Фонтенбло

Фрески – практически все – посвящались военным победам Франциска I и прочим его успехам как мецената, покровителя наук и искусств, прославлению его мужества и благочестия. И все без исключения фрески украшались королевской эмблемой, повторенной бесконечное число раз, – Золотой Саламандрой в огне, символом неумирающего правосудия, неизменно сопровождавшим девиз Франциска I: «Питаю и уничтожаю».

Р. Фиорентино. Венера, наставляющая Амура

Четырнадцать фресок этой галереи, о которых написал один из своих катренов Нострадамус, представляют собой тонкую и тщательно продуманную композицию с тайным смыслом, о котором современные исследователи могут только строить догадки, и ни один дешифровщик символов пока не смог убедительно объяснить замысловатые живописные аллегории, но, как уже говорилось, мистика и Фонтенбло связаны неразрывно.

А пока современные гиды объясняют, что рассматривать фрески галереи, расписанной Россо, следует, проходя строго зигзагообразным маршрутом, слева направо. Они объясняют условные названия картин и такое же очень условное их восприятие: «Единение государства» и «Изгнание невежества» (прославление политических успехов Франциска I), «Битва лапифов с кентаврами» (победа мудрости над варварской природой человека), «Воспитание Ахилла» и «Венера, наставляющая Амура» (идеалы добропорядочности). Во всяком случае до этого времени живопись Франции еще не вдохновлялась идеями, почерпнутыми в античной классике, а теперь подобное новшество явилось признаком того, что в обществе зарождается новое мироощущение, в котором главное место станут занимать гуманисты, ратующие за свободу и просвещение.

Р. Фиорентино. Слон, украшенный геральдическими лилиями

Известно, что Россо был не только исключительно талантливым художником, но и широко образованным человеком, разбирающимся в музыке и философии, а также классической литературе, что и дало ему возможность наполнить свою живопись невероятным количеством аллегорических образов. Россо Фиорентино начал работать над фресками в Фонтенбло в 37 лет, а его творческая жизнь на родине, в Италии, началась очень рано. Он учился у выдающихся мастеров итальянского Возрождения, работал вместе с Понтормо и Андреа дель Сарто, был рекомендован Франциску I великим Микеланджело, но, как ни странно, в шеренге художников Возрождения он занимает очень скромное место. Всю свою жизнь он воспевал необычную индивидуальность, и понять его до конца не сумели ни в Риме, ни во Флоренции. В Италии он так и остался основоположником тосканского маньеризма, насквозь пронизанного трагическим и надрывным мироощущением. Оценен по достоинству художник был только во Франции. Но, надо сказать, что здесь и само искусство Россо получило новую окраску, к тому же создавалось впечатление, что именно благодаря французской почве талант художника заблистал новыми гранями. Он сроднился целиком и полностью с французской культурой, стал ее органичной частью, начал все чаще обращаться к светским сюжетам.

Благодаря необычным рамам, в которые заключал свои живописные панно художник, и сочетанию с барельефами композиции кажутся скульптурными изображениями. При изготовлении обрамлений для фресок мэтр по кличке Рыжий использовал стук – обожженный гипс, в который добавлял квасцы, клей и мраморную пудру. Фигуры, входившие в состав композиций, вылепливались прямо на месте, после чего поверхность полировали до зеркального блеска. Все эти обрамления отличаются поразительным разнообразием. Ни одно из них не похоже на другое, и каждый раз с новыми фигурами, сочетаниями и взаиморасположением образов и орнамента они создают ни с чем не сравнимый изумительный аккомпанемент к живописи. Скульптурные мотивы то служат фоном, то дополняют или объясняют живописные аллегории. Иногда кажется, что обрамления обречены на второстепенную роль, но вдруг их музыка так смело и мощно Стук врывается в общий ансамбль фресок, что понимаешь, насколько высокая смысловая нагрузка заключена в них.

Р. Фиорентино. Клеобис и Битон

И все же современный зритель может видеть только внешнюю, видимую, сторону произведений Россо. Так, он восхищается стройными фигурами, утонченными профилями и гибкими телами юноши и девушки, ставших обрамлением фрески «Венера, наставляющая Амура», и воспринимает это как гармоничное сочетание физической и духовной красоты. А при взгляде на фреску «Воспитание Ахилла» и на ее обрамление – мощных атлетов с рельефными мускулами – видят только грубую физическую силу, представленную в сложнейших разворотах. Что же касается «Изгнания невежества», то здесь показаны сатиры, козлиные головы и различные животные, которые воспринимаются современным человеком как воплощение отрицательных или порочащих человеческих качеств. При взгляде же на фигуры людей, выполненные в технике сильной лепки, на наполненные плодами корзины, тяжелые гирлянды фруктов и резвящихся путти чувствуется только радость бытия, с которым всегда связывается мировоззрение ренессансного человека.

Так оформлена галерея Франциска I – в контрасте живописных и скульптурных работ. При этом краски живописи удивительно разнообразны и по-разному звучат: то предельно напряженно, то нежно и изысканно, и каждый сюжет обладает определенным, свойственным только ему и неповторимым колористическим строем. Линии рисунков так же неожиданны: порой тонкие, и вдруг внезапно сильно передающие очертания фигур и объемы, стремительные движения, сложнейшие ракурсы, в которых даны персонажи.

Р. Фиорентино. Сатир. Стук

Кисть Россо поистине виртуозна, линия рисунка тонка и извилиста в изображении то завитка волос, то текстуры витого шнура в женской прическе, что придает живописи мастера непередаваемое очарование и изящество.

Иногда кажется, что композиции, созданные Россо, буквально переполнены фигурами, полными жизненности и энергии. Они запечатлены в замысловатых позах и сложных разворотах, а удлиненные пропорции, хрупкость и тонкость заставляют вспомнить о готических традициях в изображении человека. Причем эта хрупкость и поразительная одухотворенность далеки от бесплотности; мало того, благодаря им усиливается иллюзия пространства, уходящего в глубину, а ослепительно-белые рельефы статуй обрамления кажутся способными в любое мгновение отделиться от стены. В центре главной стены галереи находится фреска «Даная», представляющая красавицу с античным профилем и золотыми волосами, в задумчивости раскинувшуюся на подушках. Вся фреска кажется залитой солнечным золотым светом, пронизывающим и саму фигуру героини, и золотистый колорит рамы. Эта фреска создана совместно с другим итальянским мастером – Ф. Приматиччо.

Р. Фиорентино. Сатиресса. Стук

Когда-то на этом месте была фреска Россо под названием «Нимфа Фонтенбло». До настоящего времени она не сохранилась, и представление о ней можно получить только по гравюре XVI столетия. Россо изображал Венеру, расположившуюся на отдых рядом с источником (прозрачный намек на Чудесный источник Фонтенбло, начало начал, которое видится художнику прежде всего в любви). Аккомпанементом к «Нимфе Фонтенбло» служили утонченно-острые скульптуры кариатид, переходящие в консоли и сохранившиеся и по сей день. Тонкие руки сросшихся воедино трех прелестных девушек вскинуты вверх и незаметно трансформируются в витые ручки корзин, наполненных спелыми плодами – аллегориями счастья и наслаждения в духе чисто французского мировосприятия.

Ф. Приматиччо, Р. Фиорентино. Даная

В торцовых стенах галереи можно видеть еще две картины Россо – «Венера и Амур» и «Вакх и Венера», представляющие гедонистическое стремление французской аристократии к изяществу и роскоши, элитарности и богемному образу жизни. Благодаря прекрасному оформлению, созданному Россо, проходная галерея Франциска I сделалась парадным помещением королевской резиденции. Конечно, Россо трудился над оформлением галереи не один, ему помогал огромный штат помощников – и столяров-краснодеревщиков, и лепщиков, и рисовальщиков, и резчиков, и граверов. А у самого Россо, помимо росписей королевской галереи, было еще множество обязанностей. По его рисункам создавалась посуда для короля, солонки, вазы, кувшины, маскарадные костюмы для праздников и торжественных шествий, даже попоны для лошадей. Мастер работал в Фонтенбло, не зная усталости; несколько помещений он оформил в одиночку, прочие, например павильон Помоны, Нижнюю галерею и павильон Балдахинов, – совместно с Приматиччо.

Нимфа Фонтенбло. Гравюра

Франциск I очень высоко ценил Россо. Ученик Россо Вазари вспоминал, что благосклонность французского короля к мастеру не имела пределов: он назначил ему огромное по тем временам содержание – 400 скудо и подарил особняк в Париже. Как пишет Вазари, «…он был назначен главным начальником всех строений и всех живописных и других работ… он (Россо) большую часть времени проводил в Фонтенбло, где у него были свои покои и где он жил по-барски». К концу жизни Россо стал по воле короля Франциска каноником церкви Сент-Шапель в Париже. Мастер прожил во Франции девять лет, до самой смерти, и, как вспоминал Вазари, «в этой стране слава, которая выпала на долю Россо, способна была утолить жажду самого непомерного тщеславия».

Галерея, созданная Россо Фиорентино в Фонтенбло, признается не имеющей мировых аналогов, поскольку итальянский мастер придумал совершенно новый стиль, который стал именоваться французской манерой. Под этим термином искусствоведы подразумевают декоративную отделку, в которой применяется сочетание живописи, скульптуры и стукового обрамления.

Галерея Франциска I вела, как соединительный коридор, в один из корпусов, расположенных на Овальном дворе.

В Средневековье этот двор являлся замкнутым пространством, которое создавали фасады хозяйственных построек, где буквально задыхался зажатый со всех сторон главный корпус. Сейчас на этом месте находятся входные решетчатые ворота, а современный посетитель не может непосредственно пройти в этот двор, и ему остается любоваться им из окон дворца. Нынешний облик придал Овальному двору архитектор Лебретон. Именно он освободил двор от большинства строений или же, сохранив старые постройки, объединил их фасады, возвел на старых фундаментах новые здания и придал овальную форму двору. Главная примечательность Овального двора – павильон Святого Луи, по сути старый донжон. Это здание отличают мощный цоколь, стройный силуэт, античные пилястры, треугольный фронтон. Этажи, как и в Средневековье, отмечены только окнами и карнизами. Золотые ворота, являющиеся укрепленным входом в замок, Лебретон разместил в юго-западной части Овального двора.

Россо. Стуковый рельеф галереи Франциска I

Даже нашим современникам они кажутся такими же неприступными, как и тем, кто смотрел на них в XVI столетии.

Золотые ворота – это павильон, выполненный из нарядного белого камня и красного кирпича. Слегка вытянутый вверх, он как будто устремляется в небо, увенчанный островерхими крышами и лесом дымоходов, усиливает изящество, присущее всему ансамблю королевской резиденции. В средней части павильона, фасад которого четко разделяется на три части, находятся ворота под арочным сводом. Эти ворота, напоминающие античный храм благодаря пилястрам, несущим треугольный фронтон, всегда называли фасадом короны. Между этими пилястрами, как в нише, помещен бюст Франциска I, облаченного в доспехи. К сожалению, портрет, с которого делался бюст, исчез бесследно во время беспорядков 1789–1794 годов.

Павильоны Овального двора

Еще одна ценная реликвия времен Франциска I – это часы, установленные на одном из зданий Овального двора и украшенные семью скульптурами – аллегориями семи планет.

И сегодня можно услышать, как Вулкан молотом отбивает каждый час.

В целом во время правления Франциска I средневековый замок Фонтенбло стал дворцом с новым обликом, в котором гармонично сочетались весь ансамбль и его отдельные части, средневековые традиции и стройность античных ордеров, что соответствовало настроениям эпохи, и каждому было ясно, что основное предназначение излюбленной королевской резиденции Фонтенбло – служить для пышных празднеств двора и торжественных приемов, будней, которые не исключали изобилия удовольствий буквально на все вкусы, и придворные делали все возможное, чтобы, помимо уже известных удовольствий, изобретать новые.

А Франциску I все еще казалось, что его резиденция может иметь более величественный вид: ведь, как известно, совершенству нет предела, и он обратился к мантуанскому герцогу Гонзага с просьбой прислать в помощь Россо и его соотечественнику П. Тибальди талантливых живописцев и скульпторов. Наконец, к этим мастерам в 1533 году присоединился архитектор, скульптор и живописец Ф. Приматиччо, который работал вместе с Джулио Романо, украшая фресками палаццо дель Тэ. Судьба этого итальянского мастера решительным образом изменилась после работы в Фонтенбло как и у большинства его соотечественников. Пораженные красотой этого места, они обретали во Франции новую родину. Так и Приматиччо остался во Франции на 40 лет.

Вид на Золотые ворота Фонтенбло со стороны центральной аллеи

Едва Приматиччо прибыл в Фонтенбло, как у него, подобно Россо, появилось множество обязанностей. Его дар расцвел в этом удивительном месте, и прославился он прежде всего как несравненный декоратор при отделке парадных залов. Приматиччо продумывал сценарии придворных празднеств, оформлял их; делал эскизы мебели, ювелирных изделий. По поручению Франциска I в 1540 году Приматиччо отправился в Рим с целью приобретения коллекции античных скульптур. Вазари пишет об этой миссии Приматиччо: «Он накупил сто двадцать пять штук всяких бюстов, торсов и фигур». Большинство из этих произведений были вскоре отлиты мастером в бронзе. Некоторые из этих слепков, ранее украшавших Фонтенбло, в настоящее время находятся в музеях Рима и Ватикана, в частности такие шедевры, как «Нил» и «Ариадна», а другие пополнили коллекцию Лувра («Тибр», «Лаокоон», «Венера»). Бенвенуто Челлини вспоминал в своих мемуарах, с каким торжеством были встречены бронзовые отливки Приматиччо, которые сразу же после их доставки в Фонтенбло были выставлены на цоколе галереи Близнецов – королевской галереи. Франциск был необыкновенно доволен, поскольку его дворец, по словам Челлини, стал воплощением нового Рима: «Это была на едином порыве воодушевления возникшая остроумная, несколько безрассудная, необыкновенная ночная феерия. Зрелище всем представлялось волшебным, это была самая настоящая сказка, мир чудесного. Цоколь с бронзой освещался и свечами в канделябрах, и множеством факелов».

Скульптуры, созданные Приматиччо, украсили сады, в которых утопал замок, ниши, окружавшие Чудесный источник. По свидетельствам современников, придворные были в полном восторге при виде этого необыкновенного зрелища, и с этого времени при дворе стало привычным обсуждение рассматриваемых коллекций, оценивание их с разных точек зрения.

Чтобы пополнить коллекцию Фонтенбло (как оказалось, пополнять ее можно было бесконечно), Приматиччо ездил в Италию еще два раза: первый раз при жизни Франциска I, в другой раз уже по поручению Генриха II. Из первой поездки мастеру пришлось срочно вернуться: Франциск сообщил ему, что скончался Россо и, по свидетельству Вазари, «…осталась незаконченной длинная галерея, начатая по его проекту и в значительной своей части им уже отделанная лепниной и живописью».

Фонтенбло. Спящая Ариадна. Бронзовая копия с античного оригинала, IV век до н. э.

В 1541 году Приматиччо получил новое назначение организатора и руководителя всех строительных работ в Фонтенбло, а вместе с тем стал аббатом прихода Святого Мартина. Мастер завершил работы, которые начал еще совместно с Россо: в королевских апартаментах и павильоне Помоны, в покоях королевы и герцогини д’Этан, любовницы Франциска I. К сожалению, большинство фресок работы Приматиччо не сохранились до сегодняшнего времени; остались только гравюры, по которым работал художник, и каждый раз при взгляде на эти произведения поражает филигранность и необычайная изысканность живописной манеры Приматиччо. Достаточно хотя бы взглянуть на декор зала, расположенного над Большим Винтом – винтовой лестницей, его лепнину и фрески. Когда-то в этом зале жила герцогиня д’Этан. Здесь в натуральную величину мастер изобразил бюсты и маски, лиственные и фруктовые гирлянды. Длинноногие стройные девушки кажутся необыкновенно жизненными в своем бесконечном упоительном танце.

Ф. Приматиччо. Фрагмент декора Королевской лестницы

При этом каждая из этих фигур легко поддерживает свою ношу. Таковы грациозные кариатиды Приматиччо. Недаром король любил говорить, что «двор без женщин – все равно, что год без весны, а весна без роз»; потому и покои герцогини, о которой придворные говорили: «Она самая красивая среди умных и самая умная среди красивых», наполнены этой вечной весной и радостью жизни. Не менее искусно выполнены и фрески, изображающие Франциска I и Александра Македонского. Своему любимому Фонтенбло король отдал 19 лет жизни; здесь же он и встретил смерть 3 августа 1546 года, а его дело продолжил сын, новый король Генрих II. «Король умер, да здравствует король!»

Королевский двор в эпоху Ренессанса

С XV столетия в жизни французских государей происходили значительные изменения. Двор стал воплощением жизнерадостности и грациозности, что в полной мере соответствовало духу эпохи Ренессанса. Главное отличие от предыдущих королевских дворов состояло прежде всего в заметной феминизации.

Как королева, так и сам государь непрерывно находились в окружении очаровательных фрейлин, молодых и изысканных, что обусловило создание атмосферы непрерывного празднества. Благодаря женскому присутствию претерпел значительные перемены сам стиль поведения прочих обитателей королевской резиденции, стал значительно разнообразнее досуг, но самое главное – менялась психология придворных.

До этого периода королевский двор с полным основанием можно было назвать мужским, и если мужчины и приводили во дворец своих жен, то для этого требовался весомый повод, например праздник, рыцарский турнир или бал. При этом принцессы и королевы, конечно же, имели фрейлин, но их ни в коем случае нельзя было назвать красавицами, предпочтение отдавалось скромным и незаметным девушкам, пригодным для того, чтобы составить компанию, но совершенно не подходящих для сколько-нибудь серьезной роли. Недаром о них говорили в те времена, что компаньонки королевы занимаются тем, что «посещают двор». По сути, этих фрейлин в эпоху Ренессанса могли бы назвать дикарками, хотя и им, немногочисленным и совершенно не приметным, приходилось терпеть разного рода грубости от мужчин, для которых они являлись своего рода утешением.

Что же касается эпохи Ренессанса, то нравы сделались настолько свободными, что даже современники откровенно признавались: «Королевский двор все больше напоминает оплачиваемый из государственной казны бордель». Та к дело и обстояло до самого конца правления Франциска I, который, как свидетельствуют документы, ежемесячно выплачивал «жалованье» в размере 45 ливров «даме девиц радости за службу при дворе», Сесилии де Вьевиль. В такой сумме оплачивались услуги как по содержанию дамы, так и по ее вознаграждению.

Так короли-рыцари понемногу отодвигали мужчин на второй план, превращая двор в Фонтенбло в подобие волшебной шкатулки, блестящей, набитой шелками и парчой, нимфетками и зрелыми нимфами, воздухом вожделения и обожания.

Анна Бретонская

Первый опыт создания дамского королевского двора принадлежал Анне Бретонской, ставшей королевой Франции в 1491 году. После нее стали нормой так называемые дворы королевы и дворы принцесс. У Анны Бретонской, в отличие от ее предшественниц, было 9 придворных дам и от 35 до 40 фрейлин. Эта королева отличалась целомудренностью и скромностью, однако считала, что женщины должны являться украшением королевского двора. Что же касается их красоты, которая, естественно, не может не склонять мужчин к распутству, то дамы обязаны были уметь постоять за себя и свою честь. Анна Бретонская отличалась нетерпимостью к необдуманным поступкам и распущенности в поведении. Брантом, известный своими фривольными даже для современников рассказами, не мог упрекнуть ее ни в чем. Он писал о дворе Анны Бретонской: «Ее двор был прекрасной школой для дам, она замечательно их там воспитывала и обучала, по образцу ее самой они получались весьма умными и добродетельными». Королева постоянно заботилась о том, чтобы выбранные ею дамы не испытывали нужды ни в чем: она заботилась о них и подбирала им одежду, сама выдавала замуж фрейлин, обеспечивая достойным приданым, постоянно следила за тем, чтобы девушки не подверглись искушению при королевском дворе, где так много соблазнов и соблазнителей, в любой момент готовых идти на приступ. Шарль де Сен-Мар отмечал: «Мудрая королева не желала, чтобы ее дом был открыт для всяких опасных персон, от которых нечего ждать дамам и девицам, кроме непристойности и сладострастия».