Вот они с отцом едут на слоне по какому-то восточному городу, а вокруг шумит пестрый базар. Кричат торговцы пряностями, предлагая ароматную, свернутую трубочками корицу. Бородатые смуглые мужчины в чалмах, продающие ткань, протягивают им свой товар. У одних – ткань тонкая и прозрачная, как паутинка в лучах солнца; у других – переливчатая и легкая, словно бабочкино крыло; у третьих – тяжелая и плотная, будто южная ночь… Звенят браслеты… Курятся на узорных деревянных подставках дурманящие ароматы…
А они с отцом едут, даже не глядя на все это великолепие, разговаривают и весело смеются…
Таня верила, что отец обязательно возьмет ее с собой в путешествие. Это он только сейчас не может, пока она несовершеннолетняя, ведь мама ни за что ее с ним не отпустит.
– Ну что, спишь? Просыпайся! – окликнул девочку отец. – Прибыли. Вылезай, принцесса!
Он всегда называл ее принцессой.
Когда Таня была маленькой, она всерьез спрашивала отца: вправду ли она принцесса? «Конечно, – смеясь, отвечал он, – кем тебе еще быть, если отец у тебя – король!»
Вспомнив об этом, Таня улыбнулась, вылезла из машины и наконец огляделась.
Они оказались перед зданием модной художественной галереи, в которой Таня уже как-то была. Значит, намечается чья-то выставка.
Таня никогда не спрашивала отца, куда они собираются в очередной раз. Каждый раз это было для нее сюрпризом, небольшим приключением. Отец, принимая ее игру, в свою очередь, никогда не рассказывал ей о своих планах.
Было у них еще одно негласное правило: Таня никогда не называла его отцом. Только по имени. Только «Ник».
Пискнула сигнализация, и отец, приобняв Таню за плечи, повел ее в галерею.
На входе он сунул под нос охраннику пригласительный билет на две персоны и при этом хитро подмигнул Тане. Девочка сразу догадалась, что раз папа не предъявил свое журналистское удостоверение, они находятся здесь на секретном задании…
Но вот мужчина и девочка уже вступили в зал, как-то болезненно-ярко освещенный множеством вделанных в потолок лампочек.
– Смотри внимательно, – шепнул папа. – Сегодня выставляется Димитрис. Он очень модный художник, и здесь соберется весь бомонд.
Среди хаотично перемещающейся по залу толпы Таня и вправду заметила знакомые даже ей лица.
Они с отцом тоже слились с толпой, бредя от картины к картине.
Папа… то есть Ник, улыбался, то и дело перебрасывался с кем-нибудь парой фраз и даже представил Таню самому Димитрису, предварительно проболтав с ним не менее пяти минут.
Когда знаменитость чинно удалилась, папа опять подмигнул Таньке.
– Спорим, – шепнул папа, – что он и не понял, кто я. Ему-то все по фигу… О, гляди, как интересненько!.. Эта красотка уже сменила кавалера. Пойдем-ка протиснемся поближе, послушаем…
Таня посмотрела и увидела известную певичку в сопровождении смуглого рокового мачо. А рядом… нет, этого просто не может быть!.. Рядом опять стоял все тот же мальчишка и болтал о чем-то с двумя долговязыми, веснушчатыми, словно сделанными по одному штампу, мужчинами.
Приблизившись, Таня вдруг поняла, что разговаривают они по-английски.
Английский никогда не был Таниной сильной стороной, впрочем, как и алгебра, геометрия, химия… и еще с пяток предметов. Более-менее неплохо у нее обстояло дело только с русским, но и это скорее не за счет зубрежки правил, а чего-то врожденного, не зависящего от воли девочки.
В общем, поняла она только отдельные слова.
Говорил незнакомец быстро и уверенно.
«Во дает, а ведь еще только в школе учится!» – удивилась она.
И в этот момент он опять взглянул на нее пронзительными ясными глазами, и Тане показалось, будто он ее узнал.
И вдруг девочка заметила, что в другом конце зала происходит что-то не то. Вокруг одной из картин наблюдалось скопление взволнованного народа. Внезапно послышался напряженный женский голос…
– У меня пузырек с кислотой. Он открыт, и, если рука чуть-чуть дрогнет, я уничтожу картину!
– Расступитесь, – сухо бросил гостям Димитрис.
Люди отхлынули, и Таня увидела молодую девушку в черном платье, вцепившуюся в одну из картин и занесшую над ней кулак, в котором что-то стеклянно поблескивало.
– Боже мой, Лизон, и зачем? – устало спросил художник.
Девушка захохотала так, что рука ее опасно дрогнула.
Отец ловко пробирался через толпу, таща за собой Таню, и изредка украдкой щелкал камерой дорогого айфона. Когда они подобрались поближе, Таня поняла, что неизвестная девушка в истерике. Волосы ее казались спутанными, тушь размазалась вокруг глаз, а зрачки были неестественно расширены.
– Чего ты хочешь, Лизон? – снова спросил художник, осторожно делая еще один шаг в сторону девушки.
– Не подходи! – взвизгнула она, и он испуганно остановился, подняв руки в знак добрых намерений.
– Я же просила тебя не выставлять эту картину! – кричала девушка. – Это слишком личное! Она настолько же моя, как и твоя, слышишь?!
– Он что, сам проплатил этот концерт? – тихо проговорил холодный мужской голос неподалеку от Тани. – Говорят, его картины уже не вызывают прежнего ажиотажа…
– А что, вполне, – равнодушно отозвалась ухоженная женщина.
Таня искоса взглянула на них, но тут же ее вниманием снова завладела рыжая разбойница.
– Ты скотина! – кричала она на весь зал. – Ты обманул меня и выставил мою душу на всеобщее обозрение!
Таня внимательно разглядывала картину, послужившую причиной инцидента. Душа девушки была несколько округла и спиралевидна. Она пронзала Вселенную, кольцами обнимая Млечный Путь, и сочетала в себе красные, черные и желтые цвета.
Таня подумала, что это портрет крайне смятенной души.
– Лизок, оставь картину. Мы сами с тобой во всем разберемся. Вдвоем. – Художник тихонько сделал какой-то знак охранникам.
– Шарман, превосходно! – прошептал Танин папа, видя, как девушка в негодовании затрясла рыжей гривой.
И тут… рядом с ней неизвестно откуда возник тот, уже хорошо знакомый Тане, мальчик.
Что у него за привычка вмешиваться буквально во все?!
– Лиза, ну не стоит, – сказал он девушке, а потом что-то тихо добавил, глядя на нее мягко и укоризненно.
И девушка вдруг выпустила картину и, припав к плечу таинственного спасителя произведений искусства, громко и с чувством зарыдала. При этом она едва не облила его кислотой (если в пузырьке, конечно, и вправду была кислота), однако в последний момент флакон каким-то чудом оказался в руках подоспевшего охранника.
– Выведите ее! – велел охранникам Димитрис.
Но юноша снова вмешался: