Непобежденная. Ты забрал мою невинность и свободу, но я всегда была сильнее тебя

– Договорились, – ответила я, бросая взгляд на часы.

Было уже полшестого, но если я поспешу, то успею.

В городе праздновали день Веры, Надежды и Любови. Отмечали его многие, но основные события проходили в центре города. Нам нужно было ехать туда на автобусе 20 минут. Впервые в жизни я собиралась на такой праздник. Меня охватило радостное предчувствие. Я вытащила из шкафа свою самую красивую юбку, жакет и новые туфли. Когда я уже собиралась выходить, снова зазвонил телефон – это была Аня. Она сказала, что придет поздно и не знает, успеет ли встретиться с Леной. Я ответила, что пойду вместо нее. Аня этому только обрадовалась.

Повесив трубку, я решила не привлекать к себе особого внимания. Маме я сказала, что иду гулять. Я отлично знала свою мать. Если сказать ей, что я собираюсь на праздник в центр города, она будет волноваться, а то и вовсе меня не пустит. Я рассчитывала вернуться через несколько часов – мама никогда не узнает, где я была.

Около шести мы с Леной встретились на автобусной остановке. Мы немного поболтали, потом пришел автобус, и через полчаса мы уже были в городе. На площади устроили импровизированную дискотеку – спонсором стала компания мобильной связи. В те времена мобильные телефоны в Рязани были редкостью. Они были только у избранных, у самых богатых, но, судя по развешанным повсюду плакатам, ситуация скоро должна была измениться. Мне, четырнадцатилетней девчонке, эта дискотека казалась настоящим чудом. Раньше я бывала только на школьных дискотеках, которые проходили под присмотром раздраженных учителей, пристально следивших за каждым нашим движением. Взрослые строго наблюдали за танцующими школьниками, перекрывая все входы и выходы. Никакого алкоголя и буйного веселья. В городе же все было по-другому, по-взрослому. Гремела музыка, все танцевали. Теплый сентябрьский вечер идеально подходил для праздника. Площадь заполнилась народом. На открытой сцене выступали разные артисты. Я была счастлива оказаться на таком празднике жизни.

В конце вечера устроили фейерверк. Я посмотрела на часы и пришла в ужас: было уже около десяти. По моему плану я давно должна была быть дома.

– Мама разозлится, – сказала я Лене. – Она не разрешает мне задерживаться после девяти, а до дома добираться не меньше сорока минут. Завтра в школу, и придется подниматься рано утром.

– Хорошо, – кивнула Лена. – Пошли быстрее. Вот только сейчас все начнут расходиться. – Она показала рукой на толпу, двигавшуюся к автобусной остановке. – Может быть, нам лучше отойти подальше от центра и сесть на автобус на другой остановке?

Мы вышли на улицу и зашагали в сторону от центра города. Через несколько кварталов людей стало значительно меньше. Мы увидели следующую остановку: на ней никого не было. До нее оставалось около десяти метров, когда рядом с нами остановилась старая белая машина. Молодой человек на пассажирском сиденье опустил стекло и заговорил с нами низким грубым голосом:

– Привет, девчонки. Далеко ли направляетесь?

– Мы живем за городом, – ответила Лена.

– Садитесь, подвезем.

В 2000 году общественный транспорт в Рязани ходил плохо, и люди часто подвозили друг друга. Лена была на три года старше меня, поэтому я не вмешивалась. Пусть она решит, что нам делать. Лена колебалась. Она смотрела на остановку, но автобуса видно не было. А парень тем временем вышел из машины и направился к нам. Я хорошо его разглядела. Он был худой, невысокий – чуть выше меня, с короткими темными волосами. Почему-то я запомнила, что на нем был синий свитер и черные джинсы. Возраст определить было трудно, но он явно был значительно старше нас с Леной. Парень из машины вылез, но водитель молча сидел на месте. Сквозь окно я не могла хорошо его разглядеть. Лена немного поболтала с парнем, кивнула и посмотрела на меня.

– Они могут нас подвезти, – сказала она. – Уже поздно, и твои родители, наверное, волнуются. Нам стоит поторопиться.

Решившись, мы сели в машину, и Лена назвала водителю мой адрес. Парень на пассажирском сиденье представился Алексеем, а водителя, по его словам, звали Виктором. Как только мы захлопнули дверцы, машина тронулась. Алексей глянул на нас и сказал:

– Вы такие классные девчонки. Давайте остановимся у магазина, я куплю вам шоколадки.

Нам хотелось побыстрее добраться до дома, но отказываться показалось невежливо, и мы согласились на шоколадки. Пока мы ехали к магазину, Алексей изо всех сил нас развлекал. Он улыбался, рассказывал разные истории, а его вопросы звучали очень доброжелательно и искренне. Казалось, он действительно хочет узнать нас получше. Водитель все время молчал. Он вел себя как таксист. Мы с Леной его почти не замечали. Когда мы остановились у магазина, Алексей вышел и быстро вернулся с двумя шоколадками. Мы принялись за шоколад, а он достал из бардачка бутылку водки и пластиковые стаканчики.

– Ехать с такими красавицами просто счастье, – заявил он. – Давайте выпьем за конец лета.

Он с улыбкой протянул нам наполненные наполовину стаканчики. Лена сделала глоток. Я же до этого пила спиртное лишь раз в жизни, на свадьбе тети. Мы с сестрой тогда улучили момент, когда все отвлеклись на новобрачных, прокрались на кухню и выпили шампанского. Оно оказалось горьким, мне не понравилось, но я все же проглотила немного. Когда Алексей протянул мне стаканчик с водкой, мне не хотелось показаться ему маленькой. И я сделала глоток. Это было так отвратительно, что я закашлялась. Бо?льшая часть водки оказалась на моей юбке. Алексей быстро протянул мне бумажную салфетку и маленькую бутылочку с водой. Я мечтала побыстрее оказаться дома. Доев шоколадку, я запила ее водой. Когда мы были на полпути к дому, заговорил Виктор. Неожиданно он заявил, что ему нужно срочно позвонить сестре. Сестра велела привезти какие-то документы, а он забыл. Она страшно разозлится, сказал он. Виктор что-то говорил, а у меня закружилась голова. И потом в глазах потемнело…

Жизнь под землей

Катя Мартынова

Говорят, что в ад можно попасть лишь однажды. Если это правда, то мне не стоит бояться его после смерти. Я уже пережила ад на земле. Я четыре года провела в подземной тюрьме Виктора Мохова, не зная, буду ли жить или умру. Я пережила настоящий кошмар, голодала, меня насиловали. Эти годы были ужасными, но самой тяжелой стала первая неделя в заточении. Свыкнуться с происходящим, сохранив рассудок, было почти невозможно. Каждый день мы по многу часов кричали и колотили в стены. Мы теряли голос и падали от изнеможения. По нашим расчетам потолок комнаты находился примерно в трех метрах под землей. Как бы мы ни шумели, наверху этого не было слышно. Крики и грохот не могли помочь нам выбраться. Но если бы мы этого не делали, это означало бы, что мы смирились со своей судьбой. Нам нужно было делать хоть что-то – несмотря на то что мы понимали всю безнадежность своего положения.

После того как Виктор выволок меня в зеленую комнату и изнасиловал в третий раз, он не появлялся в нашей тюрьме несколько дней. Ведро-туалет почти наполнилось. Вонь в нашей крохотной, закупоренной со всех сторон комнатке стала настолько сильной и невыносимой, что мы ощущали ее буквально всей кожей. Но хуже всего было то, что у нас почти кончилась вода. У нас осталось несколько яиц и макароны, но тратить воду на их приготовление мы не могли. Лена предложила поджарить последние яйца в чайнике. Получилось нечто неудобоваримое, но мы съели это. Мы даже начали грызть сухие макароны, чтобы хоть как-то справиться с голодом. Прошло всего пять-шесть дней нашего кошмара, но я уже начала сомневаться, существует ли еще внешний мир. Всего за несколько дней это пространство в несколько кубических метров стало всей моей жизнью, а все остальное казалось далеким и нереальным. И сейчас, если мне нужна свобода, если я хочу уйти из этого места навсегда, мне нужно заглянуть в себя и окунуться в свое прошлое.

Самые яркие мои воспоминания были связаны с Аней, моей сестрой. В первые недели я так сильно тосковала по ней, что на целые часы погружалась в воспоминания о своем детстве. Раньше многое не казалось мне важным, но теперь каждая мелочь приобрела особое значение. Одним из самых ярких воспоминаний стало лето у бабушки в деревне. Мне тогда было около двенадцати, а Ане – около пятнадцати. Мы с ней залезли в заброшенный сад собрать клубнику. Ягод в саду было очень много, мы объелись и уже собирались уходить, когда Аня увидела, что к нам с громким яростным лаем несется большая черная собака. Я расплакалась от страха, но Аня действовала быстро. С поразительной силой она схватила меня и подняла, чтобы я смогла забраться на дерево. До сих пор удивляюсь, как хрупкой пятнадцатилетней девочке удалось подхватить меня подобным образом. Сама она осталась стоять внизу, и собака могла ее разорвать. К счастью, хозяин собаки отозвал ее, и та не успела напасть на Аню. Все кончилось хорошо, никто не пострадал.

Пока мы с Леной сидели в заточении, я вспоминала и другие добрые поступки сестры, порой значительные, порой нет. Я перебирала их в памяти один за другим, и меня переполняли чувства. Эти воспоминания были неопровержимым доказательством того, что мне посчастливилось иметь сестру, которая любила меня всей душой. Они дарили мне облегчение, но у них была и оборотная сторона. С каждым новым воспоминанием приходили слезы и невыносимая головная боль. Но я все равно возвращалась в минувшее. Мысли о прошлом помогали мне не думать о настоящем и будущем, поэтому приходилось терпеть головные боли. Даже в самые тяжелые моменты я не думала о том, что ожидало меня. Я не могла поверить, что никогда больше не увижу родного дома, не смогу выжить в этих ужасных условиях.

Последующие месяцы стали временем абсолютного отчаяния и сексуального рабства. Когда мы не исполняли его желаний, Виктор нас наказывал. Медленно, но верно моя прежняя, нормальная жизнь отступала все дальше и дальше. Теперь мое существование состояло лишь из ожидания Виктора. Через несколько недель он стал появляться почти каждый день. Сначала он передавал нам еду, потом вытаскивал одну из нас в зеленую комнату и занимался с нами сексом. Мучения и насилие стали почти ежедневными. Мои мысли и чувства постепенно стали адаптироваться к кошмару. С каждым днем наше ужасающее существование в подземной тюрьме по страшному графику становилось для нас все более и более нормальным. Поначалу мы думали, что Алексей, который помог Виктору заманить нас в ловушку, тоже будет нас насиловать, но вскоре поняли, что он исчез.

Самым страшным в нашем мучителе стало несоответствие первоначального впечатления о нем его сути. При встрече с Виктором мы не могли заподозрить в нем настоящего тирана. Когда они с Алексеем предложили нас подвезти, он казался обычным, слегка неловким дяденькой, который в жизни никого не обидел. Но когда мы узнали его по-настоящему, нам открылся совершенно другой человек. Если он чего-то хотел, то становился совершенно безжалостен и был способен на все ради достижения своей цели. Когда мы исполняли желания Виктора, он иногда вознаграждал нас. Но он постоянно держал нас в состоянии жуткого страха. Мы понимали, что наше выживание целиком и полностью зависит от его прихоти. Иногда он мечтательно улыбался и говорил, что вскоре заменит нас новыми девушками и тогда просто уморит нас голодом. Он даже якобы уже нашел отличное место, чтобы нас похоронить: под большой яблоней в саду.

Мне было трудно понять образ его мыслей. Я не понимала, как он дошел до такого состояния. Виктор не выглядел умным, но он не был и психически больным. Насколько я понимала, он всегда много и тяжело работал. Трудно было представить, как он проводит свободное время; его сложно было вообразить лежащим дома на диване. По обрывкам его слов мы поняли, что он всегда либо работает, либо занимается садом, либо чинит машину. Все время, что мы провели в подвале, я видела нашего мучителя в одной и той же рабочей одежде, которая менялась лишь в зависимости от сезона. Когда становилось холодно, он надевал теплую рубашку, красную куртку и старые, потрепанные брюки. В жаркое время года на нем была футболка и темные легкие брюки с рваными карманами. Приходя насиловать нас, Виктор даже грязных рук никогда не мыл. От него всегда омерзительно пахло по?том и машинным маслом. Казалось, он никогда не устает. В сексе он был ненасытен. Мы редко говорили об этом, но уверена, что в сексуальном плане от меня он хотел не того, чего хотел от Лены. Со мной все было очень монотонно и быстро, в одной и той же позиции. Возможно, мое тело было по-детски хрупким, а может быть, причина была иной. Виктор редко требовал от меня орального секса и почти не заставлял поворачиваться к нему спиной. Иногда от него сильно пахло алкоголем, и в такие дни он становился более требовательным. Лена была лучше развита физически, и ей приходилось тяжелее. С ней он занимался разнообразным сексом. Порой он вытаскивал в зеленую комнату нас обеих и трахал попеременно. Виктор явно любил выпить, но алкоголиком я бы его не назвала. Его зависимостью был секс. Он жаждал секса с такой страстью, что ради удовлетворения этой потребности был готов разрушить жизни двух невинных юных девушек.

Я часто пыталась хоть как-то примириться с ситуацией, но чаще всего погружалась в воспоминания или боролась со своими страданиями через эскапизм. Эскапизм – это погружение в какое-то занятие, которое помогает забыть о реальности. В обычных обстоятельствах эскапизм критикуют. Но в нашем положении в любом своем виде он помогал справиться и выжить. Моя реальность была настолько безумна, а страдания настолько сильны, что только эскапизм позволял мне сохранить рассудок. Если бы мне не удавалось уноситься из нашей бетонной клетки хотя бы в мечтах, то к моменту освобождения я бы уже давно сошла с ума. Чаще всего я пыталась заглушить боль воспоминаниями о жизни дома, в кругу семьи. Порой мне достаточно было всего лишь закрыть глаза, и в мгновение ока я переносилась в родной дом. Больше всего я любила вспоминать зиму, Новый год в уютном бабушкином доме в деревне. Мы с Аней сидели у теплой печки и смотрели телевизор. Раздавался скрип двери, а потом слышался веселый бабушкин голос:

– Девочки! Я нашла возле курятника пять яиц. Куры совсем обнаглели, прячут яйца для себя, как фашисты! Но я же их кормлю, значит, яйца для нас. Пошли, блинчиков напечем.

Мы с сестрой бежали на кухню. Бабушкины блинчики были нашим любимым лакомством. Я с восторгом смотрела, как бабушка замешивает тесто и печет блины на горячей сковороде. От запаха у меня буквально слюнки текли. В этом чудесном воспоминании бабушка успевала и блинчики печь, и порядок на кухне наводить. А блины прямо со сковороды попадали на наши тарелки. Аня любила есть их с вареньем, а я всегда предпочитала с сиропом. Иногда я погружалась в это воспоминание на несколько часов. Я грезила о бабушкиных блинчиках, о ее теплой, уютной кухне, хотя сама сидела в подземной камере и жевала почти несъедобные яйца. Я целиком погружалась в атмосферу бабушкиного дома. Если бы это было возможно, я с радостью отдала бы жизнь, лишь бы хотя бы на один зимний вечер оказаться в кругу семьи.

Когда я не пыталась бежать от суровой реальности, мое существование было нелегким. Иногда Виктор не показывался два-три дня. Если он забирал нас в зеленую комнату, не принеся сначала еды, мы не знали, когда он сделает это – и сделает ли вообще. Поэтому мы всегда экономили воду, чтобы не умереть от жажды, если он придет и выдаст нам новую порцию еды и воды слишком поздно. Продуктов он всегда приносил очень мало. Нам часто приходилось грызть сухие макароны. Неделя шла за неделей. Мы страшно боялись потерять счет времени. Когда появлялся Виктор, мы каждый раз спрашивали его, какое сегодня число и какой день недели. Через какое-то время он решил дать нам календарь. А потом принес зубные щетки, зубную пасту и маленькую пластмассовую мыльницу с куском мыла.

С самого начала нашего заточения мы строили планы побега. Мысль о том, что когда-нибудь мы обретем свободу, стала настоящим наваждением, но Виктор очень хорошо все продумал, ведь он долго готовился к похищению. Все придуманные нами планы были либо очень рискованными, либо почти невыполнимыми. В одном была задействована принесенная Виктором сковородка. Он редко заходил в нашу камеру, но мы хотели как-нибудь заманить его. А когда он войдет, мы плеснем ему в лицо раскаленным растительным маслом. Тогда он ослепнет, и ему будет так больно, что мы сможем изловчиться и ударить его горячей сковородой по голове. Мы несколько раз готовились к этому, заслышав лязг засовов. Конечно, чтобы раскалить масло, требовалось время, но это могла сделать одна из нас, пока он насилует другую. А потом нужно будет лишь найти способ заставить его войти в нашу камеру. Но каждый раз, когда мы уже были готовы осуществить этот план, все в последнюю минуту откладывалось. Мы с Леной очень исхудали и ослабели от недоедания. Нам не хватало физических упражнений и свежего воздуха. Виктор же был крепким, здоровым мужиком. Вряд ли нам удалось бы ударить его так сильно, чтобы он потерял сознание. А если это не удастся, то он сурово накажет нас – может быть, даже уморит голодом. Тогда мы стали придумывать другой план. Если нам удастся ножом расковырять стену возле люка, рассуждали мы, можно будет просунуть руку и как-то открыть засовы с другой стороны. Но мы обе отлично понимали, что этот план совершенно невыполним. Нам никогда не пробиться через бетонную стену толщиной 40 сантиметров, укрепленную железной арматурой. Часами мы скребли бетон, но сумели лишь оставить на нем царапины.

Иногда Виктор узнавал о наших бесплодных планах побега. Каждый раз он хохотал и говорил, что попытка засчитана. Он отлично знал, что построил свою тюрьму на совесть. Путей к свободе у его сексуальных рабынь не было. Бежать отсюда можно было, только открыв все три люка, да и то мы оказались бы в его собственном саду. Мы месяцами обсуждали разные планы бегства, но в конце концов смирились с кошмарной реальностью своего положения. Если нам суждено обрести свободу, нужно ждать и надеяться, что когда-нибудь Виктор сам совершит ошибку. Узнай мы, что нам придется провести в этом подвале три с половиной года, мы, наверное, сошли бы с ума в тот же миг.

Пропавшие девушки

Карстэн Графф

На следующее утро после похищения родители Кати точно знали, что с девочкой что-то случилось. Еще вечером они обзвонили всех ее подруг, но никто ничего не знал. Анна сказала, что Катя пошла на праздник с Леной, и родители позвонили родителям Лены. Оказалось, что та тоже не вернулась домой. Ночью родители Кати не спали и до рассвета ждали ее возвращения. Рано утром они снова позвонили родителям Лены. Когда выяснилось, что девушки не вернулись, родители решили пойти в милицию. Но милиционеры были уверены, что подростки просто сбежали из дома. В розыск объявляли лишь тех, кто отсутствовал более трех дней. Родителей отправили по домам, посоветовав не паниковать на пустом месте. Девчонки наверняка сами скоро вернутся, сказали им. Катины родители обзвонили всех знакомых и обошли весь город, пытаясь найти хоть какие-то крохи информации о дочери. Всех терзали страх и тревога. Никто не верил, что Катя сбежала из дома. Она никогда не ушла бы, не предупредив заранее. Было ясно, что с ней что-то случилось. Глядя в окно, вся семья надеялась увидеть, как она подходит к дому. Но этим надеждам не суждено было сбыться.

Через три бесконечно долгих дня милиция убедилась, что девушки действительно пропали. Было возбуждено уголовное дело. Началось расследование. Катины друзья и одноклассники были потрясены. Все они знали ужасную историю, случившуюся за год до исчезновения Кати. Тогда одна девочка возвращалась из музыкальной школы, к ней подошли двое мужчин и затолкали ее в машину. Через несколько дней ее обнаженное тело нашли в канализационном колодце. Девочку изнасиловали и зарезали. Все Катины друзья думали, что с Катей случилось то же самое. Когда история просочилась в прессу, к тем же выводам пришли и журналисты. Никто не знал, что на самом деле произошло, но в газетах каждый день появлялись новые зловещие детали преступления.

Фотографии пропавших девушек были расклеены по всему городу: в магазинах, на заборах и фонарных столбах. Родители и друзья Лены и Кати делали все, что было в их силах. Милиция пока вела розыск на границе, на вокзалах и в аэропортах. Фотографии пропавших девушек постоянно показывали по телевидению, но тщетно. Свидетелей не было, и выяснить ничего не удавалось. Отчаявшиеся родители обратились за помощью к населению. Тысячи людей, которым казалось, что они могут помочь расследованию, звонили в милицию. Были допрошены сотни присутствовавших на празднике, ведь именно там Лену и Катю видели последний раз. Милиция прочесала все бандитские притоны, стройплощадки и места торговли наркотиками. Но никто ничего не знал и не видел. Следствие забуксовало. Казалось, девушки просто бесследно исчезли. С каждым днем надежда найти их живыми таяла. Через несколько месяцев большинство следователей, которые вели это дело, были убеждены, что девушек похитили и переправили в восточноазиатские или ближневосточные бордели. Улик не было, след остывал на глазах, казалось, делу было суждено остаться нераскрытым. Оставались только вера и любовь родных обеих девушек. Горе семей было безмерным.

Мать Кати, Ирина, очень сблизилась с матерью Лены. Они часто встречались и старались утешить друг друга. Женщины не просто искали своих дочерей. Они пытались как-то справиться со своим горем, чтобы не лишиться рассудка в этой чудовищной ситуации. Они вместе молились – часами, днями, неделями. Ирина каждый день повторяла одну и ту же молитву:

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, благослови, освяти, сохрани чадо мое. Милосердный Боже, Иисусе Христе, молю Тебя, сохрани чадо мое под кровом Твоим Святым от летящей пули, стрелы, ножа, меча, яда, огня, потопа, от смертоносной язвы и от напрасныя смерти. Сохрани ее в Вере, Любви и Надежде на спасение. Даруй ей жизнь…

В отчаянной попытке найти хоть какой-то ответ Ирина отправилась к знаменитому местному ясновидящему. Тот сказал ей, что девушки еще живы и когда-нибудь она о них узнает. Ясновидящий сказал Ирине, что Лене приходится тяжелее, чем Кате. Катя – человек более сильный, она многое вынесет из того, что с ней случилось. Лена же сохранит глубокие душевные шрамы и удалится от мира, чтобы забыть о своем прошлом. Хотя Ирина молила сообщить ей хоть что-нибудь еще, ясновидящий ничего больше сказать не смог.

В первый год после исчезновения любимой дочери отец Кати погрузился в черную депрессию. Пытаясь справиться с душевной болью, он пристрастился к спиртному и стал алкоголиком. Напившись, он ругал Ирину за то, что та была недостаточно строга с дочерью. Он считал, что Катя исчезла из-за недостатка дисциплины. Напряженность в отношениях супругов нарастала. В конце концов Ирина решила подать на развод. После расторжения брака Ирина осталась в квартире со старшей дочерью, а отец Кати съехал.

Со временем Ирине стало все труднее жить в том же доме и в том же районе. Все вокруг: соседи, ее друзья, Катины приятели и одноклассники – напоминали ей о ее потере. Все, кто знал Катю, продолжали искать разгадку тайны ее пропажи. Ирине каждый день приходилось выслушивать сочувственные слова и отвечать на вопросы знакомых. Это продолжалось бесконечно. Ирина начала терять терпение. Ей становилось все труднее справляться со своим несчастьем. Она не могла больше говорить о своей боли, но и лгать не хотела. Когда Ирину спрашивали, как она себя чувствует, ей приходилось говорить правду. Горе ее не слабело, боль оставалась такой же сильной, как и в самом начале. Это была только ее беда. Хотя ей не хотелось перекладывать свою скорбь на плечи других людей, избежать этого было трудно. Ирина изо всех сил старалась держать себя в руках, но со временем стала бояться потерять и другую дочь, Аню. Аня как могла пыталась облегчить состояние матери. Они постоянно находились на связи, чтобы Ирине не приходилось волноваться из-за нее слишком долго.

После исчезновения Кати мир и счастье семьи рухнули в одночасье. Родители жили воспоминаниями о дочери и изо всех сил пытались сохранить надежду на ее возвращение. К несчастью, горе не объединило, а разъединило их. Они стали чужими друг другу. Они не знали, как быть семьей без Кати. Анна тоже отдалилась от родителей, но, в отличие от них, продолжала жить своей жизнью. Она ходила на вечеринки, общалась с друзьями. И все же за три с половиной года не было ни дня, чтобы она не вспоминала о своей младшей сестренке и не тосковала по ней.

Со временем история двух исчезнувших девушек сошла со страниц газет. Люди забыли об этом происшествии, но боль Катиных близких была так же сильна, как и в день ее похищения. А 30 апреля 2004 года произошло нечто такое, что превратило исчезновение двух девушек из местной истории в мировую сенсацию. Это событие потрясло всю Россию, прогремев до самых отдаленных ее уголков, и привлекло внимание целого мира. В тот день студентка скопинского медицинского училища Алена опоздала на занятия. Она была образцовой студенткой и всегда приходила вовремя. Как обычно, перед занятиями ее ждала подруга и одногруппница Мария. Когда та не появилась, Мария забеспокоилась. Когда подруга все же пришла, она была бледна как смерть. У нее дрожали руки. Мария сразу поняла, что с приятельницей что-то не так, и спросила, что случилось. Алена рассказала, что всю ночь не спала, потому что боялась оставаться в одиночестве. Она снимала комнату в доме рядом с училищем – в доме Виктора Мохова. За все время она почти не общалась с хозяином, но считала его вежливым и приличным человеком. Когда ей была нужна помощь, он всегда ей помогал. До того дня Алена жила спокойно, но вдруг произошло нечто такое, что привело ее в настоящий ужас.

Вкус свободы

Катя Мартынова

Мы провели в заточении более двух месяцев, когда Виктор неожиданно открыл люк, приказал мне обуться и одеться и идти с ним. Естественно, я мечтала покинуть камеру, но что, если он решил разделить нас с Леной? Может быть, он решил убить кого-то из нас? Зная его, я чувствовала, что подобная мысль легко могла прийти ему в голову. Я сразу же насторожилась, но была слишком напугана, чтобы не подчиниться.

Я медленно и осторожно выбралась в зеленую комнату и стала ждать приказов. Тем временем Виктор вытащил что-то из кармана – это оказалась бельевая веревка. Он начал вязать петлю на ней. Меня мгновенно охватил ужас: я ему надоела, и он собирается меня удавить! Я рухнула на колени и стала умолять его оставить меня в живых. Виктор, нахмурившись, смотрел на меня.