Средневековье в юбке

Из сборника законов Эдуарда IV. 1463 год. Глава 5. Об ограничениях в одеждах (отрывок).

Перевод Яны Лариной

Дабы ограничить чрезмерность и несоблюдение субординации, постановлено, что:

…Оруженосцам (сквайрам), джентльменам и всякому титулом ниже рыцаря, их женам (кроме сыновей и дочерей лордов, а также личных сквайров короля) не дозволяется носить узорчатый шелковый бархат или имитирующие его ткани, а также corses[4 - По поводу термина «corse» английские исследователи расходятся во мнениях – одни считают, что речь идет о некой обтягивающей одежде, как мужской, так и женской, другие – что о полосах ткани (лентах, тесьме), третьи – что о каком-то виде шелка, четвертые – что это еще одно название пластрона, пятые – что это общее обозначение вещей, аксессуаров. Поэтому пока он в тексте оставлен без перевода.]из узорчатого бархата или атласа и горностаевые меха. Штраф 10 марок.

Сквайрам и джентльменам, равно как и другим мужчинам и женщинам ниже вышеперечисленных титулов, не дозволяется носить дамаск или атлас. Данный запрет не касается сквайров-порученцев (squire menial), сержантов (sergeants officers) из королевского домохозяйства, королевских йоменов, йоменов королевских покоев, и сквайров и джентльменов с доходом 40 фунтов в год, жен и вдов, и незамужних дочерей тех, кто имеет доход 100 фунтов в год. Штраф 100 шиллингов.

Стюарды, камергер, казначей и счетовод/гофмейстер/ревизор домохозяйства короля, королевский посланец и личные рыцари короля могут использовать меха соболей и горностаев.

Мэры Лондона и их жены могут носить такие же одежды, как рыцари-бакалавры; олдермены и судьи Лондона, и мэры, бейлифы и другие представители городской власти/помещики могут носить такие же одежды, как сквайры и другие, имеющие 40 фунтов ежегодно…

Кто такая женщина?

Эта запутанная система, которую и системой-то назвать можно только при очень большом желании, становится еще сложнее, когда речь заходит о женщинах. Любое официальное или неофициальное общественное устройство в Средние века, любая классификация и уж тем более законодательство учитывали исключительно мужчин. Женщина как самостоятельная социальная или юридическая единица не существовала.

Однако это формально, а фактически женщины не только составляли половину населения, но и совершенно официально выполняли всевозможную работу, владели имуществом, в том числе и землей, заключали сделки купли-продажи, составляли завещания, а в отдельных (и не таких уж редких) случаях были налогоплательщиками. А для Средневековья быть налогоплательщиком – это значит быть в некотором смысле юридической единицей, потому что налог платился с домохозяйства в целом, и платил его глава семьи. Впрочем, о юридическом статусе женщин и о том, как решался вопрос об их профессиональной деятельности, речь пойдет дальше, сначала надо разобраться, какое же место женщины занимали в социальной структуре общества.

Для начала надо понять, что любая классификация осуществляется по неким переменным, с помощью которых людей объединяют в группы. Например, по возрасту, по семейному положению, по матримониальному статусу, по доходам и т. д. В зависимости от того, какие цели стоят перед тем, кто осуществляет эту классификацию. Чем больше используется переменных, тем сложнее и точнее результат.

В Средние века в качестве таких переменных выступали прежде всего финансы, профессия, происхождение и место жительства. Остальные признаки считались менее важными, да и вообще, официально в социальной структуре общества учитывались только взрослые дееспособные мужчины, женщины и дети были не в счет.

С детьми все понятно, их место мало отличалось от современного, разве что детство заканчивалось раньше. Другое дело – женщины. Разные исследователи расходятся во мнениях, как именно вписывать их в социальную структуру общества. Довольно долго считалось, что вообще никак не надо, женщина была лишь придатком к отцу, а потом мужу, и нет смысла рассматривать ее как социальную единицу. С подъемом феминизма маятник качнулся в другую сторону и появилась тенденция наоборот рассматривать женщин (в случаях, когда те занимались хоть чем-то кроме того, что были женами и матерями) изолированно, без учета их семейного положения и отношений с мужчинами. Ну и третий вариант, который лично мне кажется более перспективным, – это не изолировать гендерный фактор и не зацикливаться на нем, а рассматривать его в комплексе с остальными переменными, чтобы понять, как именно он с ними соотносится.

Девица, жена, вдова

Марианна
Простите, государь. Я не могу
Открыть лицо без позволенья мужа.
Герцог
А вы замужем?
Марианна
Нет, государь.
Герцог
Девица, значит?
Марианна
Нет, государь.
Герцог
Тогда вдова?
Марианна
Тоже нет, государь.
Герцог
Ни жена, ни вдова, ни девица? Выходит, вы никто?
Лючио
А может, она шлюха, государь. Большую ведь
часть их не отнесешь ни к
девушкам, ни к женам, ни ко вдовам.

    Уильям Шекспир, «Мера за меру»

Гендерный фактор

Великий Бард, как всегда, краток и точен. Комедия «Мера за меру», написанная в XVI веке, очень четко показывает, как классифицировали женщин, начиная со Средневековья и заканчивая практически началом XX века. Сразу оговорюсь – это всего лишь одна сторона медали, тот самый гендерный подход, но именно это – тот «фасад», который всем был виден и позволял легко и быстро определить социальное положение подавляющего большинства средневековых женщин. Не их реальное место в обществе, не их вес или значимость, а ту «ячейку» в структуре общества, которую они занимали в глазах окружающих.

В современных реалиях можно привести в пример, допустим, инженера. Достаточно сказать о ком-то, что он инженер, и у большинства людей в голове складывается система определенных стереотипов – человек с высшим образованием, технарь, прилично зарабатывает. Пара уточняющих слов касательно должности или места работы, и мы довольно четко представляем себе его «ячейку» в структуре общества. При этом его пол и возраст, зарплата, степень квалификации, место учебы, хороший ли он специалист, состоит ли в браке, где живет и т. д. – это дополнительные подробности, которые остаются в тени и в данном вопросе не имеют особого значения, потому что наше общество структурировано в первую очередь по профессиональному признаку. Если спросить о ком угодно: «Кто такой Иван Иванович?» – вам ответят, что он инженер, учитель, менеджер или еще кто-то, то есть назовут его профессию. То же самое касается любой условной «Марии Ивановны», поскольку в современном мире социальная классификация для мужчин и женщин почти не различается (речь, разумеется, о странах так называемого «западного типа»).

В средневековом мире, когда дело касалось мужчин, чаще всего тоже в первую очередь называли профессию, правда, нередко с уточнением касательно места жительства, происхождения или состояния. Сэр Джон – рыцарь из Йорка, мэтр Бономе – хозяин трактира на улице Сен-Жак (то есть в респектабельном районе Парижа), синьор Датини – богатый флорентийский купец.

Но в статусе женщины почти всегда на первом месте стояло ее семейное положение – девица она, замужняя женщина или вдова, причем вне зависимости от принадлежности к тому или иному классу. Дочь графа, например, именовалась леди Мэри Грей, в официальных случаях к этому еще и добавлялось уточнение – «дочь графа Кентского». Дочь купца или ремесленника звалась Мэри Смит и тоже с уточнением, что она дочь, допустим, Джона Смита, плотника.

После замужества все эти женщины практически теряли свое личное имя, которое оставалось для домашнего обихода, и начинали зваться по фамилии мужа – леди Дарнли, мистрис Блэк. В особых, официальных случаях, чаще всего при оформлении важных документов, таких как завещания, уточнялось и имя, которое они носили до замужества. Точнее, имя отца – леди Дарнли, урожденная леди Мэри Грей, дочь графа Кентского. Или мистрис Блэк, жена Томаса Блэка, каменщика, урожденная Мэри Смит, дочь Джона Смита, плотника.

Как нетрудно догадаться, если эти женщины оставались вдовами, они по-прежнему именовались по бывшему мужу, просто добавлялось слово «вдовствующая».

Девицы, замужние и вдовы, аллегория, фрагмент манускрипта рубежа XIII–XIV вв., Германия.

Примеры опять же приведены английские, потому что лично мне английская терминология ближе, но и в других странах система мало отличалась. Все знают окончательно сложившиеся к Новому времени и закрепившиеся в языках обращения к замужним и незамужним женщинам – французские мадам/мадемуазель, немецкие фрау/фройляйн, итальянские синьора/синьорита и т. д., в то время как обращение к мужчинам не зависело от их матримониального статуса. Различия в именовании женщин в разных странах в основном косметические – так, например, в Италии в отличие от Англии было принято гораздо чаще использовать личное имя. У всем известной Моны Лизы дель Джоконда «мона» – вовсе не имя, а вполне традиционное почтительное именование замужней женщины, происходящее от «mia donna» – «моя госпожа». Английский аналог – «миледи». Но если в Англии сказали бы «миледи Джоконда», используя только именование, указывающее на статус знатной замужней женщины, и фамилию мужа, то в Италии, как видите, личное имя дамы тоже использовалось.

Исключения

В приведенном выше отрывке из Шекспира Марианна затрудняется с определением своего статуса, потому что у нее очень уж необычная ситуация. Она не вдова, тут все понятно. Она была помолвлена с Анжело, но он ее бросил, свадьба не состоялась, поэтому она не может на законных основаниях именовать себя его женой. Но сексуальная связь у них была, поэтому она вроде как уже и не совсем девица. А учитывая английскую особенность брачных традиций, по которым обязательство жениться, закрепленное сексом, считалось законным браком, все становится совсем сложно. Поэтому Марианна действительно оказалась в каком-то подвешенном состоянии, между статусами – уже не девица, но пока брак не будет утвержден, еще не совсем жена.

Но эти тонкости можно понять только после достаточно подробных объяснений. А вот так с ходу, поскольку ответы Марианны совершенно не вписываются в привычные реалии, бестактный Лючио делает предположение, что она проститутка. И винить его тут можно только за наглость и длинный язык, но никак не за само предположение, потому что исключений в этой женской социальной классификации действительно было только два – проститутки и монахини. Поскольку монахиня узнавалась сразу – как минимум по обязательной форме одежды, – оставался только один вариант – проститутка, публичная женщина, оказывающая сексуальные услуги за деньги, существующая вне приличного общества, а следовательно, и вне нормальной классификации.

Немного теории

Может возникнуть резонный вопрос – почему такая социальная классификация сложилась именно в Средние века? Дохристианские культуры, включая развитую Античность, гораздо меньше концентрировались на семейном положении женщин. Важна была принадлежность к определенному роду, семье, сословию, иногда степень родства. Семейное положение стояло в этом списке переменных гораздо дальше, а уж между девицей и вернувшейся в родительский дом овдовевшей или разведенной женщиной чаще всего вообще не было никакой разницы.

Ключевое слово в этом вопросе – «дохристианские». Система девица-жена-вдова была плотью от плоти христианской Европы и могла сложиться только там.

Современные научные исследования доказывают, что многие категории, которые нам кажутся само собой разумеющимися, на самом деле появились искусственно, как плод определенной общественной культуры. Так современное понятие «вдова» когда-то было не таким однозначным. В поздней Античности, например, слово «vidua», которое принято переводить как «вдова», обозначало просто женщину без мужа, не важно, овдовела она, развелась или вообще никогда не была замужем. Тогда как в Средние века, наоборот, существовало несколько разных терминов, в частности то же самое слово «vidua» у христианских авторов (которые писали, разумеется, на латыни) стало обозначать женщину, давшую после потери мужа обет целомудрия, а просто вдовы стали именоваться «relicta».

Вообще классификация девиц и вдов у разных средневековых авторов сильно зависела от сексуальной составляющей. Так, например, многие не только вдов разделяли на тех, кто дал обет целомудрия, и тех, кто не исключил для себя возможность нового вступления в брак, но и к девушкам подходили с той же меркой, выделяя в отдельные категории тех, кто девственницы потому, что еще не вышли замуж, и тех, кто сознательно выбрал путь целомудрия.

Подобные примеры свидетельствуют не только о том, что данные гендерно-социальные категории являются искусственными порождениями средневековой общественной культуры, но и о том, что ключевые факторы, повлиявшие на классификацию девица-жена-вдова, – это доминирующие религиозные и правовые идеи того времени. Конечно, на нее повлияли и некоторые важные социально-экономические и политические события Средневековья, но культурно-религиозная составляющая все же доминировала.

А попросту говоря – все дело в сексе.

Вопрос целомудрия

Среди новшеств, внесенных христианством в моральные нормы и традиции, было почти фанатичное отношение к целомудрию. И прежде всего это касается именно первых веков его существования, когда многие богословы в принципе не признавали сексуальные отношения возможными для доброго христианина. Для спасения существовал только один путь – целомудрия. По этой причине церковь довольно долго не занималась вопросами контроля над брачными отношениями и браки продолжали заключаться по старым обычаям – по римскому, датскому, франкскому, германскому праву.

Со временем все же возобладала разумная точка зрения тех богословов, которые понимали, что с таким подходом род человеческий может скоро прекратиться. Христианская церковь росла и набирала силу, ее иерархи были уже не просто пастырями, пришедшими по велению души, а настоящими политиками, видевшими, что язычники плодятся и размножаются, а вот принимать истинную веру не спешат. Для торжества христианства требовалось много добрых христиан, и после многовековых споров официальная позиция церкви пришла к практичному варианту, что целомудрие идеально, но законный брак двух добродетельных людей для рождения детей – тоже хорошо. Или, как сказал Чосер:

Когда бы девство всем Господь судил,
Тогда б и брак он девам запретил.
Но если нету поля для посева,
Откуда б нарождались сами девы?