Высотка

– Куда – пошли?

– Для начала учебники получим. Ты ведь не собираешься их таскать на себе, правда? Потом покажу тебе весь этот величественный комплекс, выстроенный во славу науки, а часиков в восемь посажу в метро, у меня дальше делишки кое-какие есть. Ну, годится идейка?

После обеда Богдан отделился от нас, ему нужно было возвращаться на кафедру. Баев утих, перестал хохмить и даже ненадолго сделался мрачным. Мне показалось, он что-то напряженно обдумывает, но я еще не знала, что у него нет такой привычки. Во время короткого перекура на ступеньках столовой он тихонько насвистывал какой-то мотив, потом кривовато пропел: а мы живем для того, чтобы завтра сдо-оохнуть, най-на-на, най-на-на, най-на-на, затушил сигарету и посмотрел на меня. Она еще здесь, надо же.

– Дурацкая песня, – сказала я, – терпеть ее не могу. Они думают, что разразились чем-то оригинальным. А там кроме най-на-на ничего и нет.

– Тебе надо оригинальное? – спросил он, усмехаясь.

– Мне надо со смыслом, – уперлась я, хотя разговор был тухлый. – А у них эпатаж дешевый. Знаешь, что это мне напоминает? Когда сквозь зубы сплевывают – такая у них музыка. Мальчики с бритыми затылками и ограниченным словарным запасом. Три слова на все случаи жизни.

– Вот оно что! А я как раз такой мальчик, из провинции, – он ничуть не обиделся, даже наоборот, как будто получил шанс показать себя в лучшем свете. – Мне можно.

У меня жизненные цели простые. Потрогай мой затылок, не стесняйся. Славная щетинка. А вот ты – чего ты хочешь от жизни?

– Щастья.

– Эт правильно, – согласился Баев. – Ты же девочка. Девочки должны быть щасливы, иначе зачем они тут.

– А ты?

– Я хочу прожить жизнь так, чтобы было о чем вспомнить на свалке, – сказал он, глянув на меня искоса, оценила или нет. По-видимому, это было тщательно выпестованное и очень программное высказывание. – Короче, давай свою пятипальпу, пошли.

– Что дать?

– Руку, недогадливая. Педипальпы – это руки-ноги у членистоногих. А у таких, как ты – пятипальпы. Посчитай, если не веришь.

Он схватил меня за руку и потащил вперед. Я вырвалась и остановилась посреди улицы.

– Ну что опять? – поинтересовался Баев, немного притормаживая.

– Почему это я должна за тобой всюду бегать?

– Потому что ты мне нравишься. Мы с тобой одинаковые. Еще вопросы?

Проходивший мимо мужчина с портфелем хмыкнул:

– Вот это я понимаю. Укрощение строптивой, да?

– По-другому с ними никак, – серьезно ответил Баев, и, повернувшись ко мне, вдруг улыбнулся.

(Я не знаю, что это было. Влюбляться мне уже приходилось, и неоднократно – ничего похожего. Он мне нисколько не нравился. Некрасивый, я бы сказала – вызывающе некрасивый, худой, говорит глупости, иногда даже гадости, и лицо у него злое. Но вот улыбка…)

– Ладно, если ты не хочешь в библиотеку, поменяем курс. Ну их, твои книжки, завтра получишь. Не для того придумали первое сентября. Пойдем купаться.

– ?

– Купаться буду я, а ты посидишь на солнышке. Пойдем сначала на смотровую, потом спустимся на набережную. В фонтане я сегодня плавать не расположен. Фонтан оставим на завтра.

Солнце, тишина

тополя пожелтели, просвечивают золотом

мелкая китайка сыплется под ноги

здесь столько яблонь и никто не собирает

и ты не трогай, они засвинцованные

растут вдоль дороги, накапливают свинец

висмут и прочую редкоземельную муть

если ты еще помнишь таблицу Менделеева

или экзамены сданы, с глаз долой, из сердца вон?

взяться за руки, не имея на то никаких оснований

играть в романтику, провоцировать

на умиление-возмущение

и при этом держать дистанцию

а внутри любопытство

жгучее, как любовь

от смотровой вниз к реке волны зелени

расходящиеся дорожки, выбирай любую

давай кто быстрее, бросил он и сорвался с места

с носка на пятку, плавно подпружинивая

зависая в сентябрьском теплом воздухе

и каждая мышца, сокращаясь, посылала вперед

камень из пращи точно в цель

его собранное, настроенное тело

напоминало хорошо сыгранный оркестр

он раскрывался в движении