– Привет!
Витька резко обернулся.
– Бля! – вырвалось у него.
Элла застыла. Что он говорит? (Тогда еще не придумали спасительное словечко «блин».)
– Ох, прости, Элюня, вырвалось! Ты так шикарно выглядишь, просто слов нет! – Он ласково погладил ее по руке повыше локтя. Она задрожала. – Ну чего? Пошли? Бабка тебя легко отпустила?
– Она сама пошла на Пьеху.
– Здорово!
В кино показывали скучнейший фильм о конфликте хорошего парторга с не очень хорошим главным инженером металлургического комбината, но им не было до этого дела. Они целовались как безумные, сидя в последнем ряду. И Витька распускал руки. Но ничего слаще Элла еще не испытывала. К тому же он шептал ей в ухо ласковые слова, некоторые из них ее шокировали, пугали, но тем упоительнее было все остальное.
– Элюня, ты целочка? – вдруг прошептал он.
– Нет, – сразу и гордо ответила Элла.
– Не врешь?
– Нет.
– Что же ты молчала? Пошли отсюда скорее!
– Куда?
– Ко мне, у меня мать в ночную.
Он схватил ее и поволок из зала. Они ни о чем не говорили, а, взявшись за руки, бежали бегом. Но на подходе к их двору Элла вдруг опомнилась:
– Вить, подожди, нас увидят!
– Факт.
– И вообще, я не могу к вам идти…
– Но что же делать? А давай на все плюнем! Какое их собачье дело? Ты хочешь пойти со мной?
– Хочу!
– Тогда пошли!
– Нет, давай не так…
– А как?
– Ты иди в наш подъезд, как будто к Севке идешь, а я потом…
– Годится!
Он ждал ее у их двери, она никак не могла попасть ключом в замок, у него тоже тряслись руки, но наконец они вошли в квартиру, где вкусно пахло кексом. Бабушка всегда умудрялась испечь маленький кекс для внучки из материала заказчика. Но тут Витька обнял ее, прижал к стене и стал расстегивать «молнию» у нее на юбке. И Элла увидела золотых пчел, совсем таких, как на покрывале в воображаемой ленинградской спальне Ивана Аркадьевича. Это было так красиво!
Она сошла с ума! Второй раз превзошел все ее ожидания. У Витьки был опыт, и Элла, как и весь двор, знала, откуда этот опыт. Ему едва стукнуло четырнадцать, когда его затащила к себе в постель не слишком молодая, но весьма любвеобильная дама – жена капитана дальнего плавания. Капитан, далекий от идеала женщин – слепоглухонемым он не был, – узнав о том, что Тамарочка спуталась с четырнадцатилетним пацаном, пришел в ярость, избил жену до полусмерти, но не развелся – это могло повредить его карьере, а переехал с Пушкинской куда-то в новый район. Больше Тамарочку никто в их дворе не видел. Но вскоре Витьку арестовали по подозрению в краже. Его мать была уверена, что это дело рук капитана. Короче, Витьке дали три года, и последние полгода он досиживал уже во взрослой колонии.
– Витечка, – спрашивала Элла, глядя в его невозможно красивые и очень любящие глаза, – Витечка, ты и вправду ничего не крал, а?
– А если б крал, ты бы меня меньше любила?
– Нет, наверное, но все-таки…
– Да не крал я, не крал! Вон и на работу меня взяли, и вообще я завязал!
– А с чем завязал, если не крал, а?
– Ну, Элка, тебе бы прокурором быть! – восхищался Витька, так и не ответив на ее вопрос.
Она понимала: что-то там все же было. Он никогда ни словом не обмолвился о зоне, а если Элла спрашивала, твердо и неизменно отвечал:
– С этим покончено, Элюня! И вспоминать не хочу!
– Но ты теперь возьмешься за ум?
– Элюня, кончай с нотациями, иди лучше ко мне!
Это и вправду было для нее лучше всего, она совсем не могла без него жить, но некоторое время, месяца два, им удавалось таить свой безумный роман от всех. Когда кончились занятия в школе и Элла с бабушкой перебрались на дачу в Аркадию, все стало еще проще. Каникулы – святое время! Утром Элла убегала на пляж, купалась, плавала, загорала, а потом, оставив на пляже свое полотенце и книжку, тихонько смывалась. В условленном месте ее уже ждал Витька со своим стареньким мотоциклом, подарком старшего брата, живущего в Ильичевске. И они мчались в крошечный, полуразвалившийся курень на Четырнадцатой станции. Они никак не могли насытиться друг другом. А однажды, наврав бабушке с три короба, она уехала с ним на Каролино-Бугаз, туда, где Днестр впадает в Черное море. В будни там пустынно – и вместо тесного, не слишком опрятного куреня к их услугам было море, небо и песок. И солнце, конечно! Они загорели дочерна.
– Элюня, – сказал вечером Витька, когда они сидели у костра, – давай поженимся, а?
– Давай! – легко согласилась Элла. – Но нас не распишут! Мне же только пятнадцать.
– Черт, я когда на тебя смотрю, не верю просто… ты такая… И буфера у тебя как у…
– Не смей так говорить! – оскорбилась вдруг Элла.
– Ладно, прости. Титечки…
– Прекрати!
– Ладно, ты лучше скажи, пойдешь за меня, а? Если скажешь «да», я знаю, как быть, чтобы нас расписали.
– И как?
– Ребеночка заделать!
– Спятил, да?
– Почему? Все продумано. Заделаем ребеночка, как только дадут справку о беременности, пойдем получим разрешение, и ты еще успеешь сделать аборт!