Одинокий. Злой. Мой

– Тебя не просят становиться подопытным. Нужно просто довериться. Консервативное проверенное лечение, без каких-либо встрясок и стрессов для организма, – мягко ответил Дит, так же, как и я, внимательно следивший за лицом брата. – И уже меньше чем через год соберемся все вместе, устроим на Хэллоуин зеленую орк-вечеринку, помнишь, как в детстве?

– Зеленую – это уже, наверное, без меня, – покачал головой Платон. Без малейшего сожаления, просто констатируя факт.

– Не говори ерунды, ты поправишься.

Но я видела, что Дит в это сам до конца не верит.

И, тем не менее, казалось, что атмосфера в комнате стала теплее на пару градусов. Словно признание в собственном стремлении все контролировать стало первым шагом на пути к сближению братьев.

И Платон это тоже почувствовал, потому что в его голосе вдруг появились вкрадчивые нотки.

– Слушай, насчет смертной скуки в этом богом забытом месте я не соврал, тут даже интернет не во всех комнатах ловит. Но я нашел старые записи отца…

– Мне стоит беспокоиться? – вскинул брови Дит, но на этот раз, кажется, уже без лишних подозрений.

Платон пожал плечами:

– Просто я там прочитал упоминание одного театрального шоу. А потом мне выскочил рекламный баннер с этим же самым шоу в интернете. Вот и не верь после этого, что маркетологи и рекламщики мысли читают.

Дит на это усмехнулся:

– Так кто ж их знает, хорошего маркетолога найти сложнее, чем мавку. А что за шоу?

– «Семь грехов света», как-то так, кажется.

Словно я стояла в светлой комнате, и разом выключили весь свет. Это название внушало трепет и ужас, больший, пожалуй, я испытывала, только когда слышала имя владельца театра. Нику Альбеску.

Ладони моментально вспотели, я закусила до боли губы.

– Кажется, и я что-то слышал, – задумался Дитрих. – По радио крутили рекламу.

– Вот. – Платон обезоруживающе улыбнулся. – Может, ты сходишь? Одно из представлений как раз дают завтра вечером. Возьми с собой Таю, развеетесь там. А сам посмотри на артистов, ну… своим взглядом. Вдруг заметишь что-то необычное. Все-таки зачем-то Серп упоминал о нем в своих записях… Потом мне расскажешь?

– Если для тебя это важно…

Во рту стало солоно, кажется, все-таки прокусила губу.

– Я тут на стены от скуки лезу, Дит. А мне даже напиться нельзя, – он добавил в голос язвительности. – Доктор не разрешает. Ну или… – он пытливо прищурился, – можешь тайком принести мне мои старые дневники, если бы только мне разрешили встретиться с моим помощником из лаборатории…

– Парень под наблюдением, Платон, не подставляй вас обоих.

– Да знаю я, знаю, – картинно вздохнул страдалец.

Полотенце, кое-как закрепленное на бедрах, почти съехало в сторону, но Платона, кажется, это ничуть не смущало.

Они проговорили еще минут пятнадцать, пошутили о чем-то своем, и Дитрих ушел, кажется, вполне успокоенный. Платон еще какое-то время смотрел в сторону двери, затем встал, подошел к окну, видимо, проверяя, уехал ли брат.

Полотенце окончательно сползло с него, открывая обнаженную заднюю часть, я резко отодвинулась от стекла.

«Он в любом случае будет считать, что ты пялилась».

Платон поправил полотенце и, вздохнув, подошел к камину.

– Вылезай, – сказал строгим учительским тоном, дернув за рычаг.

Проход открылся, выпуская меня наружу.

– Как ты догадался, что я внутри? – Я вышла и смущенно опустила взор, чтобы немного скрыть неловкость момента.

Надо сказать, что Платон был хорош. Рельефное тело, выступающие бугрящиеся мышцы. Каждая вена выписана будто синими чернилами по коже. Их можно обвести пальцем, прочертить словно дороги по карте. Не огромный, не гора мышц – но сложен хорошо. Он высох после джакузи, но волосы, всё ещё влажные, вились на кончиках. Если бы не это чертово полотенце, так и норовящее открыть чуть больше, чем требовалось, я бы даже засмотрелась на него. Просто так, безо всякого тайного умысла. Если человек – или орк – красив, то это сложно не отметить. Этим сложно не любоваться.

– Я предположил, что ты поступишь как умная девочка, – пожал плечами Платон; я так и не поняла, знал он или просто ткнул наугад. – Кстати, на будущее: ты можешь открыть тайник сама, если нажмешь на выступающий камень в стене возле окна.

– Ага, спасибо. Слушай… – я закусила губу. – Вообще-то я собиралась на тебя ругаться.

– Да ладно? – иронично изогнул бровь.

– Да. Пожалуйста, в следующий раз рассказывай мне всё заранее. Например, если хочешь уйти, так и говори: «Я пойду один».

– Мне казалось, это очевидно. Никто ведь не обещал обратного. Давай лучше мы поступим наоборот. Если я соберусь брать тебя, то так и скажу: «Мы идем вдвоем». Не все мои тайны тебе следует знать. Но я обещаю посвятить в те, которые могут коснуться тебя саму.

– Договорились, – нехотя согласилась я.

Кажется, нагота его не смущала. По крайней мере, Платон не попытался хоть как-то её скрыть. Так и стоял напротив, с интересом вглядываясь в мое лицо. Уж не знаю, что он там хотел увидеть – но на всякий случай взгляд я отвела и ещё раз убедилась, что матирующая магия лежит плотно. Моего истинного облика он не различит.

Не только у него есть секреты, в которые лучше не погружать чужого человека.

– Ты сказала, что собиралась ругаться, – уточнил мужчина. – Что изменилось?

– Я услышала про «Семь грехов света», – сглотнула, слова тяжело продирались сквозь осипшее горло. – Ты действительно увидел рекламу, или…

– Нет. Я спросил своего знакомого про Нику Альбеску, – покачал Платон головой и двинулся из гостиной; мне пришлось идти следом. – Как ты умудрилась перейти дорогу древнему вампиру?

Спина его тоже была хороша, широкая, мощная. Я старалась не смотреть ниже, туда, где талия обрывалась за полотенцем. Слишком уж волнительным и запретным было зрелище.

Думаю, от женщин у него отбоя не было. Раньше, до вынужденного заточения в поместье. Надеюсь, он всё же соврал и ему не требуется срочно снять «напряжение».

– Не специально, – буркнула я.

– Слушай, если ты хочешь, чтобы я помог, тебе придется рассказать правду, – отрезал он, не оглядываясь. – Я не готов рисковать своей шкурой ради той, которая не только скрывает собственную внешность, но и бежит от сына Арджеша.

Он попал в цель. Я застыла на месте, дотронулась до кожи, вновь проверяя наличие чар. Щеки залило краснотой, но магия держалась крепко.

Когда он мог увидеть?

Тогда, у ворот? Ему хватило какой-то жалкой секунды, чтобы рассмотреть моё лицо?!

Платон довольно хмыкнул.