Книга о тебе

– Видел. Вчера ночью даже поймал обоих.

– А второй – кто?

– Тоже я, только с другой стороны.

– И где они теперь?

– Во сне. Куда им оттуда деться?

– А меня там не было?

– Не знаю. Там много всяких.

– Увидишь, привет передай.

– Привет.

– Ты что?

– На всякий случай: вдруг это тоже сон.

* * *

– Вы уж извините меня за прямоту, но я вам в лицо скажу всё, что о вас думаю.

– И что именно?

– Ничего плохого я о вас не думаю. Но и ничего хорошего.

– Почему?

– Не знаю я о вас ничего. Первый раз вижу.

* * *

– Ну, кто, кто тебе сказал, что это правда? Какой дурак? Я сказал? И что? Ты мне веришь?

* * *

– Пропустите ребенка! Срочно! Где ребенок? Здесь. Когда мне что-нибудь хочется, я – сущее дитя!

* * *

– Господи! Что же это за жизнь такая! Работаешь, работаешь, вкалываешь, вкалываешь, а дома жрать нечего. В холодильнике из еды – одна водка!

* * *

– А что он за человек?

– Милейший… Милейший человек. Просто цыпочка!

– Он что: не мужчина?

– Почему?

– И я думаю: почему?

* * *

– Папа, а у тебя есть дырки?

– Да, сынок. Много. В ремне.

– А у меня?

– А у тебя нет ремня. Ты еще маленький.

Тайна поэтов

Шорох – уже не тишина, но ещё не звук.

Паузы – слова, нырнувшие в тишину, чтобы вынырнуть из нее иными.

Словно ветры, утонувшие в парусах, плывущих по небу: непокорные ничему, следуя курсом, к которому можно приноровиться, но который невозможно изменить, просыпаются на рассвете поэты – вместе с птицами, наверное, затем, чтобы услышать, как звучат стихи на их родном птичьем языке. Вот странные мысли подступили к одному из них отовсюду, заплясали вокруг и вдруг все разом накинулись, хлынули, охватили пламенем своим, закружили и понесли, понесли в неведомую глубокую неотвратимую невозвратную даль. И вот уже вспыхивают и тают слова, как свечи, оплывая в пространстве пауз меж ними и возникая снова из сумерек тишины. Так и текут тишина и речь, пересекаясь и ныряя друг в друга.

На языках птичьих, простым людям неведомых, говорят поэты. Говорят, говорят и слышат что-то своё, чего никто иной слышать не приспособлен. То смеются, то плачут, то молчат, а о чём смеются, о чём плачут, о чём молчат – тайна. Иной раз и друг друга не понимают. Глядят куда-то в никому неведомое, то ли птичье, то ли вовсе неземное, а мы удивляемся и мимо проходим. Нельзя их трогать, знают они что-то особенное о жизни, о смерти, обо всём, что-то своё, чего никому другому знать не положено. И колдуют словами, и пересвистываются…

Рождение слова

Давным-давно высоко в горах за дивными облаками проснулось эхо. То ли камень упал с вершины скалы, то ли птица вскрикнула, но эху понравилось то, что оно теперь есть. Разбежалось эхо и полетело во все стороны сразу. Выше гор поднялось, в самые глубокие ущелья опустилось. Щедро делилось эхо собой со всеми, кто его слышал. Так щедро, что вскоре для самого себя ничего не осталось.

Исхудало эхо, истаяло, потеряло свой голос. Молчит безголосое эхо, слушает: что теперь будет? Пролетал ветер над морем. Бушевали в нём волны: «Где наше эхо? Где его голос? Возьми наши голоса, передай ему!» Звенели по всей земле ручьи: горные – по камням, весенние – по льдам и снегам. «Где же ты, наше эхо? Возьми и наши голоса!»

И листва отдала эху свой шелест, и февральская метель поделилась с ним, и ночные костры передали ему свой треск, и грозовые тучи одарили его всем своим громом! Птицы наделили его своим щебетом. Львы, медведи, волки и лисы – все-все звери земные отдали ему свои голоса. Даже пчёлы, и осы, и самые мелкие мушки. Даже те, кому нечего было отдавать – рыбы, и те старались, изо всех сил, разевали рты: « Мы с тобой, эхо! Мы тоже с тобой!»

И стало эхо могучим, многоголосым. Всеми голосами земли, огня, воды и неба зазвучало оно.

И стало эхо словом животворящим. Отныне кто бы ни угасал на земле, что бы ни исчезало – ничто не могло угаснуть или исчезнуть навеки. Потому что у всего теперь было своё слово. И звучало, и звучит оно вновь и вновь. И прошлое возвращается. И настоящее приходит из будущего, у того – нет ни конца, ни края. Так было, так есть, и так будет всегда, пока существует на свете бессмертное слово, рождённое сочувствием и любовью.

Слово золотое

Самому слову себя не вымолвить. Потому и называется оно золотым, что молчаливо. А кто его произносит, тот и отвечать должен по справедливости – за сказанное, которого, кстати, вечно нет на месте – оно же не воробей какой-нибудь, в самом деле! Бывало, едва проскользнёт сквозь зубы, и уже далеко – только о нём и слышали (концерт номер два, композитор такой-то). Ищи ветра в поле. А ещё есть такие хозяева слову своему, которые сначала слово дают, а потом его назад забирают. И так всю свою жизнь. Те хорошо живут и зарабатывают помногу. Только недолго, и памяти их слова не имеют.

Слово золотое звучит мгновения, а живет в веках. Бывает, что хоть и человек, а слов не понимает, а бывает, что и зверю лесному слова понятны, и кошкам приятны. Уж так устроено оно, слово человеческое. Пока не произнесёшь, вроде, как и нет его. А как скажешь, так уже его нет. Это почти как про смерть говорится: мол, не существует она для живущих; пока жив человек – нет его смерти, а когда смерть наступит, то человека нет. Так человек со смертью своей и не встретится никогда.

Невидимо слово и вездесуще, как Бог. Всегда и всюду ждёт оно человека, который его произнесёт. И это вечно.

Алмаз