Земля забытых

– Можно подумать, ты умеешь. Да не вырвется он: узлы на руках надежные, дверь и стены толстенные, а подружка-волшебница его отсюда не вытащит. Я подслушал, почему его именно сюда посадили. Его высочество в какой-то книжке вычитал, будто дворцовый подвал защищен от проникновения волшебников. Это заклятие при короле Джошуа наложили. Суровый был человек, сажал в этот подвал своих детей, когда хотел наказать, а иначе Тис вечно их освобождал и играл с ними в саду.

Генри велел себе запомнить важную мысль: если однажды его спросят, как организовать безопасность во дворце, он начнет с совета: запретить разговаривать охране, которая сторожит опасных преступников. Сейчас охранники сами навели его на мысль, как выбраться. Тис. Тис оставил ему в наследство свой дом, прежде чем умереть. «Просто подумай о нем как следует – и окажешься там». Генри прислонился лбом к двери и закрыл глаза, сосредотачиваясь на облачном доме.

Тис, может, и не мог попасть в дворцовый подвал, но, будь он жив, очевидно, легко попал бы отсюда к себе домой, – на такой причудливый случай защита этого места не распространялась. Темные очертания ящиков и стен подернулись туманом, а когда он рассеялся, Генри стоял в прихожей дома Тиса. Здесь было тихо и темно, – не то ночь предыдущего дня, не то следующего. Время здесь шло по-другому, и Генри быстро пробежался по комнатам, подзывая кошек. После грустного дня ему хотелось увидеть хоть кого-то дружелюбного, – но кошек и след простыл. Дом был пуст, и Генри вернулся в прихожую. Задерживаться в облачном убежище было нельзя – внизу могло пройти столько времени, что помогать окажется уже некому.

Отправиться бы сразу на поиски Джетта – вот только загадку он так и не разгадал, к тому же одна мысль пугала Генри так, что он до боли сжал кулаки. Что, если Освальд натворит от его лица каких-нибудь ужасных дел, убьет короля, или Эдварда, или всех во дворце, – и люди будут думать, что это сделал он, Генри? Еще вчера Генри не поверил бы, что его отец на такое способен, – тот был хоть и злодеем, но не сторонником лишних убийств, – но теперь ему казалось, что человек, лгавший ему десять лет, способен на что угодно.

Нужно вернуться и как-то заставить всех понять, где настоящий он, а где самозванец. История о потерянном принце подождет, сейчас надо просто спасать всех, кого можно спасти.

– Во дворец, – тихо сказал Генри и в приступе вдохновения прибавил кое-что еще: вдруг это удивительное жилище понимает и более тонкие указания? – Выведи меня к кому-нибудь, кто сможет мне помочь.

И он шагнул за порог – туда, где во тьме бледно клубились холодные ночные облака.

Волшебные существа не могли попасть за стены дворца, но это правило, похоже, не касалось волшебников и перемещения из их домов: когда туман вокруг рассеялся, Генри понял, что стоит в дворцовом саду. Солнце, так ярко сиявшее во время завтрака, уже скрылось за низкими, тяжелыми тучами, земля была мокрая от недавнего дождя, – кажется, пока он без сознания лежал в подвале и наведывался в дом Тиса, прошел почти целый день.

В первую секунду Генри показалось, что дверь просто вывела его куда попало, – он стоял посреди травяных зарослей, вокруг ни звука, кроме редких птичьих голосов. Вот только трава в этом углу сада была слишком густой и пышной, – около конюшни, где он уснул ночью, только начинали пробиваться ростки, а здесь весна была в разгаре. Генри посмотрел вверх, и до него дошло, что дверь, кажется, выполнила его просьбу, хоть и совсем не так, как он ждал. Он надеялся получить помощь от Уилфреда или от кого-то из слуг, а стоял под знакомым окном, вокруг которого густо оплетались, свисая до самой земли, стебли вьюнка.

Роза была уж точно последним человеком в замке, от которого можно было ожидать помощи в деле с Освальдом. Генри собирался уйти и поискать другой способ попасть во дворец, но его остановил раздавшийся из окна крик:

– Папа, выпусти меня, ну пожалуйста, выпусти!

Вьющиеся растения на стене задрожали и начали разрастаться, хотя казалось, что пышнее уже некуда.

– Я не сошла с ума! Папа!

Голос у Розы обычно был не громче, чем писк мыши, но сейчас он больше походил на медвежий рев. Генри даже не представлял, что такое тщедушное создание способно издавать такие звуки. Он обреченно полез вверх по стене, цепляясь за вьюнок. Никакой помощи от Розы ждать нечего, ей бы самой кто помог, но Генри вырос в тихом лесу с человеком, который никогда не повышал голос, и от криков ему всегда становилось не по себе. Он просто скажет ей, что все будет в порядке, и быстро вылезет обратно в окно. Вряд ли она справится с тем, чтобы метнуть в него нож.

Окно было незаперто. Генри тихо приоткрыл створку, спустил ноги на пол – и замер. По сравнению с тем, что творилось в комнате, пышный не по сезону вьюнок казался ерундой. Все поверхности от пола до потолка были заплетены растениями. Сделав пару шагов по толстому ковру из зелени, Генри почувствовал под ногами острые черепки – видимо, еще утром все эти цветы росли в горшках.

Он думал, что Роза плачет около запертой двери, но в этом диком лесу было совершенно непонятно, где дверь. В конце концов он нашел Розу на кровати – она рыдала, обхватив подушку.

– Папа, это все правда, ты должен поверить! – крикнула она и бессильно уронила голову.

Ее спор с отцом показался Генри несколько односторонним, – до него не доносилось ни звука, а значит, Уилфред наверняка был отсюда далеко.

– Эй, – сказал Генри.

Больше ничего ему в голову не пришло – он даже не был уверен, что стоит спрашивать, как прошли во дворце последние часы, у человека, который, судя по опухшему лицу, провел это время, заливая слезами подушку и разговаривая сам с собой.

Услышав его голос, Роза перевернулась на спину и расплылась в такой счастливой улыбке, что Генри попятился. Очевидно, Роза тронулась умом, а от таких всего можно ждать.

– Я знала, что ты за мной придешь! Знала! – заявила она и высморкалась в лежавшее на подушке полотенце, и так мокрое насквозь. Генри сделал еще шаг в сторону окна. – Я сказала отцу, что они все слушаются подделку, а он не верит. Если бы мы были в сказке, все бы так и случилось: пропавший принц вернулся, и все счастливы! Ну, то есть счастливы не прямо сразу, а в конце, как положено.

Генри прекратил свое отступление и замер посреди комнаты.

– Ты поняла, что я не врал. И поняла, что Освальд занял мое место. С ума сойти, – пробормотал он. – Я думал, ты…

– Тупица, – глядя на него сияющим взглядом, сказала она и села, опустив босые ноги на пол. – Мы в детстве ругались этим словом, помнишь? И твоя мама говорила нам после него вымыть рот с мылом.

Генри не помнил, но почувствовал странную теплоту в груди: словно то, что знала о жизни Роза, и то, что знал он сам, соприкоснулось.

– Как ты поняла? – пробормотал он.

– Помнишь сказку о прекрасной швее и мастере-сочинителе, которого Джоанна превратила в ужасное чудовище? Заклятие пало, когда швея полюбила его даже в таком страшном обличье. – Роза улыбалась и одновременно морщилась, чтобы не заплакать снова, отчего казалась похожей разом и на ребенка, и на старушку. – Это моя любимая сказка, потому что внешность в ней не имеет значения. Я десять лет жила со злой волшебницей, изображавшей мою мать. Привыкла не обращать внимание на то, что снаружи: когда смотришь кому-то в глаза, видно, какой он на самом деле. Джоанна хитрая, она правда могла изменить тебе цвет глаз, чтобы никто тебе не поверил, даже если ты вспомнишь, кто такой. Но теперь все будет хорошо. – Она встала, открыла шкаф и начала доставать оттуда платья с таким деловитым видом, будто это не она пять минут назад рыдала, распластавшись на кровати. – Тебе больше нравится это желтое или это серое? Думаю, серое: дороги, наверное, пыльные, желтое быстро поблекнет.

– Куда ты собралась? – нахмурился Генри.

– С тобой, конечно, – взмахнув ворохом платьев, сказала она. – Тебе нужно остановить Освальда и Джоанну, а я тебе помогу. Эдвард уже отгадал загадку, которую ты ему дал. Они с Освальдом и с кем-то еще уехали искать твоего рыжего друга и никому не сказали, куда именно. Все верят, что поехали с тобой защищать какой-то там Предел, я не поняла, что это.

Генри наконец вспомнил, где в этой комнате дверь, и торопливо пошел в ту сторону, но там теперь высилась пышная стена из листьев, и он зашагал к окну. Ну почему Эдвард не мог использовать свои хваленые мозги, чтобы раскусить план Освальда, а вместо этого разгадал загадку, которая поможет Освальду победить?

– Стой! – выпалила Роза. – Помнишь, когда мы были маленькие, Эдварду прочили в жены Агату, потому что ее отец был всесильным казначеем, а я была вторая по знатности, и все шутили, что мы с тобой поженимся, когда вырастем? Как я могу выйти за Эдварда? Ты – моя судьба, все сходится, Роберт, как ты не понимаешь?

– Не называй меня так, – отрезал Генри. – Я понятия не имею, как быть тем, кем был он, ясно? Все эти детские игры уже значения не имеют. Я обжигаю, и так всегда будет, так что выкинь весь этот бред из головы и сиди тут.

Он уже перенес ногу через подоконник, когда она выпустила платья из рук и подошла к нему. Взгляд у нее был такой, что Генри остановился.

– Я всю жизнь играла по правилам – и что получила? – с жаром начала она. – Будь учтивой, молчи, красиво одевайся, выходи, за кого скажут. Но сегодня я все поняла. Барс привел тебя ко мне, и он не зря сделал так, что Освальд явился как раз в день помолвок. Мы с тобой найдем, как избавить тебя от дара, а если нет – просто поженимся и будем счастливы. Своих детей заводить не обязательно, можно взять тех, кто остался без родителей, – это называется усыновить, в сказках так иногда делали. Честь Эдварда не пострадает, только моя: скажем, что ты меня украл. Я знаю, что будет опасно, но если я вдруг погибну в походе, это будет ради любви.

Генри со стоном прислонился головой к оконной раме.

– Вы с Эдвардом друг друга стоите, – пробормотал он, стараясь не выходить из себя. Жить в лесу было куда легче, чем лавировать среди привязанностей и безумных выдумок людей. – Оба говорите о смерти так, словно это увлекательное и приятное событие, которое немедленно избавит всех вокруг от проблем. Не сомневаюсь, что Эдвард поехал в этот проклятый поход, чтобы найти способ протянуть там ноги, доказав отцу, какой он полезный. – Генри со всей силы треснул кулаком по стене, но мягкий слой листьев поглотил звук удара и легче не стало. А потом он вспомнил Лотту, вспомнил, как они хоронили ее в пустой деревне, и стало еще хуже. В этот раз не будет никаких лютых тварей, никакой серьезной опасности, но… – Роза, я тебя прошу, останься дома. Если еще и с тобой что-то случится, это будет слишком.

– Ты кое-чего не понял, – тихо сказала Роза с лицом человека, который уверовал в свою цель и теперь не свернет. – В этот раз на твоей стороне никого нет. Никого, кроме меня. Все твои заслуги присвоил Освальд, все, кто тебе дорог, верят ему. А я ради тебя на все готова, меня никакие приключения не пугают. Буду сильной, выносливой и полезной. – Роза подошла к нему вплотную и протянула руку, как делают люди, когда хотят поздороваться. – Давай заключим сделку. Ты возьмешь меня с собой, и, если к тому времени, как все закончится, ты сам захочешь на мне жениться, мы поженимся, и неважно, обжигаешь ты или нет. А если не захочешь, я оставлю тебя в покое.

– И что тогда будет? – устало спросил Генри, поставив локти на подоконник.

Ему так хотелось скрыться от этого разговора, что он уже наполовину вылез из окна, но совсем уйти не мог. Мысль о том, чтобы остаться наедине с огнем, который рано или поздно вернется, пугала его так, что в глубине души он готов был согласиться на любую компанию.

– Мне все равно, и тебя пусть это не волнует. Ну что, по рукам?

В ее глазах горела такая надежда, что Генри не решился эту надежду прикончить. Вместо этого он сжал протянутую ему руку, стараясь не думать о том, что делает.

– Будешь во всем меня слушаться, – предупредил Генри. – Скажу прятаться – спрячешься, молчать – замолчишь. Ясно?

Роза закивала с совершенно счастливым видом, и Генри мрачно забрался назад в комнату.

– У тебя тут найдется нож, сумка и какая-нибудь еда?

Роза засуетилась и выложила перед ним что-то похожее на крохотный напильник, обшитую тканью плоскую коробку размером с ладонь и прозрачные камешки, надетые на шнурок.

– Вот. Пилка для ногтей, сумочка для прогулок и мятные леденцы, – гордо сказала она. – Подойдет?

Генри подавил вздох, но сказать ничего не успел: со стороны скрытой за листьями двери раздался стук и голос Уилфреда:

– Роза, детка, тебе лучше? Я принес наброски свадебного платья и горячее молоко. Прости, что запер: не хотел, чтобы все услышали твои странные выдумки про поддельного Генри, тебе самой завтра было бы стыдно.

– Папа, все хорошо! – бодро крикнула Роза, но тут же сделала грустное лицо и заунывно прибавила: – Все плохо. Не хочу ни молоко, ни платье. Мне надо побыть одной.