Люба хмыкнула:
– Ну-ну, ври. Ни один следак не попрётся в такую глухомань. Только частники. А твоя форма вся, как чешуя – от блях блестит.
Стрельцов нервно провёл ладонью по карману. Люба знала, что значит этот жест: искал сигареты. Видимо, недавно курить бросил. Он просверлил её профессиональным взглядом, будто на допросе.
– Все шестеро из «твоих» вернулись обратно?
– Нет, не все, – Люба отвела глаза. – Илона, например, осталась там. Сказала, ей нет смысла возвращаться. У неё рак в последней стадии. Сказала, не выдержит ещё одну радиотерапию.
Стрельцов покачал головой, прищурился:
– Ты ведь понимаешь, что всё это незаконно, да? Что так можно укрывать преступников от правосудия?
Люба фыркнула и сложила руки на груди:
– А я не полицейский, чтобы по глазам знать, кто преступник, а кто – нет! Хватит на меня свою работу перевешивать!
Они какое-то время стояли в переулке молча. За домами всплескивали ядовитые огни рекламы. Мимо проплыла процессия в красном с заунывными песнопениями, тяжело запахло кровью. Где-то недалеко раздался истерический плач, переходящий в смех, а потом обратно.
– Ладно, – примирительно сказал Стрельцов. – Ерёшкин – брат мой. Двоюродный. От него жена ушла. Он и подался во все тяжкие. Родители попросили башку ему на место поставить. Я приехал, а он мне про Нижний город несёт. Что, мол, приснился ему. Зовёт. Я на ночь с ним остался. А утром нет его.
– А камеры? Свидетели? – Люба слушала, склонив голову.
– Пусто, – следователь поморщился. – Как испарился. Так что… где искать будем?
Люба пожала плечами:
– Для начала в пабе у Берта.
– Веди.
За разговором они вышли из переулка на широкую улицу. Люба на мгновение вдохнула воздух Города – сладко-солёный, остро отдающий опасностью и запретным удовольствием. Она помнила, что здесь никогда не было солнца, только ночь. И луна над городом катилась жёлтым спелым яблоком, то прячась в чёрно-синие тучи, то выныривая, чтобы осветить какой-нибудь переулок. Но её света не хватало, поэтому весь Нижний был просто усеян огоньками фонарей, вывесок и разноцветной неоновой рекламы.
С высоты холма, на котором они оказались, Город раскрывался, как на ладони. Он уходил за горизонт и границы его терялись в зеленоватом тумане. Сам Город был перекручен, будто картина художника-сюрреалиста: улицы заворачивались серпантинами вокруг холмов, дома нависали над тротуаром под немыслимыми углами, площадь изгибалась бракованной неровной тарелкой. Вдалеке, в самой гуще тумана, торчали шпили готических башен с антеннами, неразборчивыми знамёнами и полосатыми ветряными носками.
Люба зашагала вдоль улицы неторопливо, потому что Стрельцов жадно глазел по сторонам. Так вёл себя каждый путник, и она уже привыкла к этому. Тем более, что здесь было на что посмотреть. По проезжей части гремели трамваи – старые, дореволюционные, сияющие латунью; на подножках висели пассажиры, из окон гремела скрипучая музыка и демонический хохот.
Между тротуаром и проезжей частью кое-где росли причудливые деревья. Вместо листьев на ветвях висело нечто вроде густого тумана. У одних деревьев такая крона вилась синим дымком, у других розовым. Но как только Антон протянул руку, чтобы коснуться её, Люба больно ударила его руке:
– Дурак! Это Дерево фей! Хочешь застрять у них на пару столетий?
Но интереснее всего были вывески на фасадах – кованые, резные, ажурные, тканые – они кричали, манили, звали, обещали. Лавка «Туфли-вафли» и впрямь пахла вафлями, мимо «Снадобья и зелья» нельзя было не пройти, не чихнув. Готичный бутик «Всё для демонов» заставлял чуть ускорить шаг, витрина «Лучшие клинки» выглядела, как Железный трон из «Песни льда и пламени», а «Магазин времени» был весь увешан механизмами и шестерёнками, которые беспрестанно двигались.
Люба остановилась у трамвая, который наполовину утопал в стене дома. Казалось, будто когда-то он протаранил фасад и прошёл насквозь, не повредив ни кирпич, ни штукатурку. На его табло, ярко расцвеченном неоновыми трубками, мигала надпись «Паб у Альберта». Из-за тяжёлой двери слышался визг и всплески аритмичной музыки.
Глава 3
Внутри по ушам врезал гул разговоров и звуки, одновременно похожие и на скрипку, и на виолончель. Паб казался намного больше, чем здание снаружи, даже до отказа забитый посетителями. Полутёмный зал с круглыми столиками и деревянными стульями. Слева чернел зев камина с зелёным пламенем, а над ним из стены торчала пара зелёных чешуйчатых рук, по плечи уходящая в каменную кладку. Когтистые пальцы их то отщёлкивали ритм, то хлопали в такт музыке – зрелище было настолько гротескное, что Любе пришлось подтолкнуть спутника. Хотя Стрельцову уже и самому стало любопытно, кому культяпки так аплодируют.
Справа в сиянии летающих фонариков мерцала круглая сцена, на которой тощая девица в синем балахоне наяривала на уродливой белой арфе. Дикая аритмичная музыка ввинчивалась в уши, и посетители одобрительно били ладонями в такт по столешницам. Стрельцов напрягся, узнав в инструменте человеческие кости, но Люба быстро провела его к барной стойке и сразу влезла на стул, по-свойски стаскивая рюкзак.
– Здорово, Берт!
– Привет, Любушка, – прогремело басом, и Антон порадовался, что тоже успел оседлать стул, иначе бы позорно брякнулся.
На отполированную столешницу опёрся мощный детина в чёрной рубашке и белоснежном фартуке. Его блестящую лысую голову венчали толстые бычьи рога, растущие прямо изо лба. Ручищи были тёмными от множества непонятных татуировок. За спиной его сверкали бликами зеркальные полки, уставленные бутылками. А посреди них торчала вмурованная в стену человеческая голова неопределённого пола с длинными волосами: из-за закрытых глаз непонятно, живая или мёртвая.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: