Дарители: Дар огня. Короли будущего. Игра мудрецов. Земля забытых. Сердце бури

– О. Есть. Как я сам не сообразил? – Хью вытащил из корзины два одеяла и завернулся в оба.

– А мне? – жалобно спросил Сван.

– Да ты толстый, тебя жир греет, – отмахнулся Хью, подхватил вещи и, покачиваясь под их весом, зашагал вперед.

– В такой компании путешествовать – просто счастье, – пробормотал Джетт и, спотыкаясь, побрел за Генри. – Скажи, что знаешь, куда мы идем.

– Понятия не имею. Суть в том, чтобы идти. А ты начинай говорить парными строчками, – кивнув на Свана, сказал Генри.

– Это стихи, – гордо пояснил тот. – Про что сочинять?

Генри пожал плечами, откусил от своего пирога и пошел вперед, обгоняя остальных: ему легче было идти, когда он не видел, с каким количеством людей его угораздило связаться.

* * *

Вокруг трещал мороз, и Генри осторожно втягивал морозный воздух через нос, следя за каждым движением в лесу. Отец всегда говорил: везде свои законы. Изучай их, где бы ни оказался, изучай своих врагов, и победишь. Ледяной лес сейчас был врагом куда худшим, чем люди, но Генри все же краем уха слушал их разговоры: вдруг решат напасть.

– И вот по лесу мы идем! Хотя мы раньше шли вдвоем, но нас теперь уже четыре, и очень зябко в этом мире… – тарабанил Сван.

– Слышь, уродец, держись в трех шагах от меня, иди так, чтобы я тебя не видел, – севшим голосом ворчал Хью. – Мне как будто своего недоумка не хватало, а теперь еще ты мне глаза мозолишь.

– Хм, по-моему, из вас двоих недоумок как раз не он. Неплохие стишки.

– Увы, никто нас не спасет, когда в лесу повсюду лед! Нести корзину непосильно, но Хью сердиться будет сильно, если ее я просто брошу, ведь скарб в нее набит хороший. В корзинах наших много книг, соль, нитки, нож, копченый сиг…

Хью застонал.

– Ненавижу это все. Слушай, колченогий, до тебя что, не дошло? Сван же умом обиженный – хорошо соображает, только когда сочиняет свои дурацкие стишки, а в остальном как шестилетний. Мне за двоих приходится думать.

– Получается у тебя, я смотрю, просто блестяще, – пробормотал Джетт.

Послышался звук удара, мороз тут же усилился, и Генри обернулся: Хью пнул Джетта, и тот, оступившись на скользкой земле, упал на лед.

Генри подошел, чтобы помочь ему встать, но Джетт с неожиданной злостью оттолкнул его руку.

– Сам, – пробормотал он, ни на кого не глядя.

– Дай ему сдачи, – посоветовал Генри, глядя, как Джетт пытается подняться.

Хью улыбался:

– Он – мне? Ага, сейчас. Как только выйдем отсюда, посланники вас обоих скрутят, тогда поглядим, как вы попляшете.

– Этот лес чувствует злость и страх. От них мороз усиливается. – Генри взял Джетта за воротник и, не обращая внимания на его протестующий вопль, одним движением поднял на ноги. – Я запрещаю ссориться.

– Запрещаешь? Мне? Да ты хоть знаешь, кто… – начал Хью, но Генри уже повернулся к Свану:

– Почему ты перестал рассказывать стихи?

Сван чихнул.

– Больше не хочу. Устал. И горло болит.

– Если будешь ныть, оставлю тебя тут! – прикрикнул Хью.

– Хью бывает очень злой. Как мне хочется домой! – пробубнил Сван и замолчал.

Генри пошел дальше. Кое-что про лес уже было ясно, осталось только понять, как можно выбраться из места, у которого, очевидно, нет ни начала, ни конца. У него уже голова кружилась: деревья постоянно перетекали друг в друга, не останавливаясь ни на секунду. И еще он чувствовал: она следит за ними. Она и есть душа этого леса. Что же сделать, чтобы она передумала?

– Я не врал. Барс выбрал меня, – тихо сказал Генри, но, кажется, только разозлил ее: ветки начали сходиться вокруг плотнее, тянуть за одежду. – Так, где стихи? – Он повернулся к Свану.

– Замерз. Надоело. Не буду.

– Ты должен, – спокойно ответил Генри.

То же самое сказал бы ему отец – разумные слова, – но Сван испуганно шагнул назад, и лед вокруг сразу громче затрещал от мороза.

– Не буду, – упрямо повторил он, и Генри, посмотрев на всех, наконец понял, почему они молчат и даже не ссорятся: уже посинели от холода. Даже он сам дрожал, а он иногда сутками охотился в зимнем лесу.

Ветки вокруг мерно постукивали, так отец постукивал пальцами по столу, когда сердился: ну, и что ты теперь будешь делать?

– Нужно развести костер и погреться, – сказал Генри.

– Из чего, умник? – хрипло сказал Джетт, проследил за взглядом Генри и потрясенно свистнул.

– Даже не думай, – прошипел Хью, крепче прижимая к себе корзину.

– Она будет хорошо гореть.

– Это наше имущество. Имущество дороже всего на свете. Но куда такому, как ты, понять правила нормальных людей.

Сван закивал.

– Не верю, что говорю это, но они правы, – вставил Джетт. – Корзина еще хорошая, такую сжечь – преступление.

Генри хотел было идти дальше, чтобы не сказать всем этим болванам, что он думает об их правиле. Но все уже и так были слишком напуганы и злы: лес подступал ближе, похрустывал, сходился вокруг плотной стеной. Генри толкнул ее, разводя ветки – и на этот раз они не поддались: смерзлись намертво, а деревья росли все выше, стягивались над головой, так что пепельно-серое небо почти пропало из виду.

Сван вдруг разревелся, как ребенок, и уселся прямо на лед.

– Я не могу больше! – рыдал он. – Мне надоело быть избранным!

– А ну прекрати плакать, а то домой отправлю, – как-то неуверенно проговорил Хью и сел рядом.

– Куда домой? – размазывая слезы по лицу, забормотал Сван. – Мы уехали из дома. Папа сказал, нам больше нельзя в нашу деревню. Его выгнали за то, что он посланника убить хотел.

– Вот это поворот, – пробормотал Джетт, неловко усаживаясь на лед подальше от них.

Генри бессильно привалился спиной к дереву, но ветки тут же начали хватать его за одежду, подтягивая ближе, и он отошел, пихнув их локтем.