Принцесса на горошине. Не такая, как все

Я смотрела в глаза своему отражению в зеркале. И вдруг Димкины слова отозвались где-то глубоко, в каком-то темном, я бы даже сказала, потаенном уголке моей души, куда я давно не заглядывала. И стало тоскливо, что я даже глаза ненадолго зажмурила.

– Дело в том, кого ты на самом деле смог полюбить, – продолжил Абакумов. – С некоторыми людьми это случается лишь один раз в жизни. А всё остальное… мы переживаем лишь похожее.

Какие глубокие, трогательные речи.

Я так сильно зажмурила глаза, всего на какие-то секунды позволила себе уйти в себя, что даже не заметила, что Дмитрий Алексеевич успел подняться с постели, и теперь стоит за моей спиной. Наверное, мою реакцию на его слова, он воспринял на свой счёт. И это было абсолютно нормально. И, наверняка, его порадовало. Какому мужчине не понравится, когда женщина так реагирует на его близкое присутствие, слова, действия? Вот и Абакумов меня обнял, крепко, потянулся губами к моим губам.

– Я встретил тебя, – шепнул он мне. – Разве в этом кто-то из нас виноват? Я тебя люблю, солнышко. – Димка взял меня за подбородок, заглядывал в лицо, и мне пришлось открыть глаза, чтобы встретить его взгляд. Я знала, что он хотел именно этого. Моего прямого взгляда, чтобы понять, насколько я прониклась его признаниями. А я вдруг испугалась, что он так и не сможет увидеть в моих глазах то, что ищет. И чтобы как-то этого конфуза избежать, приподнялась на цыпочки, обхватила Димку руками за шею, и поцеловала. Поцеловала крепко, поцеловала провокационно, лишь бы отвлечь его.

Отвлечь получилось, Дмитрий Алексеевич уже спустя минуту подхватил меня на руки и понёс обратно в постель. А я, наверное, впервые за всё время наших отношений, не занималась с ним любовью, не отдавалась ему в полной мере, а всё больше смотрела в потолок над его плечом. Дмитрий Алексеевич, голый, разгоряченный лежал на мне, шептал мне на ухо, как сильно меня любит, что я женщина, которую он всю жизнь мечтал встретить, а я лежала и думала, насколько это неправильно – заниматься с ним сексом под крышей этого дома.

Страшные глупости, на уровне бреда, но я никак не могла принять тот факт, что жизнь моя изменилась настолько, что я стала хозяйкой отцовского дома. И Димка, отчего-то, в этом доме мне страшно мешал. И делал непозволительные вещи.

После секса мы лежали рядом, обнявшись, Дмитрий Алексеевич гладил моё тело, я прятала лицо у него на груди, но совсем не потому, что никак не могла отойти от полученного удовольствия и неги, я продолжала расставлять в своей голове по полочкам свои чувства и ощущения. По крайней мере, пыталась.

Наверное, моё долго молчание Абакумова всё-таки насторожило. Потому что он в какой-то момент спросил:

– Марьяна, всё хорошо?

Я немного отодвинулась от него, посмотрела ему в глаза. Широко улыбнулась.

– Да. Всё хорошо.

Я села, а Димка потянулся рукой за мной, погладил по голой спине.

– Марьяна, я тебе клянусь, я всё решу. В самом скором времени.

– Что решишь? – решила я уточнить.

– Поговорю с Оксаной. Ты права, давно мне говорила, что нужно ставить точку в отношениях, в которых тебе некомфортно.

– А как же дети, Дима? – спросила я, направляясь в ванную.

– Дети… – проговорил он за мной эхом, при этом в его голосе прозвучало сомнение, я заметила. Но Абакумов тут же взбодрился: – А что дети? Дети подросли. Да и я же не собираюсь исчезать из их жизни, – с энтузиазмом продолжил он. – Буду заботиться, буду помогать. Буду делать всё то, что и делал. – И, повысив голос, чтобы я услышала, поинтересовался: – Ты что думаешь?

Я задержалась, прежде чем войти в душевую кабину. Размышляла, а затем дала ему совет, от души:

– Я бы для начала поговорила с детьми. Выяснила, что они думают, по поводу вашей семьи.

– А что они могут думать? – удивился Димка. – Они же дети.

– Которые привыкли жить с мамой и папой. А вдруг у них будет серьёзный стресс? Или психологический срыв? Думаю, тебе нужно подойти к этому вопросу очень осторожно, Дима. Чтобы никому не навредить.

Я закрыла за собой дверь душевой кабины и включила воду. А когда повернула голову, увидела, что Димка стоит в дверях ванной комнаты, и за мной наблюдает.

– Марьяна, ты беспокоишься о детях, – спросил он, – или пытаешься дать мне понять, что я в отношениях с тобой тороплюсь?

Подумать только, сколько прозорливости. Раньше Дмитрий Алексеевич в этом замечен не был.

Я приоткрыла дверь кабины, глянула на него.

– Я беспокоюсь о детях, Дима. Я сама жила в неполной семье, знаю, что это такое. Да ещё неизвестно, как отреагирует твоя жена. – Я хмыкнула. – Знаешь, мне кажется, она настолько тебя любит и тебе доверяет, что ей не приходит в голову сомневаться в твоей честности. Наверное, и сегодня она безоговорочно поверит, что ты настолько вчера устал, что заснул в офисе.

Я дверь снова прикрыла, но всё равно услышала Димкины слова:

– Сегодня я ей врать не собираюсь.

Отвечать я не стала. В конце концов, это не моя семейная жизнь.

Но я для себя такой жизни точно не желаю.

Шура испытывала неловкость, кормя Абакумова завтраком. Я видела это по её лицу, по её сосредоточенным движениям, по тому, с каким пристрастием она подавала Дмитрию Алексеевичу кофе. И наблюдала за ним, когда Абакумов, позавтракав, поднялся из-за стола, подошёл ко мне, наклонился, и запечатлел на моём лбу хоть и скромный, но совсем не отеческий поцелуй.

– Мне нужно в офис. Ты останешься дома?

Я кивнула. Закинула голову назад, Димке улыбнулась.

– Да. Останусь дома.

Он в мои глаза смотрел, затем попросил:

– Пожалуйста, не делай глупостей. Останься дома, отдохни. Последние дни выдались тяжёлыми. А я приеду вечером, и мы с тобой куда-нибудь сходим.

Обещать я ничего не стала, лишь удерживала на губах улыбку. Кажется, Дмитрий Алексеевич в своей голове уже нарисовал нашу с ним совместную жизнь. В этом доме, с определенным укладом светских мероприятий, с его работой на определенной должности. Со штампом о разводе в своём паспорте.

– Он что же, Марьяна, жить у нас будет? – осторожно поинтересовалась у меня Шура, когда Абакумов уехал.

Шура убирала со стола посуду, оставшуюся после завтрака подзадержавшегося, как она считала, гостя, и на меня, молчаливую и задумчивую, поглядывала. Я перевела на неё взгляд. Помолчала, будто и, правда, задумалась над её вопросом. Потом сказала:

– Не будет. Не переживай.

Шура тут же фыркнула.

– Ведёт себя, как хозяин. Как ещё только на стул Александра Гавриловича не сел. Прости, но я бы его полотенцем по хребтине прогнала.

Я посмотрела на пустующий отцовский стул. Сказать мне по этому поводу было нечего, поэтому я резко из-за стола поднялась.

– Шура, я буду у отца в кабинете. Позови ко мне Пал Палыча. Он мне срочно нужен.

– Позову, – согласилась она, а сама на меня продолжала поглядывать с настороженностью. И поинтересовалась: – Марьяна, ты что задумала?

– Правду хочу знать, – не стала я скрывать.

– Какую ещё правду? – обеспокоенно проговорила Шура, но я уже ушла в кабинет и прикрыла за собой дверь.

– Нехорошая это затея, Марьяна, – скривился начальник охраны, когда я озвучила ему свою просьбу. – Я думал, ты сама уже всё поняла, и не полезешь в это дело. Лысовский же тебе ясно сказал: ни к чему.

– Мало ли что мне Лысовский сказал, – взбунтовалась я. – Мне самой надо всё выяснить, своими глазами посмотреть. – Я, как в детстве, стукнула кулачком по столу. – Дядя Паша, найди мне её. Хочу увидеть, хочу поговорить, хочу во всём сама разобраться.