НЕшедевры

Мама не удивлялась потрясающим результатам Яны, которые стали появляться один за другим. Она говорит: знак о том, что младшая дочь станет художницей, был уже в первый год её жизни.

Мама на дому реставрировала картины из городского музея. Отлучилась на несколько минут. А дочь подползла к портрету исторической личности, взяла кисточку, макнула её в масляную краску и пририсовала личности усы.

Несколько лет назад в Николаевке не было художественной школы. Ради Яны мама организовала художественной класс на базе щколы искусств. Дочь получила корочку об общем художественном образовании, подготовилась к поступлению в вуз, стала учиться на факультете культуры и искусства в Ульяновске. А класс остался, вместе с Яной сотни детей получили профильные знания, многие поступили и продолжили учиться по специальности.

Среди остальных картин Яны в нашем домашнем музее тот самый первый портрет девочки висит в рамке, в самом центре комнаты. Он важен, ведь с него началось много важных событий.

Почти на всех картинах авторства Нейфельд – люди. Разглядеть суть человека, показать, что каждый человек особенный и в каждом есть красота – это образ жизни и её смысл.

Kazan

Моя Казань – это Казань девяностых. Это сталинки и хрущёвки. Подъезды тёмные, с острыми запахами: подвалов, сигарет, подгнившего мусора. Во дворах – скрипящие барабаны для бега, облезлые песочницы и железные качели. В нашей сталинке на первом этаже был огромный, но какой-то пустой магазин. Товары расставляли так, что между ними был воздух. Витрины мутные, а за ними – яркие фантики с иностранными надписями. Шоколадные батончики стоили десять тысяч рублей. Однажды утром последние три нуля во всех ценниках зачеркнули красным. «Смотри, что у меня есть, это новая», – говорит бабушка и протягивает мне блестящую копейку. Я долго рассматривала ее: меленькие буквы, завитки, человечка на коне и с палкой. Кукольная денежка.

Гуляли в парке Химиков. Качели там держали не обычные балки, а медведи, журавли, лисички и два волка-близнеца из «Ну, погоди». Нужно было покачаться немного у каждого, чтобы никого не обидеть. А еще там стояла огромная голова дядьки Черномора. Можно было забраться к нему в голову, и быстро съехать вниз, вылететь прямо изо рта. Четырёхлетняя сестрица боялась дядькиной головы и соглашалась забраться в тёмное ухо только вместе мамой.

На новый год в парке появлялась треугольная ёлка. Чтобы увидеть горящую звезду, нужно было вытягивать шею до боли. Появлялся сказочный городок. Вспоминаю теперь, что это были всего-то раскрашенные куски фанеры с подсветкой изнутри. Но раньше для меня это были волшебные замки, я точно представляла, что внутри целая жизнь: залы, спальни, камины, принцы и придворные. Вон наверху горит окошко – там принцесса уже переоделась в пижаму и читает книжку, сидя на стульчике с гнутыми ножками.

В доме культуры устраивали фотозону: снег из ваты, цифры из мишуры, самошитый символ года, набитый поролоном и тряпьём. Желающих снимали на полароид. В зимние каникулы в доме культуры были не детские представления, а ярмарки и презентации иностранных продуктов. Мы попали на дегустацию нового сока. Можно было пробовать каждый вкус бесплатно. Мы пробовали по целому стаканчику.

Под окнами грохотали трамваи и не давали проспать в школу. Папа тащил меня, сонную, через дворы, через рынок, где в полутьме люди уже сновали туда-сюда, громко переговариваясь на двух языках. Папа своими длинными ногами шагал широко, а я семенила за ним, почти бежала, путалась в колдобинах, спотыкалась и часто разбивала в кровь пальцы и коленки. Зато обратно можно было идти не спеша. Читать вывески: «Да-ру-ха-нэ – Аптека. А-шам-лык-лар – Продукты». Рассматривать ерунду на прилавках: лизуны, пружинки-радуги, наклейки. Папа разрешал бросить монетку в автомат. Я всегда выигрывала. Именно тогда решила, что я – очень везучий человек.

На выходных шли в гости. Далеко: по песку, мимо кустов, кошек и собак, мимо деревянных одноэтажных домов, мимо колонок. Пахло болотом.

Теперь уж в Казани не осталось деревянных домов на болотах. Болота засыпали и надежно прикрыли сверху стеклянными небоскрёбами. Облупившийся фасад сталинки закрасили новым слоем, выгнали запахи из подъезда и заперлись от них на железную дверь с домофоном. Магазин засыпали товарами. Дворы стали яркие и пластиковые. Парк застелили приторно-зелёным газоном. Куда – то дели лис и волков вместе с качелями, сладили даже с огромной головой Черномора. Ни качелей, ни горок там теперь совсем нет, зато есть много разных спортивных площадок.

Выкопали у рынка метро, но сам базар на месте. Я видела его таким же, как двадцать лет назад буквально вчера. «Да-ру-ха-нэ – Аптека. А-шам-лык-лар – Продукты». На перевернутых ящиках продают веники, щётки, мочалки, носки, трусы, шампуни. Ну подумаешь, вместо игровых автоматов поставили ларьки Быстроденег. Хозяева-то всё те же. Из цветочной палатки поёт Земфира: «Меня убивают, из „эмки“ стреляют в левую мышцу». Коротко стриженый папаша в спортивном костюме везёт мимо коляску, откуда (честное слово!) играет монофоническая мелодия из «Бумера», на звонки ее ставили.

Рынок жив, но вокруг него, повсюду, рабочие в аккуратной форме выбивают из города девяностые: меняют вывески, перекладывают дорогу, засыпают ямы.

Я почти вынырнула из прошлого, почти ступила на новый гладкий асфальт, но тут показалось, что сзади меня высокий мужчина тянет за руку белокурую девочку. Я оглянулась, споткнулась о границу новой дороги и разбила палец вкровь.

Кризисные дети

Настало такое время, когда мировой кризис, автокредиты и ипотека мешают людям заводить детей. «Сначала нужно встать на ноги», «я не хочу, чтобы мой ребенок в чем-то нуждался», «дети – это дорогое удовольствие», – эти фразы стали показателем здравомыслия и серьезности молодых людей, которые вступают в детородный возраст. Все эти постулаты мне не нравятся. Более того, беспокоит меня мысль совершенно противоположная: «Что хорошего вырастет из моего ребенка, если у него будет слишком хорошее детство?»

Мои родители решились на детей в то время, когда разваливалась страна. Когда продали дом ради другого, получше, а через несколько дней на эти деньги можно было лишь как следует поужинать. Родители были очень молоды, в них было много сил и любви. Теперь я каждый день мысленно говорю им спасибо за их «безалаберность».

Мы переезжали раз десять. Одно и первых моих воспоминаний – это поезд. Папа будит меня среди ночи, засовывает под мышку и выносит на темный вонючий перрон. Нужная электричка – только утром, и мы ждем ее на вокзале (на комнату отдыха денег нет). Мама рассказывает сказки, и под них мы засыпаем калачиком на жестком кресле, с курткой под головой. С тех пор я умею высыпаться где угодно.

В одной из наших квартир были тараканы. Неистребимые. Мы встречали их на крышке унитаза, они шуршали ночью где-то на потолке, иногда катались на сестричкином мячике. Теперь я вряд ли упаду в обморок от вида какой-либо букашки.

Другая квартира была без воды и канализации. Воду для хозяйственных нужд сначала надо было занести на второй этаж, а потом столько же – вынести. Субботняя стирка требовала напряжения всех моральных и физических сил. Поддерживать чистоту тела мы научились лишь с помощью чайника, ковша и двух тазиков. Вы же понимаете, что теперь я молюсь на стиральную машину, а сезонное отключение горячей воды вообще не воспринимаю как трагедию?

Мы жили и в большом городе, и в поселке. Кажется, было начало двухтысячных, когда в этом самом поселке две недели не было света. Нигде. Люди закидывали тухлым мясом дом главы района, а наши нервы были более-менее в порядке, потому что у нас не было мяса. У нас были волшебные вечера со свечами, песнями под гитару и вареной картошкой. Тогда мы особенно много разговаривали друг с другом.

Зимой в поселке бывали перебои и с теплом. Но жизнь-то текла своим чередом: мы учились играть на пианино в перчатках, спали в свитерах и в обнимку. А еще мама учила нас самоконтролю: «Представь, что ты – солнце, большое горячее солнце. Представь как следует – и станет теплее». Теперь я уверена, что комфорт – это не обязательно шикарный дом с дизайнерским ремонтом, садом и бассейном. Комфортный дом – значит просто теплый и светлый.

В детстве я узнала цену деньгам, научилась изобретать ужин из ничего, радоваться любым подаркам. Бытовые неудобства теперь не влияют на моё настроение.

У нас с мужем похожее детство. Мы считаем, что «встали на ноги», потому что теперь когда угодно можем пойти и купить импортную шоколадку. «Встали на ноги», но продолжаем радоваться как дети простым вещам. Недавно мы впервые купались в море и заимели велики, о которых мечтали двадцать лет. Нас не пугают разговоры из телевизора о кризисе, ведь мы росли в нем и были счастливы. Кризис приспособил нас к жизни лучше любых школ раннего развития.

Я не хочу, чтобы наша дочь выросла тепличным цветочком. Но как только подобные опасения начинают меня посещать, я вспоминаю, что она живет в стране, которая умеет воспитывать, раздавая щедрые порции потрясений каждому поколению.

Игра

Когда-нибудь мне надоест играть: не пущу внутрь ни страсти, ни азарта, которые так опасны для душевного состояния. Чтобы не чувствовать смерти, найду себе обманку типа лото, домино или шашек. Буду собирать друзей, чтобы показать: «Смотрите, я еще играю! Эхехей, сейчас всех вас сделаю!» Но на самом деле будет всё равно, выиграю или нет. Будет хорошо, от того, что всё равно. От того, что так спокойно.