Живущие рядом (сборник)

– Молодец, песик, – врач наклонился и потрепал Жучка по загривку. – Дайте ему колбасы, что ли…

Скорая отъехала.

– Пойдем, Жучок, пойдем, – засуетились ребята.

Я поняла, что сейчас Жучок хорошо поест. Волчку, впрочем, тоже достанется.

– Кто знает, где живет дедушка?

– Я только дом… – самый маленький из детей.

– Хорошо, идите к старушкам на скамейки. Отнесите сумку. Расскажите все. Они всех знают. Предупредите родственников дедушки. Если он живет один, пусть бабушки позвонят к соседям. Родственники могут жить отдельно. Все поняли?

– Все. Все сделаем, Екатерина Вадимовна. Не беспокойтесь, – сказал Тимур. Серьезный, вырос. Хотела спросить про учебу, передумала. Причем тут учеба?

Дети ушли. Жучок прыгает вокруг. Волчок идет сбоку. Старушки на скамейке вытягивают шеи, ждут новостей. Я подбираю свою сумку, зонтик, иду домой.

Скоро зима. Средняя продолжительность жизни бродячих собак – 3 года. Жучок уже прожил этот срок. Волчку – третий год. Переживут ли они эту зиму? Домашние собаки в среднем живут около десяти лет. Жучок и Волчок привыкли к такой жизни. Им не надо другой. Это редкость. Большинство собак, оказавшись на улице, страдают и погибают. Оглядитесь вокруг. Может быть, вы можете что-то сделать?

Дашка

Мы нашли сорочонка на дороге. Точнее, в придорожной канаве. Он был весь мокрый и взъерошенный. И похож на очень грязный ершик для чистки бутылок. Только глазки у него блестели, как бабушкин бисер.

Ванька сказал мне:

– Не подходи. Это, наверное, крыса. Она тебя укусит и ты заболеешь чумой, холерой, бешенством и поносом.

Я сказала:

– Ты, Ванька, конечно, глупый. Какая же это крыса, если у нее всего две ноги и перья. Это, конечно, птенец. Он, конечно, выпал из гнезда и потерялся. А серый он просто от грязи. И мы, конечно, должны его спасти.

И я закатала штаны и полезла в канаву. А Ванька отошел на другую сторону дороги и сказал:

– Ну вот ты его и спасай. А я домой пойду. А то меня мама заругает.

Я сказала:

– Конечно, иди домой, Ванька. Все равно от тебя никакой пользы. Только беспокойство одно.

Тогда Ванька надулся, шмыгнул носом, подтянул штаны и сказал:

– А вот и не уйду никуда.

Но мне было уже некогда с ним разговаривать. Я подошла к птенцу вплотную и стала примериваться: как бы мне его поудобнее схватить. Птенец от страха запрокинул назад голову, закатил глаза и затих, как будто упал в обморок. Я взяла его с боков двумя руками, осторожно, чтобы не помять крылья, а лапки оставила свободными. С лапок и с хвоста капала грязь.

Канава в этом месте была неглубокая, чуть выше колена, но мои штаны все равно намокли. Берег у канавы был крутой и, когда я вылезала наверх, мне приходилось упираться в него лбом и локтями, потому что обе руки у меня были заняты.

На дорогу я выползла на четвереньках и была, наверное, еще грязнее птенца, потому что Ванька засмеялся и сказал:

– Ну и влетит же тебе дома!

Я повернулась к Ваньке спиной и оглядела птенца со всех сторон. Он двигал обеими лапами и вытягивал шею. На вид он был вполне целый и здоровый. Ванька обошел меня сбоку и протянул руку, чтобы потрогать птенца за клюв.

– Не тронь, Ванька, холерой заболеешь! – сказала я и пошла домой.

Когда мама меня увидела, она всплеснула руками и сказала, глядя куда-то вдаль:

– Не понимаю, как один ребенок всего за два часа может собрать на себя столько грязи!

А бабушка сказала:

– По-моему, их уже двое.

– Кого двое? – удивилась мама и посмотрела уже прямо на меня. И на птенца. А потом спросила железным голосом. – Что это ты опять притащила?! Орнитоз хочешь схватить, да?!

– Это не что, а кто, – объяснила я. – Он выпал из гнезда. Он поживет у нас, конечно, совсем недолго – пока не вырастет.

– Господи! Да когда же ты сама, наконец, вырастешь! – закричала мама, глядя куда-то на соседний участок.

Когда она меня так воспитывает я всегда вспоминаю, как зимой была во взрослом театре, и там артисты точно также кричали, и смотрели куда-то в конец зала.

– Но я к этому… этому… даже не подойду, – сказала мама, и я поняла, что она разрешает оставить птенца. – Хватит с меня прошлого раза. Я тогда чуть… чуть с ума не сошла! – мама потерла руками виски и ушла на веранду.

В прошлый раз я принесла из лесу ужонка. Он жил у меня в щели под кроватью и по утрам пил молоко из блюдечка. И при этом быстро-быстро высовывал раздвоенный язычок. А потом приехал какой-то мамин знакомый и сказал, что это вовсе не ужонок, а маленькая гадюка. Мама тогда так кричала, что я боялась оглохнуть на всю оставшуюся жизнь. Гадюку Машку я отнесла на луг, а потом меня три дня не выпускали с участка, хотя я так и не поняла, за что. В самом деле, откуда я могла знать, что Машка ядовитая, если она меня ни разу не укусила?

Мы с бабушкой и с дядей Володей устроили птенцу гнездо в большой плетеной корзине, которая накрывалась плетеной крышкой. Бабушка сказала, то там ему будет спокойно и воздуху достаточно. Потом мы протерли его мокрой тряпочкой и оказалось, что он совсем не серый, а черный с белым. Грудка, бока и живот белые, а все остальное – черное. Бабушка сказала, что птенец, наверное, голодный, и его нужно накормить. А дядя Володя объяснил, что это птенец сороки и кормить его нужно червяками. И ушел на работу. А бабушка ушла стирать.

Я перевернула все камни вокруг клумбы и наловила пол майонезной банки разноцветных червяков. Потом высыпала их на блюдечко и поднесла сорочонку. Он на них даже не взглянул. Бабушка сказала, что ему нужно давать червяков по частям и пихать их прямо в клюв, потому что так делали его родители. Иначе он есть не привык и может умереть с голоду. Мне совсем не хотелось резать червяков на части, но еще меньше хотелось, чтобы сорочонок умер от голода. И пока я решала, кого мне больше жалко, почти все червяки уже уползли с блюдечка и осталось совсем немного. Сорочонок увидел это, тяжело вздохнул, примерился и клюнул одного из оставшихся червяков. По червяку он не попал, но я тут же взяла червяка пальцами и сунула ему в клюв. Сорочонок раскрыл рот, дернулся и быстро проглотил червяка. Потом еще одного. А потом и всех остальных тоже. И объелся. Он раздулся как шар, ноги у него подогнулись, а глаза подернулись мутно-белой пленкой. Я даже испугалась, как бы он не умер от жадности. Но он не умер, а привалился к стене корзины и заснул. Я закрыла корзину крышкой и задвинула ее под стол.

Назвали сорочонка Дашкой. Сначала я кормила его червяками, но потом поняла, что это не обязательно. Потому что сорочонок ел все. Вареную картошку, хлеб, кашу, мясо, конфеты, фантики, стручки гороха, мою мозаику, бабушкины папиросы и многое другое. Наевшись всякой дряни, Дашка садилась на бельевую веревку, раскачивалась на ней и тихо стонала, страдая от своего обжорства. Но довольно скоро она научилась отличать съедобные вещи от несъедобных.

Почти в это же время Дашка начала летать. До этого она просто перепрыгивала с одного места на другое, взмахивая крыльями. Почувствовав, что окрепшие крылья держат ее в воздухе, Дашка дотемна кругами летала над нашим участком и истошно кричала. Наверное, сама удивлялась своим способностям. Или хотела, чтобы мы тоже полюбовались на то, как здорово она летает. Я кричала ей:

– Молодец, Дашка! Здорово у тебя получается!

Дашка отвечала мне громким стрекотанием, а мама зажимала пальцам уши и кричала, что мы сведем ее с ума. Все вместе получалось довольно громко. К нам даже соседи с других участков заглядывали и спрашивали, не случилось ли что.

Когда стемнело, Дашка слетела ко мне на плечо и долго там переминалась и пощипывала меня за ухо. Но я и так понимала, что у Дашки сегодня был важный день. Для птицы первый раз полететь, это, наверное, все равно что для нас первый раз в школу пойти.

И еще я заметила, что Дашка здорово выросла. Особенно вырос хвост. Он был почти в два раза длиннее самой Дашки, и черные перья в нем отливали малиновым и зеленым цветом.

– Ты очень красивая сегодня, Дашка, – сказала я и почесала Дашкину шею. Дашка затопталась на моем плече и ласково заворковала. А потом вытянула шею и дотронулась клювом до кончика моего носа. Наверное, это было их сорочье «большое спасибо».

А потом начались Дашкины проказы. Каждый день что-нибудь происходило.

То Дашка отщепит и разбросает по саду все прищепки с белья, которое повесили сушиться во дворе. Подует ветер – все белье разлетается в разные стороны и разноцветными парусами повисает на кустах и деревьях.

Или сварит бабушка молочный суп и оставит его остывать на столе на веранде. А Дашка потихоньку заберется в форточку и искупается в нем. Зайдет бабушка на веранду и ничего понять не может: отчего это на люстре лапша висит?