Бред сивого кобеля

– Вы не думайте, я платье верну!

– Разумеется, вернешь!

– Татьяна Ренальдовна, ну на кой оно тебе? – вмешалась Панкратовна («джи» она всегда пропускала). – Пусть у девки останется. Ей хороводиться надо, а тебе куда? В могилу заберешь?

– Но это память…

– Пока память в голове есть, и так помнишь, а как склероз-то все выест, так все равно не вспомнишь.

– Пожалуй, ты права, Антоша. Бери, деточка, только обязательно покажись мне в нем!

И вот теперь Туся рассчитывала, что Татьяна Реджинальдовна отдаст ей одну юбку, подол которой был украшен несколькими рядами бронзовой бахромы. В этой юбке Татьяна Лавринская пела когда-то Нинон в «Фиалке Монмартра». Карамболина-карамболетта! Туся уже видела эту бахрому на золотистом шелковом абажуре к лампе из карельской березы.

Как хорошо за городом! В Москве грязь и слякоть, а тут все бело. Подходя к даче, она вдруг испугалась. Уже месяца два она не навещала старуху, а в таком возрасте всякое может случиться. Но, с другой стороны, ей бы кто-нибудь позвонил… Телефона на даче не было, Татьяна почему-то не желала его проводить. Правда, сын купил ей мобильник, но она отказывалась им пользоваться и практически никогда не включала.

– Если у меня будет телефон, ты никогда не выберешься к матери, да и другие тоже, – говорила она сыну, – а так я по крайней мере точно знаю, кому до меня есть дело. А если придет пора помирать, Антошка к соседям сбегает позвонить.

Туся подошла к калитке. Снег расчищен, на крыльце сидит мохнатый Бонька и никак не реагирует на появление гостьи.

– Бонечка! – крикнула Туся.

Пес встрепенулся и довольно лениво потрусил навстречу.

– Совсем старый стал, уже и не лаешь?

Он ткнулся носом ей в колени, завилял хвостом.

Вот тут мне хорошо, тут я чувствую себя просто девочкой. Она поднялась на крыльцо, смахнула веничком снег с ботинок и позвонила.

Дверь открыли быстро.

– Антонина Панкратовна, здравствуйте!

– О, Туся приехала! Заходи, заходи, Татьяна рада будет, на днях тебя поминала!

Они расцеловались.

– Я вот тут пастилы свежей привезла…

– Умничка, а то Сергей Леонидович всегда забывает.

– Антоша, кто там пришел? – раздался звонкий голос хозяйки дома.

– Туся пожаловала!

Татьяна Реджинальдовна поспешила навстречу гостье.

– Деточка, как я рада! Давненько ты не была!

Тусе стало стыдно, что вспомнила о старухе только из-за бахромы, и поняла, что просто не сможет в этот раз попросить о чем-то.

Старуха выглядела великолепно.

– Татьяна Реджинальдовна, да вы просто цветете!

– Спасибо, детка. А вот у тебя вид что-то унылый. С муженьком проблемы?

– Да как вам сказать…

– Скажи как есть.

– Хочу уйти от него.

Хозяйка дома звонко, молодо рассмеялась.

– У меня такое впечатление, что эта мысль сидит в твоей прелестной головке чуть ли не со свадьбы и лишь теперь ты ее, как нынче выражаются, «озвучила»? Кстати, я смотрю телевизор и прихожу в ужас, как теперь говорят! Чему учат детей? Что это такое «будем лопать пузырями»? Я в первый раз ушам своим не поверила! Выходит, все нынешние дети усвоят этот кошмар? Ты голодна, Туся?

– Нет, пока не голодна.

– А ты надолго?

– Не очень. Хочу вернуться засветло.

– Ты на электричке?

– Конечно.

– Знаешь, когда я была молодая, у нас собирались ставить одну оперетту местных авторов, где я играла роль девушки, мечтой которой было что бы ты подумала?

– Понятия не имею! – улыбнулась Туся.

– Она мечтала стать машинистом на паровозе! И я пела там такую арию: «На паровозе-возе-возе, возе-возе, умчусь я завтра в сверкающую даль!»

– И умчались? – рассмеялась Туся.

– Да нет, там дальше говорилось: «Жила я раньше в родном колхозе, а нынче прошлого ничуточки не жаль!» Но кто-то в горотделе культуре смекнул, что этой арией мы призываем мчаться вдаль от родного колхоза, что было несвоевременно и все в таком духе.

– Что, спектакль сняли?

– К счастью, да, сняли, даже до генеральной. Восторгу нашему не было предела. А поскольку премьера нового спектакля была в плане, пришлось срочно восстанавливать «Фиалку Монмартра».

Юбка с бахромой, вспомнила Туся. Но у нее не повернулся язык.

– Ах, как я любила этот спектакль! Карамболина-карамболетта! Это был мой коронный номер! Как я танцевала! Помню, перед премьерой у меня начались всякие страхи, кураж пропал, и вдруг мне мой партнер говорит (а он меня безумно любил): «Танечка, ты не бойся, просто как выйдешь на сцену, вспомни, что ты поешь „Карамболину“ вместо „На паровозе-возе“, и такой у тебя кураж появится! И ведь гениальный совет оказался. Я с таким огоньком это спела и станцевала, что публика едва не разнесла театр! Ну, разумеется, любовь к партнеру тоже свое дело сделала. Тогда о сексуальности и думать нельзя было, да мы и слов таких не знали, но суть-то от этого не меняется, а в оперетте еще можно было и юбками взмахнуть, и ножки показать… Антоша, принеси-ка юбку Нинон!

Туся замерла.

– Ой, Татьяна Ренальдовна, да ты ей эту юбку сколько раз показывала!