Девственная селедка

– Есть, – покраснела вдруг Ева.

– Покажешь?

Ева вытащила из сумки учебник, где между страничками лежала цветная фотография Платона. Она рада была переменить тему, а то и так почти выдала себя.

– Вот, бабусь, смотри.

Варвара Семеновна обтерла руки полотенцем и взяла фотографию.

– Ишь какой… Красивенький… Любезный… Гладкий… А он работает, учится?

– Работает. Он экономист-международник.

– А это что еще за зверь такой? Что делает?

– Я, бабусь, сама не знаю. Вроде занимается международной экономикой.

– Зарабатывает хорошо?

– Я не спрашивала.

– Ну а с родными он тебя знакомил?

– Нет пока.

– Любит он тебя?

– Говорит…

– Ой, девка, будь поосторожнее с таким… На него небось бабы вешаются. Неспокойно мне что-то…

– Почему, бабусь?

– Да мать твоя шалавая разве углядит за тобой?

– Бабусь, мне уж двадцать лет, я взрослая.

– Вот замуж выйдешь, тогда и будешь взрослая.

– А если я вообще замуж не выйду? – звонко рассмеялась Ева.

– Это как? В девках останешься? Не приведи господь. С мужем-то хорошо жить, сладко, особливо ежели любимый…

Значит, я Платона не люблю? Никакой сладости я пока не почувствовала. Правда, говорят, это приходит с возрастом.

– Но без мужа – ни-ни. Последнее дело, по рукам пойдешь. Как мать твоя беспутная. Тьфу!

– Неправда, мама хорошая, и муж у нее теперь хороший.

– Значит, скоро бросит ее.

– Бабусь, зачем ты так?

– А чего ж она к матери мужа-то не привезла показать? Даже и не сообщила, что замуж вышла.

– Она на тебя обижена.

– На обиженных воду возят! И где такое видано, чтобы на мать родную обижаться? Ладно, заболталась я с тобой тут. Ты вот что, девка, к курям наведайся, может яичко свеженькое скушаешь.

Ева поняла, что бабка не хочет продолжать разговор.

Целый день Ева, сама себе удивляясь, ждала возвращения Георгия Ивановича. Но он так и не появился. Небось заночевал у своей… – вдруг с ненавистью подумала Ева. А чего я бешусь, мне-то что? Тянет меня к нему… Бабка вот говорит, с любимым сладко… Почему-то мне кажется, что с ним было бы сладко… А почему? Где ему до Платона… Нет, надо выбить эту дурь из башки… Хотя причем тут башка?

На другое утро она проснулась поздно. Прислушалась. На кровать вскочил бабусин кот Чалдон. Пушистый красавец. Бабуся запрещала ему на кровать прыгать, а Ева наоборот, привечала, а котище и рад, ластится, мурлычет.

– Хороший, хороший, котяра, умный, ты чего, голодный небось? – Ева вскочила в одной рубашке и налила коту молока.

– Бабусь! – позвала Ева, но тут же вспомнила, что бабка еще вечером предупредила, что пойдет с утра в сельсовет.

На столе в кухне стояла тарелка, прикрытая мисочкой. Ева приподняла миску. Там горкой лежали оладушки. Ева и себе налила молока, достала банку с медом, помазала оладушки. Ох, как вкусно. Она даже не присела, так ей хотелось есть, просто одной коленкой встала на стул. Бабушка не одобрила бы такого – в одной рубашке, нечесаная, неумытая… В сенях вдруг раздался топот. Ева замерла.

– Можно, Варвара Семеновна?

Дверь отворилась. На пороге стоял Георгий Иванович.

У Евы от смущения ноги отнялись. Она ощутила, что он буквально раздел ее взглядом.

– Ой, простите… – пробормотала она. – Я сейчас…

– Не смущайтесь… Вы такая красивая… Настоящая Ева…

Он сделал шаг к ней. Но вдруг отвернулся.

– Простите, ради бога простите, – и как ошпаренный выбежал из дома.

– Ты чего так сияешь, а? – спросила бабушка, застав внучку за учебниками. – Покушала?

– Да, бабусь, спасибо.

– Так чего радуешься?

– Не знаю, хорошо мне тут у тебя, бабусь…

– Да оно видно, вон уж щечки не такие проваленные… Ничего, я тут тебя откормлю. – Бабушка погладила ее по голове. – Волосы у тебя хороши, у меня в молодости такие ж были… Ты их только не стриги, не вздумай!

– Ой, я хотела, даже в парикмахерскую пошла, а тетка-мастер и говорит: нет, такую красотищу резать не буду. Ну я и ушла. Но с ними столько возни, сохнут долго и вообще…

– И не думай, девка! Мужики любят длинные волосы, любого спроси. А у вас в Москве, говорят, это редкость большая. Молодые, они глупые, хотят быть как все, а уж ты мне поверь, лучше быть на особицу.