Ученица знахарки

Его стая часто бывала в заброшенной деревне в лесу. Они стаскивали туда остатки туш убитых животных, делали там логово в старых домах. Странное место для волков, но его сюда тянуло. Среди этих пустых домов он словно вспоминал что-то. Что-то очень важное, но никак не мог вспомнить и оставался ни с чем, просто со смутным ощущением. Стая не хотела жить в людских домах, хоть и брошенных. Но ему тут нравилось. Однажды к ним в деревню вышла девушка, та самая. Девочка, несущая запах грибов и очага. Она словно не видела ничего, шла как зачарованная. Очнулась только когда стая вышла из своих укрытий. Он помнил её глаза, они заставили его затаить дыхание, замереть, а сердце пропустило удар. Кто она? Стая хотела разорвать её, хоть они и были сыты, но она вторглась на их территорию. Он не дал. Странно, для обычного волка. После того случая он не выдержал и сходил один раз к её дому, постоял у порога, втянул носом её запах через дверную щель. – Хорошо пахнет…

Глава 4.

Гайтанка.

Завиша проснулась ночью от скрежета. Не мыши..что-то другое скреблось у двери Она схватила топор, но матушка уже стояла у двери, зажав в руке нож.

– Завиша(шёпотом): Кто это…

– Видна (прижав палец к губам): Молчи.

Снаружи хрустнула ветка. Затем – тишина. Утром у порога нашли следы: Волчьи лапы, больше обычных. По утру Видна с тревогой заговорила об этом:

– Видна (осеняя воздух обережным знаком Велеса): Надо сказать охотникам. Сегодня же!

– Так знают уж. Да ну их. В лесу мало ли чего.

Завиша рассказала матери о своём походе в лес, но мать велела никому об этом не сказывать. Солнце уже приблизилось к середине небосвода, когда ночные страхи постепенно ушли. Видна, мать Завиши, раздувала угли в очаге, подбрасывая смолистые еловые щепки. Дым стелился по земляному полу, цепляясь за пучки сушёного бадана, развешанные под потолком. Завиша, склонившись над деревянным корытом, перебирала прошлогодние кедровые шишки – искала уцелевшие и без плесени. Её пальцы почернели от смолы.

– Видна (не оборачиваясь): Соль у порога смени. Вчерашняя уже вобрала лихо.

– Завиша (швырнув горсть соли на порог): И так сыплю каждый день. Может, хватит? Соль дорогая, все деньги почти на нее спускаем. А самим ходить не в чем.

– Видна (резко обернулась): Ты думаешь, я от скуки соль извожу? Намедни у Прокопа конь издох, сказали болотница в ясли залезла.

Завиша промолчала. После той встречи в лесу она научилась глотать слова. На самом деле Завиша никогда не была совсем уж не верующей. Просто такой уж у неё был ум. На все ей нужны были ответы. Вот слушает она про обряд «Связанные руки», когда Невесту перед свадьбой обматывают нитями из крапивы, чтобы «не развязалась любовь». Завиша возьми да ляпни – «Да они просто боятся, что она сбежит от пьяницы мужа».

"Ворона на крыше – к покойнику" – так говорят в деревне. Но Завиша думает, поджав губы – вороны просто чуют смертный запах за версту. Намедни у дьякона на дом уселись вороны, а через день у него открылась чахотка. То-то же.

Матушка завсегда говаривала «Соль просыпал – жди ссоры». Конечно "жди", думает Завиша, соль-то дороже золота уже на базаре. Из-за такого и подраться можно. Скоро Завиша уже вела в уме дневник «суеверного безумия»: соседка Марфа говорит матушке: – «Чёрная бабочка в доме – душа усопшего». Завиша ловит бабочку и подкрашивает крылья сажей. Наутро соседка видит «знак» и Охает, потом несёт по соседям пирог, помянуть. Завиша довольна собой, жуя пирог. Суевериями выгодно управлять. Но после ведьминого круга и встречи с волками, Завиша стала другой. Теперь она носила деревянный оберег не снимая, не высмеивала больше матушку, как бывало ранее. Сама выполняла все ритуалы, учила заговоры. Завиша выросла, подростковый бунт прошёл.

На стене висит медвежья шкура – единственная ценность, доставшаяся от деда Кряжа. Когти зверя как сабли. В ней подшит потайной карман, в нем хранится специальный нож. Нож для сбора трав хранят в медвежьей шкуре, «чтобы сила зверя в коренья перешла». Завиша погладила старую шкуру, знакомую с детства. Покрутила в руках камень в форме сердца, – это Мирошка ей подарил, еще тем летом. Он давно увивается за ней. Мирошка не нравится ей. Щуплый, с щербатым ртом и носом картошкой. Он вертлявый и говорит глупости, пытаясь понравиться ей. Но дружить Завише не с кем, а внимание Мирона подкупает. Он позвал завишу ночью на звезды смотреть. Она сомневалась..Камушек переваливается из ладошки в ладошку, нагревшись от тепла рук. Вдруг, тишину пронзил голос старухи:

– Завиша! Где ты, девка?

Это знахарка Гайтанка пришла за ней. Она с прошлого лета берет Завишу на подработку – собирать травы, лечебные грибы, кору, коренья и много ещё всего интересного. Завиша стягивает волосы тесёмкой повыше, завязывает под плат и выходит из землянки. Чтобы выйти из дома, нужно было подняться от двери по земляным лестницам наверх. Прямо под дверью, под порогом была закопана родовина Завиши. Пока родовина под порогом, дом бережет девушку.

–Иду, бабушка! Кричит она Гайтанке.

Лесная тропа. Лес уже прикрыл первый снег. Трав почти не осталось. За-то есть поздние лечебные грибы, чагу так вообще хоть круглый год собирай. Старуха шла впереди, опираясь на посох из лиственницы. Её лицо, испещрённое морщинами, напоминало кору старой сосны. Пересекая ручей, Гайтанка шепчет:

– «Хозяин водяной, путь дай, беду прочь гони».

Завиша слушает, мотает на ус. Завиша тащит берестяной короб за спиной, в нём уже лежат колючки «верблюжьи хвосты» и куски чаги. Древний лес обхватывает своими лапами путниц всё сильнее, становится трудно пробираться по тропе. Завиша в глубине души благодарит всех богов за то, что она тут не она.

– Перед сбором брусники бросают горсть табака под куст – плата лешему, талдычит свое Гайтанка, будто Завише уже завтра по бруснику идти.

– Здесь, под елью, родиолу ищи. Корень красный, как кровь.

– Завиша (разгребая хвою): А если не найду?

– Значит, духи не хотят делиться. Или ты им не по нраву.

Завиша вытащила корень, перепачканный землёй. Гайтанка тут же плюнула

трижды через левое плечо.

– Режь вдоль, суши в тени. Для отваров, от хвори грудной. Поняла?

– Завиша (проводя пальцем по разрезу): А если…

– Не болтай. Режь говорю!

Вернулись затемно. Завиша принесла матери часть собранного в лесу.

– Гайтанка говорит, эти от чахотки. С мёдом варить надо. Я нам тоже набрала, матушка.

– Видна (сжимая черпак): Ага, пока не отравишься. Помнишь, как Федосью рвало?

– Так Федосья и белену жрала, как овца. С травами меру знать надо.

Тишина. Завиша потянулась к котлу с похлёбкой. В ней вода, клубни дикой саранки да горсть ячменя. Соль заканчивалась. Видна проронила не оборачиваясь:

– Приходили сегодня. Спрашивали, не видела ли кого в лесу…

– Завиша (замерла с ложкой у рта): Кто?

– Мужики. В плащах из шкур, с вышивкой дорогой. С топорами на поясах. Не здешние. Сказали, волчище людоедный бродит.

Ложка задрожала в руке Завиши. Она вспомнила жёлтые глаза волка в заброшенной деревне. Волка, от которого стыла кровь.

– Видна (шёпотом): Ты ничего не знаешь. Поняла? Нечего на деревню смуту наводить. И так на нас недобро смотрят.

Дочь молча кивнула и задумалась о чём-то своём. Ночью Завиша пошла с Мирошкой. Заварила матушке сонного чаю, чтоб не проснулась. Спасибо бабушке Гайтанке за науку.

***

Наутро деревенские нашли у колодца, мёртвого волка. Грудь зверя была распорота, рёбра сложены в подобие звёзды. Деревенские жители столпились вокруг в недоумении.

– Гайтанка (тыча посохом в снег и везде суя свой нос): Это не охота, это бесовство какое-то. Сплюнула и закурила трубку.

Тетка Степанида молча закопала труп. Знахарка заметила на лапе зверя след верёвки. Будто его водили на привязи и мучили перед смертью. Тем же утром они с Завишей стояли у колодца Гайтанки, в её дворе. Завиша часто бывала у неё, выполняя разные поручения и домашнюю работу. За это знахарка подкармливала ее и давала снадобья.

Знахарка стоит с черпаком, черпает воду, позвякивая медным ковшом. Завиша стоит рядом, сжимая в руке мешочек с сушёным кипреем.

– Слышала? В Тёмной Пади опять волки воют. Не по-звериному.

– Завиша (стиснув зубы): Обычные волки.

– Гайтанка (выдохнула дымок из трубки): Обычные в мёртвых деревнях не селятся. Она протянула Завише скрученный берестяной свиток.

– Возьми. Рецепт от лихорадки. Белокопытник, да кора пихты.

– Завиша (пряча свёрток за пазуху): Спасибо. И за науку спасибо, бабушка.

– Пойдём девка ко мне в ученицы? Ум у тебя острый, не для прялок со скалками.

– Не знаю бабушка, как матушка велит.

А велит она Завише выходить замуж, Завиша это и так знает. Ну на этот счет матушка может не беспокоиться, Завиша со дня на день ждала сватов от Мирона.

Глава 5.

Мирон.

Позже Завиша часто вспоминала тот поход с Мироном. Вспоминала подробности, которые нельзя было осмыслить в моменте, зато можно было долго обдумывать бессонными зимними ночами, когда она беспокойно ворочалась в волглой постели. В тот день она чаще обычного доставала камень Мирошки и вертела его в руках. Не нравился он ей, но так хотелось чего ни будь необычного, хотелось чтоб дух захватывало. Матушка уже говорила дочери предостережение, увидев как та не расстаётся с камушком: «Не носи камень-то. Каменное сердце – к беде».

В тот вечер Завиша была беспокойной, то и дело теребила подол юбки, поправляла рубаху. Как на зло, Видна опять завела любимый разговор. Дым от лучины клубился под потолком, цепляясь за пучки сушёной полыни. Видна, склонившись над прялкой, бросала взгляды на дочь, будто пыталась прочитать её мысли.

– Гришка сватов говорит пошлёт. Уж не знаю, шутит, нет ли.

– Завиша (чиня лапоть): не шутит. Первую жену сгноил, теперь ему новую подавай.

– Видна (стукнув веретеном о стол): лучше мёртвой в хлеву быть, чем старухой-вековухой!

Завиша лишь открыла рот от изумления, но ничего не сказала. За окном завыл ветер, застучав берёзовыми сучьями в ставни. Завиша потянулась к пучку зверобоя – знахарка говорила, что он от дурного глаза. Но чей глаз теперь следил за ней? Миронов?

Вечерний чай был очень ароматен для Видны, уж дочка постаралась. Когда матушка уснула, она мышкой выскользнула из времянки. У обочины дороги уже поджидал её Мирон. Он стоял у покосившейся бани и старался выглядеть старше чем он есть. Руки его дрожали, он переминался от холода и нетерпения. Она вдохнула поглубже холодный воздух, закуталась в шерстяную шаль и шагнула из темноты в свет луны.

– Ух, напугала, Завишка! Я уж заждался. Чего мешкаешь? Боишься в лес идти?

– Завиша (вырываясь и отстранясь): Отстань. Не для того пришла.

Мирон сделал лисью морду.

– А для чего?

Его дыхание пахло самосадным табаком. Он сунул руку под её понёву. Завиша замерла от неожиданности. Где-то за рекой завыл волк – одинокий, отрезанный от стаи. Вокруг было тихо, лишь изредка где нибудь лаяли собаки. Они пошли сначала через поле, пересекли ручей.

– Замёрзший ручей стонет подо льдом, словно заживо погребённый, да? Спросила Завиша.

– Ну и язык у тебя, девка… покосился на неё Мирон. Завиша тут же язык и прикусила. Щеки вспыхнули.

Ветер свистит в ставнях брошенных крайних домов у дороги, но молодым не холодно, кровь их горячая. А от ночного похода она и вовсе бурлит как от огня. Наконец приблизилась кромка леса. Оставалось пройти совсем немного до лесного озера. Там открывался лучший вид на ночное небо и падающие звезды. Иногда можно было увидеть Северное сияние. На это они и расчитывали. Но в эту ночь сияния не было, а небо то и дело заволакивало облаками. Лунные блики появляясь из-за облака, вспыхивали на снегу и тут же гасли.

– Ну что, замерзла? Участливо спросил Мирон.

–Да, ноги стынут. Честно призналась Завиша.

В отличии от Мироновых валенок, Завиша ходила в драных кожаных пимах с подмоткой из ткани. Подошвы не было, а вместо неё – кожаный носок, который вдевался в лапоть как в калошу. Чтоб пробежаться от стайки до дома – сойдёт, но для похода на дальние расстояния нужны были валенки, а они были только у матери. Они делили их на двоих. Завиша не стала их отнимать от сушки на печи, а то матушка заподозрила бы неладное, увидев, что валенки не просохли к утру.

– Ну пойдем тогда, Завишка, красна девица-Сочна ягодка.

Завиша зарделась. Она думала, что Мирон проводит её до землянки, но он остановился у развилки и потянул её в сторону своей избы.

– Пойдем, у меня батька с мамкой спят ужо, а баня со вчера ещё не остыла. Погреешься, я тебя ягодой вяленой угощу.

В саму баню они так и не зашли, уселись в предбаннике. Пошуршав в углу, Мирон действительно достал ягоду. Не съев и двух штук, снова полез Завише под понёву, залапил её, подмял под себя, тяжело дыша. Солома впивалась в спину. Мирон, сопя, рвал завязки рубахи. Завиша смотрела в чёрную щель под крышей, где мерцала звезда.

–Мирон (хрипло): не жмись ты… Все так делают.

Она потом не могла вспомнить этот момент в деталях, память словно затянула пеленой тот конфуз и разочарование. Помнила только тупую боль внизу живота, сопение и быстрое дёрганье Мироши. Все закончилось быстрее, чем она успела что либо осознать. После он вытерся рукавом и сплюнул в угол:

– Ты теперь моя, поняла? Но молчи, покуда сватов не пришлю.

Он проводил её до землянки, всё время опасливо озираясь. У неё противно хлюпало и подтекало между ног. В баню её Мироша так и не позвал помыться, а сама она не посмела спросить. У порога родной землянки, Завиша набрала горсть снега, наскоро вытерла между ног и спустилась в землянку. Ночью ей не спалось, уснула только под утро. Во сне ей виделось лесное озеро, где из-под воды виднелись полупрозрачные, белесые девушки. Они печально поднимали глаза к поверхности, но камни на груди придавливали их ко дну. Камни в виде сердец.

***

Ещё несколько дней Завиша чувствовала ноющую боль там, где сходились ноги. Потом начались обычные будни, где быт и работа быстро стёрли реальность той ночи. Утро привычно начиналось с чистки снега с крыши. Лёд колет руки, но без этого крыша рухнет под тяжестью. День проходил в хлопотах на кухне, уборке, уходе за скотиной. Её хоть и было мало, да все ж за всеми убрать надо. Ремонт лыж тоже делала она. Вместо кожи – береста, пропитанная смолой. «Хоть до весны протянем», – надеется Завиша. Без лыж зимой в лес далеко не уйдёшь, да и в соседнюю деревню тоже. Силки на зайца не поставишь. Вечер проходил в приготовлении отваров для матушки. Запах горький. Иной раз Завише казалось, что небыло никакой встречи в той бане. Так всё было обыденно и тихо. Встречаясь с Мироном в деревне, Завиша переглядывалась с ним по заговорщицки. Но встретиться с ним больше не получалось и поговорить один на один тоже. У Завиши заболела матушка и она выхаживала ее целый месяц. Что бы она делала без старухи Гайтанки! Завиша невольно вспомнила их недавний вечер со знахаркой.

В доме Гайтанки стены из кондовой сосны, проконопаченные мхом. В красном углу миниатюрные идолы, засиженные мухами. Под лавками лукошки с сушеной морошкой и вяленая рыба. Старуха курит и разминает в ступе корень тысячелистника, подвывая себе под нос:

– «Девку чистую, кровь невинную, от лиха сохранююю…»

Тыча костлявым пальцем в ступку:

– Помнишь чаво делать то надо?

Завиша, стиснув зубы, ткнула в палец иглой и выдавила в ступку кровь. Гайтанка плюнула в получившуюся мазь из медвежьего жира и травы с кровью.

– Втирай матушке в грудь, в ступни и между крыл. Поняла?

– Поняла. Подумав, Завиша добавляет, опустив глаза:

– А как ты бабам отвар от ребёночка делаешь?

– Гайтанка (косясь на нее заплывшим от старости глазом): Зачем тебе? Рано ещё тебе. Негоже невинной девке такое знать. А коли в ученицы ко мне пойдешь, так и узнаешь. Иль ты сватов уже дождалась?

Завиша едва сдержала улыбку. «Скоро дождусь» – подумала она. Вот только красные дни не пришли вовремя, и она переживала. Негоже на своей свадьбе брюхатой ходить…

Ночью Завиша вышла за ограду. В руке – горсть медвежьей полыни. Она бросила её в огонь, шепча заговор Гайтанки:

– «Дым к небу, прах к земле. Не трогай нас, не трогай матушку Видну».

Матушке через три недели и правда стало легче.

***

Изба Видны. Вечер.

Видна разбила яйцо в миску, желток стекал, как жидкое золото. Скорлупу бросила в печь – чтобы нечисть не сосчитала дыры. Завиша стояла у окна, перебирая пальцами камень в форме сердца. Гладкий, холодный, с ржавым отливом. Мирон еще летом сунул его ей в руку у ручья, сказав: «нашёл и сразу о тебе подумал».

– Гришка-кузнец, мож сватать скоро будет. Ты уж поласковей будь.

– Завиша (сжимая камень): Гришке сорок годков. И от водки лицо как печёная свёкла.

– А ты думаешь, князья тут по тебе сохнут? Смотри, в старых девах останешься!

По стене проползла тень. Завиша вздрогнула – показалось, будто за окном мелькнула волчья морда. Но нет, только ветер качал берёзу, скрипящую костяными ветками. Завиша села трепать овечью шерсть и затянула песню, чтобы унять тревогу.

Глава 6.

Другие.

Лось стоял на краю распадка, объедая кору с осины. Стая замерла. Вожак подал знак. Два волка пошли направо, три налево, остальные прижались к земле. Удар был стремителен: Беззубый выскочил из чащи, загоняя лося к обрыву. Тот рванул в сторону, но там уже ждал Вожак. Клыки впились в жилу на шее, горячая кровь брызнула на снег, окрашивая его в чёрный цвет. Стая ела молча. Хруст костей, чавканье, пар от внутренностей. Вожак отступил первым, позволив молодым доедать рёбра. Он поднял морду к небу – где-то за тучами висел месяц, слепой свидетель. На обратном пути они учуяли дым. Какая-то деревня горела. Он не удержался и пошёл посмотреть. Деревня была небольшая, но дома стояли так плотно, что огонь обхватил разом всю деревню. Вожак подошёл ближе. Люди кричали, мечась меж домов. Вожак видел мелькающие фигуры в юбках, косоворотках и одном исподнем – они выбрасывали свое добро из окон, пытаясь спасти нажитое, а детей бросали в колодец, уберегая от огня, но только ломали им в панике ноги. В горящих стайках отчаянно мычали коровы.

Стая пошла прочь. Только Вожак задержался, глядя, как пламя лижет небо. Тяжело вздохнул. «Мы не такие», – подумал он, и это была его не первая человеческая мысль.

Память беспощадна. Он помнил тот день, когда те странные охотники загнали его в овраг. Мужчина в шкуре с вышитыми знаками бросил кость, испещрённую рунами. «Вот он! Попался псина!», – голос звучал как скрежет железа по камню. Боль. Пламя, пожирающее шерсть. А потом… ясность. Они увидели в нём не просто волка. Обычный волк им был не нужен. Люди в кожаных плащах и с каким-то знаком на них, они охотились за ним. Но зачем!? В тот раз он выжил, сбежал, потерял половину стаи. Но вопросы 'кто я?' стали донимать его опять.

В один из дней, охотясь, стая наткнулась на нескольких волков. Они были крупнее обычных. Они были…как сам вожак. Стычки не произошло. Чужаки просто ретировались. Спокойно и без суеты (хотя были на своей территории). Вожак не понимал их поведения, казалось – драки было не избежать, но они просто ушли! Ночью вожак не мог успокоиться и покинув свою стаю, пошёл к чужакам.

Они услышали его издалека. Точнее его мысли. О боги, они могли проникнуть к нему в голову и издали знали с какими мыслями и намерениями он к ним идёт! Как это возможно? Вожак тряхнул мордой, но ощущение не исчезло. У него было чувство, что его, как щенка, перевернули вверх лапами, оголив беззащитный живот. Он несмело вышел к чужакам из чащи.

–'Кто таков?' прошелестело у вожака в голове.

Пауза. Он встряхнул головой.

–'Назовись, чужак!'

Несколько пар жёлтых глаз нетерпеливо смотрели на него.

Вожак после нескольких мгновений издал из пасти сложный звук.

– VЫкъ

–"Оборачивайся давай, потолкуем"

–"Ч-что?…"

У вожака в голове словно туман, он не понимал, что от него хотят, почему он слышит их? почему мысли в его голове являются не образами, а образуют слова? Кто они и что они просят его сделать? Он стоял весь сотрясаясь и едва сдерживаясь чтоб не поджать хвост. Чужаки, не дождавшись его, стали делать странный ритуал. Они действительно стали делать что-то вроде оборота вокруг своей оси, только быстро. Казалось, что шея прокрутилась на 360 градусов, как у совы, затем правое плечо и остальное тело тоже сократилось в спираль. Со стороны это выглядело, будто волк усилием воли собрался сам себя выкрутить, как тряпку после стирки. Кости трещали, шерсть сходила пластами и словно выворачивались наизнанку, обнажая человеческую кожу. Трансформация произошла примерно за 5 минут. Теперь перед ним стояли 4 человека, трое взрослых и один подросток, почти ребёнок. Они немного отдышались и поглядывая на всё же поджавшего хвост вожака, пошли к старому пню неподалёку. Из тайника под ним достали свёртки, развернули одежду. Четверо людей, ЛЮДЕЙ! Стояли перед вожаком, одетые в домотканную одежду и звериные шкуры, пахнущие теплом и деревней. Раскосый мужчина первым обратился к вожаку:

– Ты, кажется, долго бегал от себя, братец.

Второй добавил:

– Не можешь обернуться? Я чую твой страх. Откуда ты?

Не услышав ответа, голос подал парнишка-подросток. У него были когти, вместо человеческих ногтей.

– Смотрите! Он даже не знает, как оборачиваться! Бедолага.