Тень в зеркале

Я снова подняла зеркало и посмотрела на симпатичное, но абсолютно незнакомое мне лицо.

И снова здравствуйте. Меня зовут Мика, и я не знаю о себе абсолютно ничего.

Верочка вернулась минут через тридцать, видимо, дав мне время хоть немного, насколько это возможно в моем положении, прийти в себя. Я даже приняла душ – ванная, где на полочке высился целый ряд всевозможных флакончиков, а на крючке висел белый махровый халат, конечно же, в моей шикарной палате была. Так что я не только помылась и почистила зубы абсолютно новенькой зубной щеткой, но и не без удовольствия намазала тело ароматным молочком, сладко пахнущим ванилью. Гель для душа и шампунь тоже, кстати, были из этой же серии. Я любила ваниль? Или это просто стандартный набор?

Опять вопросы. Честно говоря, я от них уже серьезно устала.

Верочка принесла мне одежду, состоящую из джинсов и футболки, свежее белье и удобные туфли. Я посмотрела на их подошву. Похоже, их надевали раз или два. Вывернув карманы, я убедилась, что они пусты.

– Меня привезли сюда в этом? – спросила я.

– Что? – Верочка хлопнула глазами.

– Во время аварии я была в этих вещах?

– Да… Нет… – она явно растерялась.

Как странно!

– Я не знаю, я заступила на пост только сегодня, – призналась, наконец, она.

Ну что же, это действительно многое объясняет.

Она помогла мне одеться, словно я была маленьким ребенком, не умеющим выполнять простейшие операции. Может, память мне и изменила, однако уж одеваться я, слава богу, не разучилась.

– Почему вы сказали, что родители меня любят? – спросила я, пока она расчесывала мои волосы.

Мне хотелось услышать, что они ждут меня там, за дверью. Но Верочка лишь захлопала глазами.

– Разве это не видно? – спросила она, неопровержимо свидетельствуя, что элитность места не гарантирует высоких умственных способностей персонала. – У нас лучшая частная клиника в Москве. Самая дорогая. А у вас еще лучшая палата и…

Она замолчала, потому что в дверь постучали, и в комнате появился высокий широкоплечий мужчина, казалось, занявший все ее немаленькое пространство. Некрасивый, с лицом, напоминающим брусчатую мостовую.

– Добрый день, Мика. Хорошо, что ты готова, – без колебаний обратился он ко мне. – Меня зовут Владимир, я работаю на твоего отца. Вячеслав Александрович велел привезти тебя незамедлительно, пока не набежали журналисты.

Кажется, сюрпризов будет даже больше, чем я ожидала. Моя скромная персона интересует журналистов? Или, вернее, их интересует персона моего отца? Верочка права. Похоже, Вячеслав Александрович Санев далеко не прост.

Все происходило, на мой взгляд, слишком быстро. Никаких бюрократических процедур. Пять минут – и добрый доктор Айболит уже сделал мне ручкой, напомнив о перспективах ближайшей встречи, и мы с Владимиром, не зря носящим имя былинного богатыря, оказались на крыльце.

– Наденьте, – он протянул мне бейсболку и сам надвинул козырек пониже. – Мало ли… Эти… везде просочатся.

И он оказался прав, потому что у ворот я заметила небольшую толпу, в которой можно было различить человека с камерой. Нас, похоже, не заметили, вот только когда мы уже садились в машину – разумеется, большую и черную, – какой-то щуплый молодой человек в синей футболке, сумевший пробраться на территорию больницы, все же успел меня сфотографировать.

Пора начинать чувствовать себя звездой? А не рановато ли?

– Почему папа не приехал за мной сам? – спросила я, пока машина выруливала из задних ворот.

– Он слишком заметная фигура, – ответил Владимир, сосредоточенно глядя перед собой. – И без того журналисты лезут во все щели. Хуже тараканов, честное слово. Сколько ни бейся, все равно все разнюхают, – он махнул рукой и включил музыку, должно быть, для того, чтобы не продолжать разговор.

Я больше ни о чем не спрашивала, только смотрела в окно.

Больница находилась в каком-то тихом зеленом районе. Затем мы въехали на кольцевую, забитую машинами в любое время дня. Владимир ловко маневрировал между ними, а я задремала на своем заднем сиденье и очнулась только в тот момент, когда мы остановились перед огромными чугунными воротами.

– Ну, вот вы и дома, – объявил Владимир.

* * *

Красноярск, сентябрь, 1913 год

Порыв холодного ветра пробирал до костей, а ноги в тонких ботиночках, кажется, превратились в ледышки. Лиза поежилась, невольно подумав, что в Москве сейчас теплее, и тут же рассердилась на себя. Разве можно думать о таких пустяках, когда батюшка лишь недавно упокоился в земле, а ее собственная судьба оказалась подвешена на волоске.

Резкий паровозный гудок показался девушке сигналом Иерихонской трубы. Лиза вздрогнула. Жирный столб дыма поднялся в воздух, поезд натужно запыхтел, захрипел. Даже перрон под ногами мелко-мелко завибрировал вслед за чугунной махиной.

– Ну что ты, Лизочка, – дядя обнял ее.

От него остро пахло табаком. Отец не курил – берег слабое сердце, поэтому запах дяди, к которому Елизавета за всю неделю так и не привыкла, казался чужим и почему-то немного опасным.

– Бедная моя сиротиночка, – дядя потрепал девушку по плечу. – Ничего, не беспокойся, я о тебе позабочусь…

Она могла не поднимать голову, по тону и так было понятно, что в этот миг дядя смотрит на батюшкиного поверенного Афанасия Михайловича, с которым Лиза и приехала в Красноярск. Выезжая из Москвы, она надеялась, что на батюшкиной родине станет легче, а встреча с родичами принесет тепло и уют. Но все вышло совсем не так. И встреча какая-то холодная, и дом слишком большой, безликий… но хуже всего, что дядюшка и папин поверенный беспрестанно ругались. Не при Лизе, конечно, но несколько раз она слышала обрывки разговоров, замирающих при ее появлении, замечала, какими взглядами обмениваются мужчины. И тетушка, ей казалось, была не очень рада гостям. Чужая… незваная… такой Лиза почувствовала себя в дядином доме. И маялась, понимая свою ненужность, и не знала, чем себя занять. Большей частью так и просидела в своей комнате, даже город почти не посмотрела. А ведь именно здесь родился батюшка, здесь находятся его заводы, отсюда благосостояние семьи Вагановых и проистекает…

Лиза не представляла, что ей делать, но вот Афанасий Михайлович, который так звал ее в Красноярск, вдруг говорит, что ей лучше уехать. Пусть, мол, отправится пока с Наташей в Санкт-Петербург, под крыло матушкиной сестры, а он сам со всеми делами разберется.

– Поезжайте спокойно, барышня, – проговорил Афанасий Михайлович, прокашлявшись – видимо, и его просквозило на вольном северном ветру. – Я уж о ваших интересах похлопочу. Как прибудете в Санкт-Петербург, сразу же дайте телеграмму.

Поверенному отец доверял, и Лиза его слушалась.

Дядя хмыкнул, и девушка едва не заплакала. Ну вот, даже в день ее отъезда они продолжают ссориться. Ах, не стоило ей приезжать и вносить разлад. Ничего-то ей не удается. Она вздохнула и, подняв голову, встретилась с насмешливым взглядом серых, словно стальных глаз. Молодой темноволосый франт нагло смотрел прямо на нее, улыбаясь одним уголком рта, окаймленного модными тонкими усиками. Щеки тут же предательски вспыхнули, а молодой человек уже скрылся в вагоне.

– Благодарю вас, дядя за… за теплый прием, – пробормотала Лиза, приседая, словно в пансионе. – Пожалуйста, не серчайте, ежели что не так.

– Да как же на тебя серчать, голубка ты моя сердечная, – дядя покачал головой и умильно посмотрел на племянницу. – Ты же аки ангел небесный, данный мне на утешение да в память о возлюбленном брате. Поезжай, но помни, что здесь у тебя есть свой дом и любящая тебя семья! Накрепко запомни это!.. А то бы осталась?..

Лиза опустила глаза, теребя спрятанный в раструб перчатки картонный прямоугольник билета.

– Ну что же, – дядя повернулся к Наташе. – Смотри у меня! Чтобы с барышни глаз не спускала! Все, как я тебе велел! Чтобы у голубки моей волосочек с головы не упал! Поняла?

– Все помню, Павел Силантьевич, – компаньонка стрельнула на Лизу быстрым взглядом. – Все сделаю, как вы велели. Не извольте беспокоиться. Уж она-то у меня будет досмотрена в лучшем виде. В точности по вашему указанию.

Лиза промолчала. Иногда ей казалось, что бойкой Наташе больше пристало быть богатой наследницей. Ее бы не смутили ничьи взгляды или слова. Да и по внешности Наташа, что уж скрывать, не ей чета. Высокая, румяная, с отчаянными зелеными глазами. Лиза не раз замечала, что на улицах молодые люди больше смотрят на Наташку. Она сама на фоне компаньонки словно пропадает, как бледная моль рядом с пестрой бабочкой.

– Ну, тогда с Богом! – дядя трижды облобызал племянницу и сунул проводнику, почтительно застывшему у ступенек, какие-то деньги.

Батюшкин поверенный совсем по-семейному поцеловал ее в лоб и перекрестил.

Поезд снова загудел. Лиза споткнулась и едва не наткнулась на другого молодого человека.

– Простите, ради Бога! – проговорили они хором, и оба растерялись.