухгалтерии о получении денег, но, как подсказывал мой опыт, большинство «левых» сотрудников нигде не значились. Но Элла-то у конкурентов не подрабатывала… Хотя с чего Димка вообще решил, что их убил один и тот же человек?

– Все дело в цветах, – пояснил он. – Все четыре жертвы получали цветы. Кто за неделю до убийства, кто за месяц. Каждый раз букеты приходили из разных магазинов, благо этого добра сейчас навалом.

– Бред.

– Хотелось бы… Не я, Мышь, такой умный. Менты у нас… Умные. Они все эти четыре дела в одно связали и «Скалли» в центр поставили. Значит, ни тебе, ни мне, ни Гере жизни не будет, пока этого психа не повяжут.

– Хорошо, что там с цветами? – Неожиданно я поймала себя на мысли, что засыпаю. Глаза сами закрываются, еще чуть-чуть – и отрублюсь прямо здесь, на диване. Вот Пыляев говорит, а я думаю о том, как бы поудобнее устроиться. Ножки вытянуть, пледиком накрыться… Какие цветы…

– Маш, ты меня слышишь?

– Слышу.

– Черта с два ты слышишь, – пробормотал Дамиан. – Кровать там…

– Я домой!

– Не доедешь же.

– Доеду! – Ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах я не буду ночевать у него.

– Как скажешь, – неожиданно согласился он, – я провожу. Не спорь, хоть сегодня не спорь.

Пускай провожает, мне уже все равно, только бы до кровати добраться. Странно как-то, было время, когда я по три-четыре часа спала, и ничего, работала, улыбалась, счастлива была, как кролик, получивший в наследство грузовик с морковкой. А тут всего-то часа два недоспала – и с ног валюсь. Даже стыдно, хотя чего мне стыдиться, устала, со всеми бывает.

А Хромой Дьявол действительно проводил меня до самой двери. Какой-то он сегодня пришибленный, за Гошика, видать, переживает.

Заснула я моментально.

И снова горы. Ночью здесь красиво, почти так же красиво, как в пустыне. Иссиня-черное небо с желтой луной, звезды крупные и так близко, что, кажется, подними руку – и непременно дотянешься. Индус звезды уважал.

Вон та, яркая, белым светом озаренная, подобная адамасу, называется Дретореастре – звезда лучезарного юга.

Темное, почти неразличимое пятно на западе – Вируба, жемчужина запада.

Царица востока – розовая Пакшти.

И желтый бриллиант севера – Уайсревона.

—Там, – любил повторять Танг, – веселятся праведники со всех четырех сторон света. Те, кто жил, соблюдая заповеди Тримурти, и не делал никому зла…

Али не спорил, в звезды он не верил, так же как и в праведников, зато верил в удачу. И, как оказалось, не зря, нужно лишь разобраться с туземцем, и он свободен…

– Это не простой камень, – Танг вглядывался в пламя. Воняло дымом и мокрой овечьей шерстью, но Али больше не раздражали запахи. Скоро, совсем скоро он покинет эти чертовы горы, и будет пустыня, горячий воздух, песок, летящий в лицо, добрый конь под седлом и грозный клич Льва, вселяющий ужас в сердца караванщиков… Ради светлого будущего Али готов был слушать россказни напарника всю ночь напролет. Сегодня можно проявить милосердие, пускай заснет спокойно, все-таки два года вместе…

– Имя его – Кали. Сей ратнарадж был добыт грозным властителем славного города Лахора. Когда молодой Субрумэни решил, что настала пора продолжить славный род и подарить народу наследника, он разослал гонцов во все уголки благословенной Индии, чтобы выбрали они ту, которая достойна назваться невестой раджи… – Танг замолчал, подыскивая слова. – Сотни и тысячи девушек из хороших семей, прекрасных и нежных, готовы были отдать свое сердце Субрумэни, но взгляд раджи остановился лишь на одной. Редкостная жемчужина, истинное сокровище Кашмира, звезды и те тускнели рядом с нею, а ревнивая луна худела от зависти, глядя с небес на принцессу Серасвати. Разве мог смертный устоять перед подобной красотой?

Али зевнул. Нет, бесспорно, пастух – неплохой рассказчик, но пускай женщины слушают сказки о неземной любви, мужчинам же следует говорить о подвигах, войнах и поверженных врагах. О том, как сладко поет сталь, звенит воздух, пронзенный тысячами стрел, и кровь алым дождем льется на измученный вечной жаждой песок. Вот деяния, достойные истинного воина. А любовь… Кто ее видел?

– Раджа Кашмира, вероломный старик, имя которого да будет проклято в веках, сделал вид, будто согласен отдать дочь в жены Субрумэни, но разве простые радости доступны черному сердцу? И, едва первый луч солнца пронзил ночную тьму, приказал раджа Кашмира схватить гостей, дабы принести их в жертву Кали, свирепейшей из богинь. Кровью чужой жаждал он откупиться от вестницы смерти, жизнью чужой продлить собственное существование. Но прекрасная Серасвати, чья душа столь же чиста, как первый цветок лотоса, как воды священного Ганга, как аромат жасмина, как…

—Я понял, – прервал рассказ Али.

—Принцесса, сердце которой разрывалось от горя, ибо знала она о коварном плане своего отца, предупредила суженого. Гнев и боль разожгли огонь в крови Субрумэни, кликнул он своих воинов и нанес удар, упреждая предательство…

—Молодец.

– Кштариа Субрумэни сражались, не щадя жизни своей. И, трусливым шакалам подобны, бежали кашмирцы из города… А коварного старика молодой раджа приказал принести в жертву Кали: негоже оскорблять богиню, ждущую обещанного. И было ему видение. Явилась Кали-свирепая, Кали-воительница, Кали-тысячерукая. Собственными очами увидел Субрумэни адский огонь, горящий в глазах ее, и губы, вымазанные человеческой кровью, благодарили за жертву. Покровительство обещала богиня и в знак того подарила дерзкому воину свой глаз, обернувшийся в руках человека камнем невиданной красоты. Победителем вернулся в родной город раджа. Две драгоценности добыл он в бою – жену, прекраснейшую из смертных женщин, и Глаз Кали, прекраснейший из камней…

– Вот оно как. – Глупая история, бабские сказки. Принцесса, богиня, глаз… Чушь. Камень, обыкновенный камень. Хотя нет, не обыкновенный. Живое пламя, по странной прихоти Аллаха застывшее навек, или сердце. Да, именно, никакой это не глаз, это сердце героя, храбреца, в одиночку одолевшего тысячи врагов, и за подвиг Аллах подарил яростному сердцу вечную жизнь в камне.

—Мы должны вернуть камень в храм.