Любовь под наркозом

То самое чувство, словно ты словно на необитаемом острове, и отчаянно просишь помощи, а ее нет. Кричишь, умоляешь, а она, сволочь, не приходит.

В реанимации кто-то шумит. Кажется, у них пересменка, или что. В конце коридора слышится какой-то галдеж, гогот и смех. Они что там, веселятся? В реанимации прямо?

Сцепляю зубы. Похоже, что да.

Пока эти курицы медсестры там ржут, как кони, я же едва ли на стену не лезу от жжения. Да, мне стыдно, но, черт возьми, мне больно между ног. Этот катетер, будь он неладен! Да что с ним не так…

В какой-то момент боль уже переваливает за рамки, и я начинаю реветь, крепко сжав простынь руками. Слезы стекают по щекам. Такой несчастной я давно не была. Наверное, когда родители умерли. Тогда только.

– Как дела, Ромашкина?

Быстро глаза открываю, и вижу доктора. Тот самый. Анестезиолог-реаниматолог.

– Кирилл Александрович…

Закусываю губу, чтобы не всхлипнуть в голос. Живот еще сильнее болит при виде его. Я узнаю этого врача сразу по голосу и осанке. Сегодня я впервые могу отчетливо видеть его без всей этой хирургической экипировки, и наркоза в моей голове.

Он и, правда, очень высокий. Широкий в плечах, подтянут, никакого намека на живот и близко нет.

Строгий синий медицинский костюм сидит на нем, как влитой. V-образный вырез на рубашке немного открывает его грудь. Лицо очень симпатичное, такое…мужественное. Кожа смугловатая. На мощной шее перекинут стетоскоп.

Сколько ему лет? Просто интересно. Кирилл Александрович явно намного старше меня, но все же еще очень молод, по сравнению с моим лечащим врачом. Ему, лет тридцать, наверное. Может тридцать с хвостиком…

Отворачиваюсь. Почему-то мне жутко стыдно, но боль никуда не уходит. Всхлипываю. Как же мне неловко и стыдно, а еще больно. Очень больно.

– Что за потоп?

Слышу, как Кирилл Александрович подходит ближе, а я лишь сильнее ноги смыкаю. Катетер, зараза. Чтоб он провалился пропадом!

Поворачиваю голову, и вижу, что мужчина уже совсем рядом со мной. Он подошел прямо к моей кровати, и сейчас сканирует меня строгим взглядом.

В нос ударяет его аромат. Приятный, мужской, сильный. Не знаю даже, что это такое. На сирень и мускус похоже. Мне нравится. Приятный запах, будоражащий.

Поднимаю глаза, и смотрю на него. Да, мне стыдно, но блин, надо что-то делать. Я не могу терпеть эту боль, а медсестры, похоже, ушли в разгул сегодня.

– Кирилл Александрович, мы можете…Врача моего позвать, Геннадия Петровича? Пожалуйста!

Говорю уже из последних сил, роняя слёзы. Уж лучше пусть Климнюк мне поможет, чем этот мужчина-анестезиолог, который стоит сейчас совсем рядом, но я…стесняюсь его. Очень.

– Он уже домой ушел. Что такое? Болит что-то?

Закусываю губу.

Этот высокий врач смотрит на меня пристально, и я невольно глаза поднимаю, смотря его лицо. Красивый овал лица, прямой нос, ухоженная короткая щетина, брови с изломом, глаза зеленющие и губы. Такие строгие, но мне прикоснуться пальцами хочется к ним почему-то.

– Нет. Нормально все. Спасибо.

Доктор коротко кивает, разворачивается и уходит, и в последний момент я не выдерживаю. Слезы уже градом просто катятся из глаз. Я ведь умру так до утра. Не выдержу просто такой боли.

– Подождите, Кирилл Александрович!

Мужчина останавливается, и оборачивается, смотря прямо на меня.

– Если честно, у меня болит. Очень сильно жжет и болит там, внизу…Катетер.

Буквально выдавливаю это из себя, заливаясь краской смущения.

Боже, до чего же стыдно.

Глава 7

Еще более неловко и стыдно мне в жизни не было, но сейчас боль реально такая, что уже вовсе не до смеха.

Кирилл Александрович как-то странно откашливается, и подходит ко мне.

– Тебе что не сняли мочевой катетер до сих пор? Утром еще должны были.

– Нет. Не сняли. Наверное, забыли.

Бубню себе под нос, невольно сильнее натягивая одеяло. Как-то колко мне, и неправильно что-ли…В общем, я жутко, просто до предела стесняюсь этого врача.

Сама не знаю, почему. От него веет приятным запахом и мужественностью просто за версту.

Прикусываю губу. Как-то теряюсь я рядом с ним.

Дура. Лучше бы молчала. Сейчас бы не сидела красная, наверное, уже как рак, с горящими щеками.

– Ложись. Давай я сниму.

– Вы? Неет!

Тереблю пальцами край одеяла. Это ж ему туда надо будет смотреть. Еще чего.

– Если не хочешь, чтобы я это сделал, сиди, и жди своего врача до утра.

Кажется, его обидели мои слова.

Доктор уже разворачивается, чтоб уйти, но я буквально в последний момент хватаю его рукой за край медицинской рубашки.

– Стойте! Пожалуйста. Хорошо…Сделайте вы. Это же не больно?

– Нет. Не больно.

В его голосе какая-то сталь прослеживается, и даже раздражение, отчего мне становится еще более неловко. А он с характером. Чисто врачебным. Таким…как черствый хлеб. Сухарь, называется.

– А вы… смотреть не будете?

– В смысле?