Золотой идол Хархана

Песня Жаргалмы

Золотистой яркой рыбой

Солнце нежится в волнах.

Если б только мы могли бы

Так же плавать в небесах!..

Вновь зовет к работе утро,

Только счастье – не в деньгах:

В мыслях чистых, в сердце мудром

И в натруженных руках.

А когда наступит вечер,

Мой любимый, будь со мной.

Обними меня за плечи,

И не жди судьбы иной!..

Многие парни отдали бы любые богатства за то, чтоб назвать ее своей. Идет Жаргалма по селенью, корову прутиком подгоняет ? редко кто из встречных не замолчит да не заглядится ей вслед.

– Жаргалма, – закричит иной зубоскал. – Эй, Жаргалма! Выходи за меня – подарю твоему отцу пять таких коров!

Да только тут же пихнут локтем в бок остряка его же дружки, так, что поперхнется он шуткой. А пока он поправляет сползшую на глаза шапку, расскажут, галдя наперебой:

– Ты что! Не знаешь! Да наша Жаргалма не променяет своего Аюра и на десять коров…

– Аюра-то? Этого бедолагу-охотника?

– Так ведь он тем летом спас ей жизнь!

– Вот-вот, она побежала встречать отца да и упала прямо в море…

– А волны тогда были, выше сосен!…

– Но он таки кинулся прямо в пучину, и вытащил ее, когда уж почти потонула!

– Ну, ясное дело, разглядел нашу красотку да и пошел к старому Тугуту свататься…

– А тот тоже не дурак, куда тебе, говорит, голодранец!

– Ну да как увидал, какого зверя Аюр добывает, позабыл про такие слова…

– Только, говорят, свадебный подарок потребовал – пять раз по десять лисьих шкурок и десять раз по пять – песцовых.

– Аюр-то тогда ж и уехал за перевал, там песца, как здесь сусликов!…

– Да уж набил, поди, и лис тоже…

– А вернется – тут и свадьбу сыграют. Так что не про нас с тобой Жаргалма!

А девушка ничего не скажет. Усмехнется про себя и пойдет своей дорогой.

Конечно, старый Тугут, как все отцы на свете, мечтал, чтоб жизнь дочери после свадьбы стала полной чашей. И сам он звонкую монету любил, хотя и ходил с дырой в кармане! Но когда спас Аюр дочь, уже начинавшую тонуть, старый рыбак больше не противился свадьбе. Долгую зиму охотился Аюр на песца и лису, мечтая о том, как поставят они с Жаргалмой свою юрту, как весной, лишь только расцветут первые подснежники, сыграют свадьбу.

А пока влюбленные встречались только на людях, водили на поляне за селением вместе с другими парнями и девушками хоровод-ёхор, и только Жаргалма знала, как крепко, но нежно может сжимать рука Аюра ее пальцы.

Глава 4.

Едва загорелась на небе заря четвертого утра, Хархан приказал слуге собрать в его шатре мудрецов. Тяжелые мысли по-прежнему одолевали хана. Мрачный, как туча осенью, сидел он на расшитых китайских подушках, когда отодвинулся узорчатый полог, и в шатер, низко согнувшись в знак почтения, вошли четверо мудрецов. Следом за ними вошел и советник Сундалат.

– Великий Хан, мудрецы готовы дать ответ на твой вопрос, – молвил он, кланяясь еще ниже.

– Я жду вашего слова, – кивнул Хархан головой в знак милости.

Старший из мудрецов поднялся с колен и, задумчиво пропустил сквозь пальцы седую прядь шелковистой бороды.

– Великий Хан! – проговорил он тихо. – Три дня и три ночи мы искали решение. Мы бросали в костер лопатку барана-трехлетка и смотрели на его внутренности. Мы били в бубен и жгли траву ая-гангу, советуясь с предками. Предки сказали нам: жизнь земная на небе да получит продолжение думами живущих на земле.

– Истинное блаженство ждет в заоблачном краю того, память о ком не истлеет вместе с его костями, – поднял костлявый палец второй мудрец.

– Так сказали нам предки, – проблеял тоненько третий.

Мудрецы поднялись, поклонились и вышли из шатра.

Весь день думал Хархан о сказанном стариками. Вечер вновь застал его на валуне у коновязи. Как же быть, ломал голову хан. Много славных дел совершил он, но завтра родятся новые воины, подвиги которых затмят его. Земли, завоеванные им, захватят враги. Жены изменят, а дети вырастут и состарятся, как и он сам… Как оставить о себе прочную славу, как? Ему стало душно от безысходности, и он невольно рванул золотую застежку, скрепляющую ворот халата. Мягкий металл сломался под его пальцами, поранив руку.

– Стой, а ну, держи ее! Не пускайте ее! – резкий крик раздался вдруг откуда-то сбоку и в ту же секунду под ноги хану кинулся какой-то большой серый клубок, так что от неожиданности Хархан отпрянул в сторону. А человек, упавший на землю, вдруг кинулся целовать носы его запыленных сапог…

Хархан властно повел рукой, отстраняя подступавших стражников. Человек поднял голову. Это была старая женщина, по ее изможденному морщинистому лицу котились слезы. Седые пряди серыми косицами падали на щеки. Одежда была худой и изорванной.

– О чем твои слезы, мать? – спросил Хархан, – Говори! Твой Хан слушает тебя.

– О Хан, – заплакала старуха еще горше. – Я вдова твоего сотника Мэргена, пятнадцать лет он сражался за тебя, а пять лет назад погиб. Его родичи обманом отняли мой скот, я одна скитаюсь по степи с детьми, питаясь подаянием… Мой младший сын умер вчера, второй скоро пойдет за ним. Смилуйся, хан, защити сироту!

– Встань, женщина, – протянул Хархан с досадой. Его оторвали от важных размышлений ради такого пустяка! – Встань, – повторил он уже более ласково. – Я помню твоего мужа. Он был храбрым воином, и вдова его не должна голодать. Я накажу нечествицев. А пока утри слезы. Горе твое – ничто подле горя, лежащего на сердце твоего Хана… Возьми хоть вот это.

И Хархан протянул старухе сломанную золотую застежку. Дрожащие пальцы схватили украшение и сжали его.

– Хан, – пролепетала несчастная, прижимая побрякушку к груди. – Но это слишком много, хан… На это мы с детьми сможем прожить целый год… Мы твои рабы и не достойны такой милости…

– Вздор, – крикнул Хархан. Разговор со вдовой сотника уже наскучил ему. – Бери золото и уходи.