Домовушка

Алена опустила голову, из глаз на платье капнули крупные слезы. Волосы выбились из кос и торчали в разные стороны. Вид у Алены был, как у побитой собачонки – жалкий.

– Значит, не придёт Володя ко мне свататься? – в голосе её прозвучала такая боль, как будто сердце её в эту минуту разрывалось на куски и истекало кровью.

– И не собирался. А если бы и собирался, я бы этого не допустила. Пропади из его жизни, исчезни. По-хорошему прошу, – неожиданно тихо и спокойно сказала Клавдия.

– Но я в положении, Клавдия Ильинична! – с трудом выговорила Алёна и не выдержала, разрыдалась.

– И ты думаешь, я поверю, что этот ребёнок Володи? Ты, может, ещё с кем по сараям шляешься! – с презрением в голосе сказала женщина.

Алена побледнела, перестала всхлипывать и истерично икнула. Руки ее тряслись, ноги подкашивались. Ещё немного, и она свалится прямо тут без чувств. Клавдия властно схватила её за локоть и подвела к двери.

– Это твой позор, Алена. Твой и больше ничей! – сказав это, она вытолкала девушку на улицу и заперла за ней дверь.

На ватных ногах Алена кое-как дошла до дома. И едва перешагнув порог, повалилась на пол без чувств.

***

Небо раскинулось над землей синим куполом. Землю грело горячими лучами солнце. Травы и цветы пахли, ветер ласково касался их тонких стеблей, разносил повсюду аромат разнотравья. Лето летело над деревней, заставляло людей трудиться от рассвета до заката, чтобы обеспечить сытую зиму. Лето опаляло кожу трудящихся темно-коричневым загаром.

Наступил долгожданный сенокос. Сенокос всегда ждали, как праздник. Молодые парни высматривали во время работы красивых, здоровых, работящих девок, а девки присматривались к парням, краснея от их подмигиваний. Володя и Алёна тоже работали на сенокосе, но они даже не смотрели друг на друга.

После разговора с матерью Володи, Алена больше не встречалась с парнем и даже не видела его. Она тосковала по нему, сердце ее трепетало от воспоминаний об их встречах, разговорах, о первых признаниях в любви друг другу. Алена долго не могла осознать, что вся их любовь рухнула в один миг, и теперь Володя даже знать ее не хочет. И что самое ужасное – никому не нужен был ребенок, что рос в ее чреве. Никому, даже ей самой…

Ребенок мешал Алене – ее от всего тошнило и постоянно кружилась голова. Она стала хуже работать, мать ругала ее, а однажды даже побила за то, что она не наносила в баню воды. Про свое положение Алена сказать ей не решалась, думала, что та ее и вовсе убьет, если узнает. Хотя… Может, так было бы даже лучше?

Увидев Володю на сенокосе – красивого, высокого, в нарядной белой рубахе, распахнутой на широкой груди, Алена покраснела. Сердце ее неистово забилось в груди, дыхание перехватило от волнения. Но он взглянул на нее лишь мельком, как на незнакомую, и внутри у Алены тут же все оборвалось, полетело вниз со страшной скоростью, а потом упало и разбилось. Она как будто сама упала на камни и разбилась на куски – так ей было больно.

Позже, во время работы, Алена узнала от подруг, что Володя уже посватался к другой – к Наталье, дочке ветеринара, скромной и тихой девушке.

– Тебе, Аленка, наверное, обидно, что такой завидный жених у тебя из-под носа ушел? – спросила одна из подруг, и девушки дружно посмотрели на Алену.

Она не подала вида, что страдает, наоборот, широко улыбнулась и ответила:

– Да ну, было бы из-за чего расстраиваться! Других вон полно!

На сенокосе на Алену и вправду засматривались другие парни, но она не отвечала на их взгляды, не замечала улыбок и игривых подмигиваний. Ей было не до этого. Сердце ее болело, безутешно страдало, истекало кровью. Алена с трудом выдержала две недели сенокоса, каждый день скрывала свои истинные чувства от всех. Она глотала обиду и горькие слезы, фальшиво растягивая губы в беспечной улыбке. Домой она вернулась измученная и уставшая. А тут еще и мать решила окончательно “добить” ее.

– Слышала, что жених-то твой на другой девушке женится! – язвительно сказала она за обедом.

Алена подняла на нее усталые глаза и ничего не ответила.

– Получается, зря ты с ним по задворкам обжималась? Больше мне про любовь кричала, чем этой самой любви на самом деле было. Налюбила, как кошка ступила! Ох, дура ты, дура!

Мать поднялась из-за стола и с грохотом поставила пустую чашку на буфет. Алена ела кашу, не поднимая головы от тарелки, стараясь удержать набежавшие слезы, но они капали крупными солеными каплями в постную кашу.

– Впредь будешь умнее! – не унималась мать, – может, не станешь больше вести себя, как прошмондовка!

– Мама! – закричала Алена, – я и так уже все поняла! Я и так мучаюсь! Пожалуйста, не мучай меня еще сильнее.

Слезы брызнули из глаз Алены, она выскочила из кухни и скрылась в комнатке, откуда еще долго потом доносились ее сдавленные рыдания.

– Вот и реви! Будешь знать, как мать не слушаться! – прокричала ей вслед Фаина.

***

К осени у Алены стал расти живот, а она до сих пор не знала, что ей делать, и как сказать матери о своем положении. Как только она начинала думать об этом, мысли разбегались, и она впадала в полнейшую растерянность. Поэтому Алена гнала от себя думы о ребенке, но на душе у нее постоянно лежал тяжелый камень, который она повсюду носила с собой.

И вот, в солнечный и слегка морозный октябрьский день, Алена, не сказавшись матери, пошла в лес, в ту сторону, где жила в землянке старая ведьма Кукулиха.

Кукулиха не любила людей, поэтому и жила так далеко от них. Но тех, кто к ней приходил за помощью, не прогоняла, наоборот, помогала – кому травы целебные даст, кому на соль пошепчет, кому самогон заговорит так, что он мимо рта польется.

Увидев незваную гостью, замершую в нерешительности между деревьями, Кукулиха не спеша подбросила дров в костер, а потом указала корявым пальцем на пень, стоящий рядом с ней. Алена неуверенно поприветствовала старуху, подошла к костру и присела на пень. Кукулиха внимательно посмотрела на Алену маленькими черными глазками, прищурилась и проговорила скрипучим голосом:

– Не за добрым делом ты сюда пришла, девка!

Алена опустила глаза, покраснела и кивнула.

– Чего надобно?

– Помощь мне твоя нужна, бабушка Кукулиха, – сказала Алена и сжала кулаки, пытаясь хоть как-то поддержать саму себя, – от ребенка я избавиться хочу.

В этот момент в костре громко треснуло горящее полено, и в воздух взлетели маленькие оранжевые искорки. Алена вздрогнула, обхватила себя руками от страха. А Кукулиха, кряхтя, поднялась со своего пня и заковыляла к землянке.

– Ну что ж, пойдем, коли так решила…

Алена встала и с тяжелым сердцем побрела за ведьмой к низкой, почерневшей от времени, бревенчатой землянке…

Глава 2

– Ребёнок жить просится, – прохрипела Кукулиха, – не каждый так сильно жить хочет, как эта девочка, которую ты носишь в своей утробе!

Алена лежала на низкой лавке, на грязном, вонючем тряпье, на котором, судя по всему, спала сама старуха.

Ее мутило от затхлого, кислого духа, царящего внутри землянки. Комок из страха и волнения подступил к горлу и не давал дышать. Алёна размазала по щекам горячие слезы. Кукулиха прижала свою ладонь к округлившемуся животу, и Алёна почувствовала толчок внутри – это ребёнок впервые пошевелился, пнул ее в бок маленькой ножкой.

– Чувствуешь, сколько жизни внутри носишь? – старуха вдруг улыбнулась, оголив редкие черные зубы.

Алена ничего не ответила, а на лице ведьмы застыло странное, умиротворенное, почти счастливое выражение.

– Меня парень обманул. Жениться обещал, да не женился, – через силу выдавила из себя Алена, – а мать, если узнает о бремени, выгонит или убьёт. Мне некуда идти.

Старуха понимающе покачала головой, погладила морщинистой рукой Алену по волосам.

– Боишься? – спросила она, – Чую, что боишься. Но это твоя дорога, девка. Ухабистая, трудная, но твоя. Ступай без страха и иди. Мать тебя на другой путь потянет, но ты там счастья не отыщешь. Послушай, что я говорю. Настрадаешься только.

– Нет, бабушка Кукулиха, я матери ни за что не признаюсь. Стыдно. Не отговаривай, я уже все решила, – сказала Алена, смотря в стену перед собой.

Ведьма нахмурилась, покачала головой. Потом согнула ноги Алены в коленях и резким движением подняла ее платье. Лицо её стало хмурым.