Мы с Виктором вошли в зал. Последний раз я была здесь еще будучи воспитанницей детдома. Тогда нас регулярно водили по всяким выставкам и музеям за счет благотворителей, хотя многим из нас это было фактически не нужно.
А вот я в свое время прониклась. Театры я обожала гораздо больше, чем кино.
Но зал, куда мы пришли, видела словно впервые. Амфитеатр из мягких обитых бархатом рядов кресел, балконы с вип-ложами, высокая сцена. На сцене с десяток девушек, около пяти юношей, весь одетый в белое насупленный мужчина, должно быть, балетмейстер, или как там его называют. В углу сцены стояло фортепиано с неприметной женщиной за ним.
– Виктор Альбертович? – нас окликнули, и только тогда я заметила сидящего на передних рядах очень бледного худого мужчину. Его черные волосы чуть вились, нос выдавался вперед, щеки были впалыми, а взгляд темно-карих глаз цепко следил за происходящим вокруг. – Второй день подряд. Чем же обязан?
Виктор кивнул ему, подходя ближе.
– Привет, Герман.
Сам Герман тем временем повернулся к сцене и хлопнул в ладоши.
– Продолжайте, продолжайте.
Люди на сцене засуетились. Балетмейстер кивнул пианистке, и та начала сначала.
– Раз, два, три… теперь сюда, раз, два… – было слышно, как балетмейстер считал в такт.
Виктор сел на соседнее с Германом место и потянул меня за собой, усаживая рядом.
– Итак, чем обязан? – тон кудрявого был спокойным и надменным, а на нас он даже не смотрел. – Только не говори, что опять беспокоит подвальная живность. Притащил еще одну кошку?
– Познакомься, это Вероника. Вероника – Герман Нагицкий.
– Ну… – непонятно потянул Нагицкий. – я смотрю, почти угадал.
– Я о вас слышала, – я вздернула брови, удивленная этим фактом. – Вы городской меценат. Про вас часто пишут и рассказывают по новостям.
Нагицкий хмыкнул, скользнув по мне незаинтересованным взглядом, но никак не прокомментировал слова про мецената, а затем снова повернулся к сцене. По его взгляду можно было понять, что следит он только лишь за одной из танцовщиц.
Следит и при этом периодически плотоядно облизывается.
Я инстинктивно прикрыла живот рукой. Что-то было не так в этом человеке, но что именно, я сказать не могла. Чувствовалось лишь, что от него так и веет опасностью.
– Это та, про которую ты вчера спрашивал? Значит-таки нашел свое. Рад за тебя, – произнес он негромко так, словно бы меня не было рядом. – И все же пришел снова. Решил-таки окультуриться? Преисполниться духовности? Через неделю премьера «Аиды» в нашем скромном театре. Милости прошу.
– Нет, спасибо. Не питаю слабости к провинциальным балетным талантам, – в тон Виктора вдруг просочился яд. – А ты даже не догадываешься, почему я пришёл?
– Мне, конечно, лестно, что ты думаешь, что я всеведущ. Но это, к сожалению, не так, – Нагицкий деланно вздохнул. – К большо-ому сожалению.
– Знаю твою любовь к кривляньям и театральности, но сейчас давай обойдемся. Не ко времени.
– Это же храм Терпсихоры. Как тут без театральности? – манерно взмахнул рукой Герман. – Если у тебя или твоих братьев есть ко мне претензии, говори прямо. Или может быть у вас претензии к арбитрам? Могу передать.
Виктор поджал губы и чуть спокойнее произнес.
– Нику с сегодняшнего дня ищет полиция. А я у них записан как лицо, которое с ней в контакте. И отсюда вопрос.
– Не слышу вопроса.
– Многие ли были в курсе того, что я ищу ее? Только ты, – в его голосе была угроза, от которой даже мне стало не по себе.
Впрочем, почему «даже»? Я сейчас совсем не отличалась выдержкой. Кажется, скоро буду и от собственной тени шарахаться.
Чтобы хоть как-то справиться с собой, повернулась к сцене, стараясь переключиться на танцы.
Балетмейстер меж тем продолжал считать, периодически одергивая своих подопечных.
– Раз, два… Дайте мне больше чувства. Игнатьева, живее, живее… Вот так. Раз, два… Вы жрецы и жрицы! Воплощение богов, а выглядите, как грешники перед казнью. Втолкнись! Еще раз!
– Все в этом мире продается и покупается, но конкретно на эту твою… Веронику… – Герман недовольно сверкнул в мою сторону своими темными зловещими глазами, – спроса не было. Меня никто ни о чем не спрашивал. Но если готов заплатить, я могу поискать информацию для тебя.
– Раз, два… Не торопись вставать. А теперь давай! Давай, расти. Выше. Выше! – командовал балетмейстер на фоне всего этого. – Ты похож на дохлого лебедя!
– Впрочем, могу дать бесплатный совет. Если с девушкой проблемы, замени ее другой. По крайней мере у меня этот способ работает всегда безотказно. Так что, может, все к лучшему?
Виктор, очевидно, понял в этих словах какой-то скрытый смысл и моментально взвился:
– Если я узнаю, что ты все-таки замешан в сегодняшнем происшествии, рога обломаю, – процедил он сквозь зубы.
– Как бы мои рога не стоили тебе зубов, – широко улыбнулся Герман.
Я пыталась понять, в чем же суть этих угроз и что вообще происходит, но не могла.
Зато начало казаться, что проблемы с полицией – это вовсе не результат того, что я действительно накосячила, согласившись подзаработать. Возможно, я просто оказалась разменной монетой в игре криминала против Виктора? Что если все это для того, чтобы досадить ему?
– О, нет, нет, нет, – Виктор поцокал языком. – Это мне не будет стоить ровным счетом ничего. Просто сам посуди, что останется от твоего маленького бизнеса, если моя фирма перестанет поставлять товар? Арбитры не вмешиваются в человеческие дела. Их протекция тебе не поможет.
– Я уже сказал. Я ничего никому не говорил, – меценат скрестил руки на груди.
Его взгляд тем временем пристально следил за самой высокой из балерин на сцене. Она выглядела какой-то эфемерной куклой с красивыми точеными чертами лица и светлыми волосами, заправленными в тугой пучок.
Герман вновь странно облизнулся.
– Выглядит отвратительно, – скривился Виктор. – Хотя бы подожди, пока мы уйдем.
– Ты за обедом не краше, – съехидничал Нагицкий. – Что-то не нравится? Выход там.
Он указал глазами на большую арочную дверь позади себя.
– С удовольствием им воспользуюсь. Позвони, если будут какие-то сведения. В долгу не останусь.
Виктор подал знак, что мы уходим, но в тот самый момент, когда он уже поднимался с кресла, Нагицкий вдруг перехватил его за рукав пиджака.
– Подожди.
Виктор чуть брезгливо отдернулся, но все же уселся обратно в кресло.